— Сначала я послал Гертцога куда подальше, но Эшлин упросила меня подумать до утра. — Бершад поморщился, вспомнив, каких глупостей наговорил ей в зале. — Все-таки я ей многим обязан.

Роуэн отложил наконечник копья и точильный камень:

— Судя по твоим рассказам о перевале, мы там все сдохнем. А даже если каким-то чудом доберемся до Баларии, а ты перережешь горло императору, думаешь, поганые шестереночники позволят нам уплыть домой? Это самоубийственная затея, Сайлас.

— Может быть, — пожал плечами Бершад. — Но я выбирался и не из таких переделок. Неужели тебе хочется гоняться за очередным драконом?

— Мне хочется уйти на покой, в тутовый сад, к детям и внукам. Доживать свой век на завалинке, попивая пивко и покуривая трубочку.

Бершад рассеянно усмехнулся:

— Если мы продолжим наши прежние занятия, то такого никогда не случится. Рано или поздно какой-нибудь дракон меня прикончит. После этого задрипанный страж убьет тебя и Альфонсо, а наши головы будут красоваться на крепостных стенах, пока не сгниют дочиста.

— То же самое ты говорил шестьдесят шесть драконов тому назад.

Бершад уставился в очаг.

— Ну, есть и другой выход, — продолжил Роуэн. — Как дойдем до Галамара, можно улизнуть от спасателей и укрыться где-нибудь в глуши.

Оруженосец уже не в первый раз предлагал что-то подобное. Бершад всегда отвечал одинаково:

— Вот только если нас поймают, то живьем освежуют Альфонсо, завернут тебя в его шкуру и поджарят на медленном огне, а меня заставят смотреть. — Бершад не стал упоминать о том, что после этого ему самому выколют глаза, а потом отправят на битву с драконом. — Я на такой риск не пойду. Никогда и ни за что.

— А вот некоторые…

— Только дураки.

Роуэн недовольно хмыкнул, но не стал настаивать.

— Значит, выбирать придется между убийством еще одного дракона и убийством императора, — вздохнул Бершад. — Тебе что больше нравится? За убийство баларина нам все-таки кое-что перепадет.

— Может, и перепадет, — согласился Роуэн и тоже вздохнул. — И вообще, мое мнение здесь ни при чем. В этой закисшей слякотной стране все, кроме меня, относятся к клятвам, будто к байстрюкам. Раз уж я пообещал твоему отцу, что позабочусь о тебе, то нарушать слово не стану. Как ты решишь, так оно и будет.

Бершад кивнул. Он чувствовал себя неловко всякий раз, когда его единственный друг выказывал свою преданность. Роуэн душой и телом был предан отцу Бершада еще со времен баларского нашествия, но сам Бершад вроде бы ничем особо не заслужил такого отношения к себе.

— Ладно, утром разберемся, — решил Бершад. — Знаешь, ступай-ка ты отсюда. А то вдруг Эшлин расчувствуется и решит ко мне заглянуть по старой памяти…

— Ну, как скажешь, — проворчал Роуэн, завернул копейные наконечники в тряпицу и направился к двери, но у порога остановился и поглядел на кровать. — Свезло же тебе. А мне там соломы на пол навалили.

Бершад отыскал кувшин с вином и, глядя в огонь, сделал глоток из серебряной чаши. По коридорам сновали слуги. Бершад не любил скопления народа. Даже в захолустных деревеньках, вот как в Выдрином Утесе, он предпочитал напиваться в одиночестве и впервые за четырнадцать лет проводил ночь в таком большом городе, как Незатопимая Гавань. Шорохи и шумы в замке казались драконьеру шуршанием крыс.

Он опустошил кувшин, разделся догола и лег в постель. После долгих лет отдыха на твердой земле мягкость перин и подушек была какой-то чужеродной и неправильной. Бершад даже не пытался заснуть. Он знал, что сон все равно не придет. И не только из-за мягкой постели. Надо было принять какое-то решение.

В дверь постучали.

Бершад встал, натянул штаны, но так и не справился с пуговицами на рубахе.

— Да ну его нафиг, — пробормотал он и полураздетым пошел к двери.

На пороге стояла Эшлин Мальграв с мечом Бершада и охапкой свитков.

— Я не нарушила твой сладкий сон, Сайлас?

У Бершада сдавило грудь. Отчаянно захотелось сжать Эшлин в объятиях.

— Нет, принцесса.

Он провел ее в покои. Закрыл дверь.

Эшлин постояла, глядя на догорающий огонь в очаге. Тусклые угли высветили очертания тела сквозь просторное шелковое одеяние — руку, изгиб бедер.

Бершад кивнул на меч:

— Ты же знаешь, что вручать его мне — преступление.

Изгнанники лишались права на меч. Любому жителю Терры позволялось обезглавить человека с синими прямоугольниками на щеках, если у того обнаруживали стальной клинок.

— Отвергать дар короля — тоже преступление, — сказала Эшлин, бросив меч на кровать. — Я вошла в зал как раз в тот миг, когда ты готовился убить моего отца.

— Да, готовился.

Эшлин кивнула, сощурив глаза:

— Я с ним не разговаривала десять лет. После того что он с тобой сделал, я не могла даже жить рядом с ним.

— Зато сейчас вы не разлей вода.

— Мои старшие братья погибли, — сдержанно произнесла Эшлин. — А когда умрет и он, кому-то придется повелевать Альмирой. Так что этим займусь я.

— Эшлин, — прервал ее Бершад. — Ничего страшного. Я сам озлобился почти на всех в Альмире из-за того, что со мной случилось. На Гертцога. На отца. Но больше всего — на себя. А вот тебя я никогда не винил. — Он улыбнулся, указав на окно. — Помнишь, как я взбирался на башню, к тебе в спальню?

Напряженные плечи Эшлин чуть расслабились.

— Помню, как я за тебя волновалась, — со смехом произнесла она. — Тебе смерть была не страшна, лишь бы залезть ко мне в постель. Я хотела было дождаться тебя в верхних покоях, но решила, что ты уже не в том возрасте, чтобы карабкаться по стенам. Вдобавок нам с тобой надо поговорить. Без посторонних.

— Неужели ты улизнула от Хайден? — удивился Бершад, вспомнив, что телохранительницы в коридоре не было.

— Нет, она тут неподалеку. Научилась создавать для меня иллюзорное личное пространство. И позволяет мне утолять свои желания в те редкие моменты, когда это возможно.

— Значит, ты не в первый раз бродишь по ночам в башне?

Она взглянула на него с до боли знакомой лукавой улыбкой:

— Ты же сам сказал, четырнадцать лет — это очень долго.

— Да.

— А тебе идут татуировки… — Она приложила руку к своей щеке, туда, где изгнанникам наносили синие прямоугольники. — Повезло. Мало кого они украшают.

Бершад сообразил, что она впервые видит его позорные отметины. Как только он вернулся из Гленлокского ущелья, его схватили у ворот Незатопимой Гавани, отобрали меч, вытатуировали прямоугольники на щеках и отправили восвояси. Никаких прощаний. Никаких последних встреч с любимой.

— Я просил зеленые, под цвет глаз, — сказал он. — Увы, не вышло.

— Синие тоже хорошо, — ответила Эшлин и потупилась.

Заметив, что она умолкла, Бершад сказал:

— Я очень расстроился, когда узнал о смерти твоего мужа.

— Вот только не надо врать, — усмехнулась Эшлин. — Хаванат был дурак и пьяница. Хорошо, что он не станет королем Альмиры.

— А по деревням судачат, что ты его убила. Папирийским заклятьем или как-то еще.

— Ну да, а еще говорят, что у тебя елдак в руку длиной. Но мы-то с тобой знаем, что это не так.

Бершад не смог сдержать ухмылки: ему всегда нравилось, что с прелестных губ Эшлин с легкостью срываются скабрезности.

— Короче, Хаванат дважды в неделю вдрызг напивался на королевской барке. Удивительно, как он раньше не утонул.

Они поглядели друг на друга. Бершад прекрасно понимал, что она пришла убеждать его в необходимости убийства императора Мерсера, но хотел сначала просто поболтать с ней, как в молодые годы. Хотя бы несколько минут. Даже если болтовня была сплошным притворством.

— Судя по слухам, ты все еще интересуешься драконами, — сказал Бершад.

В юности они с Эшлин объездили всю Альмиру в поисках драконов. Эшлин изучала их и делала зарисовки в альбом. Бершад и Эшлин ночевали в лесу и целыми днями разговаривали только друг с другом. Эх, счастливое было время!

— На прошлой неделе мы с Хайден полдня следили за черным рогачом, — чуть улыбнувшись, сказала Эшлин. — Видели, как он боролся с соперником. Как я и подозревала, самцы этой породы сцепляются рогами и мотают друг друга, пока один из них не признает себя пораженным.

— Странно, что король позволяет своей наследнице покидать замок и гоняться за драконами.

Эшлин пожала плечами:

— Короли выбирают, за что воевать. Да, я унаследую корону Мальгравов, прогляжу все глаза, читая свитки и карты, вытерплю бесконечные аудиенции и защищу династию Мальгравов на веки вечные. Однако никто меня не остановит, если мне вздумается отправиться на поиски драконов в окрестностях Незатопимой Гавани. Между прочим, тот черный рогач великолепно продемонстрировал превосходную функциональность костных тканей у особей этой породы.

— Да, ты изменилась, — улыбнулся Бершад. — Но не полностью.

— И ты тоже. — Она оглядела покои и добавила: — Кстати, о костях. Можно мне взглянуть?

Очевидно, Эшлин тоже хотела потянуть время.

— Взглянуть на что?

— На то, что ты принес с собой. Не притворяйся, я же знаю.

Чуть помедлив, Бершад подошел к креслу, куда Роуэн положил переметную суму, вытащил из нее кинжал из драконьего клыка и протянул Эшлин. Она взвесила кинжал в руке, провела пальцем по лезвию.