Потом Эшлин, закрыв глаза, лежала у него на груди. Крошечная родинка на левом веке Эшлин была знакома Бершаду с их самой первой ночи. Больно было видеть ее снова. Он с легкостью воссоздавал в памяти их прошлую жизнь, полную смеха и наслаждений, но вернуться к ней было невозможно.

Бершад коснулся запястья Эшлин, обвитого полупрозрачной нитью. Странное украшение выглядело лишним на обнаженном теле.

— Что это? — спросил он.

Эшлин села, потерла левое запястье правой рукой:

— Это моя забота, а не твоя.

— Эшлин!

— Поверь мне, Сайлас, если потянуть за эту ниточку, все усложнится еще больше.

— Я давно уже верю только Роуэну и Альфонсо, — помолчав, заметил Бершад.

— Вот и хорошо.

Эшлин перекинула через него ногу, уселась ему на живот. Бершад ощутил влажный жар ее промежности. Эшлин недоуменно поглядела на шрам, пересекавший бок Бершада, — след раны, нанесенной кочевником.

— Это же смертельное ранение!

Это и еще два десятка подобных.

— Ты уклоняешься от ответа.

— Да, и вполне сознательно.

— Ты гораздо наблюдательнее других, которые видели меня в таком положении.

— Значит, баронесса Умбрик плохо разбирается в анатомии?

— Откуда ты о ней знаешь?

— Соглядатаи донесли, — сказала Эшлин.

— Правда, что ли?

— У отца войско, у меня — соглядатаи. Даже в разлуке я хотела все о тебе знать. Мне много о чем рассказывали… По большей части о драконах, которых ты убил, и о знатных дамах, которых ты обесчестил. Но до меня доходили и слухи о твоей способности исцеляться от смертельных ран. Мои доносчики полагают, что это пустые россказни невежественных крестьян. А вот я так не считаю. Что происходит, Сайлас?

— Это моя забота, а не твоя, — ответил он.

Если Эшлин не раскрывает своих секретов, то и он не станет делиться своими.

— Что ж, тоже верно. — Она задумчиво провела пальцем по шрамам. — Может быть, к нашей следующей встрече мы с тобой освободимся от груза забот.

— Может быть, — ответил Бершад.

Она ласково коснулась татуировки на его щеке:

— Как бы там ни было, мои чувства к тебе останутся неизменными. Я люблю тебя, Сайлас. И всегда любила.

Бершад погладил ее бедра, обхватил ладонями за талию.

— Я тоже люблю тебя, Эшлин. И всегда любил.

Она наклонилась и поцеловала его, крепко и горячо. Ее соски скользнули по его груди. Эшлин прильнула к нему всем телом, улыбнулась, ощутив, что в нем снова вспыхнула страсть, и вобрала его в себя.

— Даже не свободные от забот, мы с тобой еще на кое-что способны.

Потом они лежали в кровати, слушая, как потрескивают угольки в камине. Бершад рассматривал свою татуированную руку.

Он ощущал аромат Эшлин на своей коже, чувствовал ее вкус на губах. Только сейчас Бершад осознал, как бережно хранил воспоминания о ней. Он запрятал их в самый сокровенный уголок и не заглядывал туда четырнадцать лет.

А теперь, когда воспоминания вырвались на свободу, он не хотел с ними расставаться.

Еще недавно он готов был пойти на смерть, лишь бы разделаться с Гертцогом. Он даже не мечтал о корабле, который навсегда увез бы его из Терры. Но Эшлин для него была дороже мести, дороже свободы, дороже еще нескольких лет жизни. Если спасти свою разрушенную жизнь можно, лишь отказавшись помочь Эшлин, то жить ради этого не стоит.

— Я согласен, Эшлин. Я отправлюсь в Баларию.

Она повернулась к нему:

— Правда?

— Да.

Бершад притянул ее к себе и страстно поцеловал, стараясь навсегда запомнить прикосновение ее тела.

А потом, когда за окнами вспыхнула алая полоска зари и море под стенами замка заполыхало оранжевыми отблесками, пришло время расставаться.

— Мне очень хочется остаться, — вздохнула Эшлин. — Но…

— Но нельзя, — закончил за нее Бершад. — Ничего страшного. — Он сел в постели. — Расскажи, что ты задумала.

Эшлин встала, подобрала с пола платье, расправила его.

— В порту тебя ждет корабль «Люмината». Капитан — папириец, ему можно доверять. Трое твоих спутников уже на борту. Одна из них — папирийская вдова, Вира Цзинь-сун Ка.

— Вдова? — переспросил Бершад. — Они всегда привлекают к себе излишнее внимание, сама знаешь. Черный доспех и все такое.

— На себя посмотри. Синие татуировки и все такое, — возразила Эшлин. — Вира — телохранительница моей сестры. Она намерена вызволить Каиру из плена. Ей можно доверять. Твой второй спутник — Йонмар, младший сын Элдена Греалора. У него есть письменное разрешение на драконьерство, выданное бароном Корниша. Оно позволяет тебе законным образом войти в Галамар. А еще он поможет тебе перебраться через баларскую границу.

— И для этого нужен Греалор?

— Я хотела сама все устроить, но Греалоры, торгуя ценной древесиной, обзавелись хорошими связями в Таггарстане. Вдобавок мой отец согласился отправить тебя за границу только под присмотром одного из своих прихлебателей.

— Если б я хотел сбежать, то давно бы улизнул.

— Как бы там ни было, отец настаивал на этом условии, и мне пришлось согласиться. Так что Йонмар — неизбежное зло. Гертцог выдал дорожные грамоты на его имя. Без Йонмара ты не пройдешь ни в Галамар, ни в Баларию.

— А кто третий?

— Некий уроженец Бурз-аль-дуна. Вот ему я точно не советую доверять.

— Это еще почему?

— Сам поймешь, секунды через три после знакомства. — Помолчав, Эшли добавила: — Сайлас, никто из твоих спутников не знает, зачем я отправила тебя в Баларию. Постарайся сохранить это в тайне, чтобы тебя никто не выдал, даже по случайности.

Бершад понимающе кивнул.

Эшлин натянула платье через голову и стала завязывать ленты пояса. Бершад смотрел, как она одевается, и наслаждался еще одним хорошо знакомым зрелищем из прошлого. Ему нравилось наблюдать, как ловкие пальцы Эшлин справляются с крошечными пуговками застежки на боку платья.

— А что ты будешь делать, если я провалю задание? — спросил Бершад.

Пальцы Эшлин замерли. Она молчала.

— Если тебе так важно остановить императора, вряд ли ты отрядишь для этого всего пятерых человек и осла, — продолжил Бершад. — Вот я и спрашиваю, что произойдет, если нас всех убьют.

— После вашего отъезда я созову войска, — не оборачиваясь, ответила Эшлин. — И если вы провалите задание, то пойду войной на Баларию.

Бершад удивился, хотя и понимал, что удивляться нечему. Эшлин ясно дала понять, что готова на все, лишь бы защитить драконов Терры.

— Только не начинай воевать, пока точно не удостоверишься в моей гибели, — сказал Бершад.

— Я не стала бы отправлять тебя на это задание, если бы думала, что у тебя ничего не выйдет, — сказала Эшлин. — Ты убил множество драконов, так что убийство императора для тебя — плевое дело. — Она поправила воротник платья. — А когда вернешься, я верну тебе твои родовые владения — Дайновую пущу.

— А как же Греалоры?

— С ними я разберусь. Сайлас, там, в джунглях, кое-где уцелели ягуары. Жизнь, которой тебя лишили, еще можно вернуть.

Бершад задумчиво потер шрам на предплечье.

— Эшлин, мне не место при дворе. Мне претят предательства и нарушенные клятвы, обман и ухищрения. Тебе, может, и удалось приспособиться ко всему этому, но я не могу. Поэтому и случилось то, что произошло в Гленлокском ущелье. Честно говоря, мне тошно проводить время за каменными стенами.

Эшлин обернулась к нему:

— Когда ты окружил Змиерубов в Гленлокском ущелье, я помню, как в Незатопимую Гавань приехал страж со срочным донесением от тебя. Мой отец послал тебе ответ, и на следующий день ты ринулся в битву. Я так и не узнала, что тебе ответил Гертцог.

— Это не имеет значения. Что сделано, то сделано, — вздохнул Бершад. — Я помогу тебе, Эшлин, но к прежней жизни не вернусь.

— А тебе и не придется. Я не похожа на отца. Мне все равно, как ты будешь править Заповедным Долом. И в королевский замок я тебя призывать не стану. — Она взяла его за руку. — Зато буду приезжать к тебе в гости.

Бершад легонько сжал ей пальцы и выпустил ее ладонь. Ему хотелось вернуться в джунгли Дайновой пущи, где в густых кронах таились ягуары, не меньше, чем ему хотелось быть рядом с Эшлин. Вот уже много лет это было невозможно. А теперь у него появилась надежда.

— Нет, мне придется приехать в королевский замок, — сказал он. — Привезти домой твою сестру.

Эшлин улыбнулась сквозь слезы.

— Я буду ждать, — сказала она.

Оставшись в одиночестве, Бершад с мечом на коленях сидел у окна, слушал плеск волн и глядел на разгоравшийся рассвет, перебирая в памяти все злодеяния, совершенные с клинком или с копьем в руках. Простятся ли они ему, если он убьет императора?

Так или иначе, но Бершад снова погрузился в океан мировых интриг.

И теперь надо было как-то удержаться на плаву.