Опершись на деревянные перила, Каден заглянул вниз. В воздухе кружили ласточки — сотни ласточек, гнездившихся среди опор, прорезали пустоту Копья, их темные силуэты ныряли и взмывали вверх в плотном сиянии. Каден поднял голову. Над ним, в нескольких сотнях шагов, ширину башни перехватывала еще одна созданная человеком площадка — стальная, с опорой на огромные железные и деревянные арки от стены к стене. Стеклянные стены не поддавались ни резцу, ни бураву, но Копье, как все знакомые Кадену утесы, обладало своими природными чертами: мелкими желобками и уступами, большими и малыми неровностями, как бы выточенными ветрами и дождями. Хотя в Копье не бывало ни ветра, ни дождей.

Что бы ни породило эти неровности, строители воспользовались ими, чтобы устроить внутри башни еще один этаж на двух третях высоты до вершины — единственную площадку на сводчатых арках. Каден подобрался уже достаточно близко, чтобы разглядеть свисающие с нее ящики — стальные клетки приговоренных, уродливые кулоны на толстых цепях. Он замедлил биение сердца, направил побольше крови в дрожащие ноги и стал подниматься дальше.

Еще сотня шагов, и лестница ввинтилась в металлическую оболочку, как штопор в горлышко стальной бутылки. Архитектор темницы Фрайн Первый обил деревянные опоры лестницы огромными стальными пластинами — каждая больше днища телеги, — отрезав от нее свет и лишив предполагаемого спасителя возможности перебросить заключенному веревку. Или сосуд с ядом.

Здесь Каден задержался — его одежда пропиталась потом, легкие тяжело раздувались, глаза еще не приспособились к наступившей внезапно темноте. Он передохнул и полез дальше, заставляя дрожащие ноги одолеть последние триста ступеней одним жестоким рывком. В чернильном мраке лестничного колодца он не мог судить, далеко ли еще до уровня тюрьмы. Вот под ногами ступени и под руками перила, а вот он выскакивает на освещенную площадку. Лестница вилась дальше, сквозь тюрьму, в такое же неизмеримо огромное пространство, выводя в конце концов на вершину. Каден уже забыл о подъеме, повернувшись к двум вооруженным стражникам — не эдолийцам, а надзирателям, — застывшим по сторонам стальной, с тяжелыми петлями двери.

— Первый оратор… — Ближайший из этих двоих низко поклонился.

Каден кивнул в ответ, глядя мимо стражника на закрытую дверь. Как видно, Амут не ошибался: нападавшие, кто бы они ни были, не сделали попытки пробиться в тюрьму.

— Добро пожаловать, — приветствовал охранник, отворачиваясь от Кадена к двери.

Створка на хорошо смазанных петлях открылась бесшумно.

Он поднимался долго, между тем приемная камера с тем же успехом могла располагаться под землей, в подвалах приземистой каменной крепости. Будь здесь потолочные люки, они пропускали бы много света, но Фрайн не допустил лишних отверстий в конструкции своей тюрьмы. Свет давали только подвесные лампы. Когда за спиной со стуком закрылась дверь, Каден остановился, оглядывая помещение и высматривая в нем перемены и странности. Под лампами склонялись над выстроенными в ряд столами полдюжины клерков. Шорох их перьев прерывался легким звоном, когда писцы обмакивали перо в чернильницу и стряхивали излишек, постукивая по стеклянной крышечке. Каден глубоко вздохнул и повел плечами. Здесь тоже все было спокойно.

Честно говоря, только вездесущая сталь — стальные стены, потолок, шершавый пол, три двери — отличала комнату от обычной министерской канцелярии. Сталь и еще то, что человек, сидящий у дальней двери — за таким же столом, как все, — был в полном доспехе.

При виде Кадена он поспешно вскочил и поклонился:

— Вы оказываете нам честь, первый оратор. Второй визит за месяц, если не ошибаюсь.

— Капитан Симит, — медленно отозвался Каден, вглядываясь в стражника.

Он взял за правило запечатлевать сама-ан стражников при каждом посещении и сравнивать их с видением прошлой недели, отыскивая отличия: изменившуюся складку губ, морщинку у глаз — все, что может стать предвестием измены. Капитану Хараму Симиту, одному из трех главных тюремщиков, он доверял больше других. Этот человек выглядел скорее ученым, нежели тюремщиком — с тонкими пальцами, сутуловатый, с облачком нестриженых седых волос, перехваченных платком под шлемом, — но выверенностью каждого действия, каждого взгляда он напоминал Кадену хин. Каден сравнил его лицо с сама-аном прошлого месяца. Если перемены и были, он их не нашел.

— Вы хотите видеть ту молодую женщину? — спросил Симит.

Он выражался осторожно: никогда не позволял себе таких слов, как: «лич», «девка» или хотя бы «заключенная», — только «молодая женщина».

Каден, тщательно следя за своим лицом, кивнул:

— Эдолийцы к вам заходили? Уведомили об атаке внизу?

Симит серьезно кивнул:

— Вчера, вскоре после третьего колокола. — Тюремщик замялся. — Может быть, я слишком многое себе позволяю, первый оратор, но что произошло?

— Кто-то напал на троих гвардейцев Амута. Потом они вломились в мой кабинет — и скрылись.

Симит помрачнел:

— Мало того, что внутри красных стен, так еще и в Копье… — Он оставил фразу висеть в воздухе и невесело покачал головой. — Будьте осторожны, первый оратор. Аннур теперь не тот, что прежде. Нужно быть очень осмотрительным.

Невзирая на предостережение, облегчение обдало Кадена, как проникший под одежду прохладный дождь.

«Она жива, — сказал он себе. — Невредима».

Ему вдруг стало трудно стоять. Ноги подкашивались — он не взялся бы сказать, от усталости или от облегчения.

Симит нахмурился:

— Надеюсь, вы не для того одолели подъем, чтобы все оглядеть. Заверяю вас, первый оратор, тюрьма надежна.

— Не сомневаюсь, — утирая лоб, кивнул Каден.

Симит присмотрелся к нему и указал на стул:

— Не хотите ли немного отдохнуть? Подъем утомителен, особенно для тех, кто одолевает его не каждый день.

— За два дня вы второй мне об этом говорите. — Каден покачал головой. — Лучше мне не садиться, не то вставать уже не захочется.

— Разумно, — улыбнулся тюремщик. — Я извещу клеточников, что вы хотите видеть молодую женщину.

— Спасибо, — кивнул Каден.

Симит подошел к вделанному в стену у двери звонку, раз десять дернул за шнур — то коротко, то продолжительнее — и дождался ответного подрагивания шнурка.

— Вы сменили пароль, — заметил Каден.

— Мало кто обращает внимание, — улыбнулся стражник.

— Как часто вы его меняете?

— Ежедневно.

— А что, если бы я попробовал пройти в эту дверь без пароля?

Симит насупился:

— Я не могу этого допустить.

— А что стало бы с теми, в клетках? Если бы, скажем, нападающие вместо моего кабинета поднялись сюда? И допустим, сумели бы пройти мимо вас?

— На такой случай приняты меры.

— Меры?

Тюремщик беспомощно развел руками:

— Я не волен о них говорить, первый оратор.

— Даже мне?

— Даже вам.

— Это хорошо, — кивнул Каден.

Главная дверь открывалась в длинный сумрачный коридор: стальные пол и потолок, стальные стены со стальными дверями на тяжелых стальных петлях. Легкие туфли Кадена почти бесшумно ступали по грубому металлу, зато тяжелые сапоги вошедшего с ним стражника — молодого пухлолицего и лопоухого Улли — звенели при каждом его шаге, превращая весь пол тюрьмы в огромный гонг. В ответ залязгали, загрохотали в глубине другие сапоги, распахнулись и захлопнулись двери, зазвенела тершаяся о стальную закраину цепь. Дважды им пришлось останавливаться, чтобы Улли мог отпереть тяжелые створки. Тюрьма была разбита на несколько отделений, из которых Тристе отвели дальнее, самое труднодоступное.

— Как она? — спросил Каден, когда они наконец подошли к двери ее камеры (на стали была выбита маленькая цифра 1).

Улли пожал плечами. Он всегда был неразговорчив. В отличие от привычного к дворцовому этикету Симита, молодой стражник держался, как неприветливый хозяин таверны, разносящий выпивку засидевшимся до ночи гостям. Других членов совета его манеры бы разъярили, но другие члены совета и не давали себе труда отсчитать тысячу ступеней до темницы. Кадену же легче было иметь дело с таким безразличием.

— Она ест? — наседал он.

— Перестань она есть, — ответил Улли, распахнув дверь, — она бы умерла, не так ли?

— У нее по-прежнему кошмары? Кричит во сне?

— Все кричат, — пожал плечами Улли. — Такое бывает, если запирать людей в клетки.

Каден, кивнув, шагнул в камеру. В первый раз, почти год назад, он был ошеломлен, увидев ее пустой: в узкой стальной коробке не было ни следа Тристе. Между тем этого следовало ожидать, потому что Тристе держали не в камере. Личам и убийцам полагалась высшая степень охраны.

Улли захлопнул за собой дверь, запер ее и указал на стоявшие на полу песочные часы:

— Адаманф ей давали в начале вахты. Тогда она выглядела достаточно здоровой.

— Достаточно?

— Не мне судить, сейчас сами увидите.

Улли кивнул на закрепленную в потолке цепь. К ее последнему звену была приделана горизонтальная балка толщиной в руку Кадена. Выглядело это как простые качели и служило почти той же цели. Каден подошел, обеими руками взялся за цепь и сел на перекладину, после чего обратился к стражнику: