— Балендин теперь вождь вашего народа?

— Большей его части, — ответила Хуутсуу.

— Большей части?

Женщина бросила через плечо взгляд на своих всадников и кивнула:

— Так не годится. Кое-кто из нас уже сыт по горло.

— Я думал, вы вечно голодные. Боль есть боль, так?

— Ты закалился, а умнее не стал.

— А ты меня поучи.

— Мы почитаем Квину. Иноземный лич почитает только самого себя. Он убивает не в жертву, а загребая силу себе. В этом нет чести. Нет чести для идущих за таким существом.

Незнакомец крякнул. Валин ничего не понимал в их разговоре, но пока они заняты друг другом, его семью не тронут. Он посмотрел через поляну. Отец все еще лежал без чувств в грязи, но брат, высвободившись из рук матери, вытянул, пока на него не смотрели, полено из поленницы, обхватил широкой ладонью, как оружие, будто мог этой деревяшкой проложить себе путь через два десятка ургулов. Мать заметила и попыталась втихомолку отнять у него полено, но Каден вывернулся и стал высматривать себе противника.

— Не надо! — вскрикнул Валин, потому что ближайший к брату ургул уже оборачивался, занося копье.

Мать рванулась вперед, чтобы заслонить сына от похожего на вытянутый лист наконечника. Она двигалась быстро, но еще быстрее оказался топор незнакомца — мелькнул, кувыркаясь, над прогалиной и вошел в спину ургула, точно в гнилой пень. Всадник разом обмяк и беззвучно повалился. Он еще не коснулся земли, когда Хуутсуу гаркнула что-то на своем наречии.

Ургулы смотрели сердито и недоуменно, но бить больше не пытались. Мать вырвала у Кадена полено и вновь оттянула сына к дровнице, обхватила его сильными загорелыми руками, дрожащего от стыда и ярости, прижала к себе, неслышно для Валина зашептала что-то на ухо.

Хуутсуу взглянула на черного человека с укором:

— Как мы с тобой ни встретимся, ты убиваешь моих мужей.

— В прошлый раз ты говорила, что те, кого можно убить, не мужчины.

Незнакомца как будто вовсе не беспокоило, что он остался всего с одним топором. Его как будто вообще ничего не беспокоило. В том, как он стоял, как держался, было что-то знакомое.

«Безумие! — вдруг понял Валин. — Он похож на бешеного зверя».

Его мысль перебил смешок Хуутсуу. От него мороз прошел по спине, как от полночного воя койотов, когда те стягивают кольцо вокруг добычи.

— Зачем здесь ты? — спросила она черного. — Где твои друзья?

Незнакомец покачал головой, словно слово «друзья» было ему неведомо.

— Ступай своей дорогой, Хуутсуу, — сказал он. — Оставь этих людей.

— Опасно оставлять за спиной тех, кто тебя ненавидит, — улыбнулась она. — Я думала, ты усвоил этот урок.

— У этой семьи нет к вам ненависти, Хуутсуу. Я полгода за ними наблюдал. Они бьют зверя, ставят ловушки. Рубят дрова на зиму. Они не участвуют в войне. Оставь их в покое.

Женщина, поразмыслив, покачала головой:

— Я убью их быстро.

— Нет, — возразил он. — Не убьешь.

Она снова усмехнулась:

— Ты — один человек, Малкениан.

— И на одного едва тяну, — так тихо, что Валин едва расслышал, буркнул незнакомец, но потом он поднял голову и повысил голос: — Уезжай или сражайся, Хуутсуу. Остальное решит Ананшаэль.

— Ананшаэль… — Женщина скривилась и с силой выдохнула. — Ты готов за них умереть? Готов за них убить?

— Я и не за такое убивал.

Ургулка долго разглядывала его. У Валина вспотели ладони. Сердце скакало по ребрам. Ему казалось, он вот-вот потеряет сознание, но не терял. Наконец в лице женщины что-то переменилось.

— Это дурачье безобидно, — сказала она, махнув рукой на семью Валина. — Их я могла бы оставить за спиной, оставить в живых.

Незнакомец готов был кивнуть, но она остановила его, вскинув руку:

— А вот ты, Малкениан, далеко не безобиден. Однажды ты меня не убил и чуть не поплатился за это жизнью. Я не повторю твоей ошибки.

— Если думаешь, что сможешь меня убить, — проговорил он негромко, — давай, попробуй.

По голосу слышно было, что он готов — Валин только не знал, убивать или умирать.

— Я не хочу твоей смерти. Я хочу, чтобы ты был с нами.

— С чего бы мне объединяться с ургульскими дикарями? — прищурился черный.

Хуутсуу ответила ему улыбкой:

— С того, что ургульские дикари убьют развращающего наш народ лича. Того, кто осквернил нашего бога.

— Балендина.

В его устах имя — если это было имя — прозвучало грязным ругательством.

— Ты, как и мы, — говорила Хуутсуу, — ненавидишь лича. Я это хорошо помню.

Помедлив, незнакомец покачал головой:

— Мало ли кого я ненавижу.

— С чего-то же надо начинать, — пожала плечами женщина.

— Я не собираюсь ничего начинать.

— Собираешься, — ответила Хуутсуу. — Пора бы. Ты сам сказал, что полгода бродил по лесам, как больной волк. Я предлагаю… другой путь.

— Мне не нравится твой путь. Я доволен своим.

— А если ты не пристанешь к нам, — сверкнула глазами Хуутсуу, — я убью тебя, а потом отдам эту семью богу. Медленно.

Незнакомец долго изучал ее с застывшим, как гранитная глыба, лицом.

— Зачем? — не сказал, а прорычал он.

— Мне нужны воины, — пожала плечами женщина. — А ты, кто бы ты ни был, воин.

— Если тебе нужны воины, что, во имя Хала, ты делаешь здесь? Бои идут далеко.

— Мы искали призраков, Малкениан. Трех призраков. Людей, похожих на тебя.

Незнакомец дернулся, как от удара, приподнял оставшийся у него топор, оскалил зубы, будто готов был кинуться на женщину и вырубить у нее сердце.

Прозвучавшие наконец слова были холоднее камня зимой.

— Каких людей?

Хуутсуу медленно покачала головой:

— У них нет имен, но одеваются они в черное. — Она указала на лохмотья незнакомца. — Как ты. Их всего трое, но они не дают нам покоя много месяцев. Перехватывают гонцов, нападают на воинов, бывает, врываются в лагерь и убивают. Те, кто за ними погонится, возвращаются с пустыми руками или вовсе не возвращаются. Лошадей у них нет, у этих троих, но передвигаются они быстро и удары наносят всегда ночью.

— Так… — Губы незнакомца скривило что-то похожее на улыбку. — И вы решили к ним пристать? Помочь им? Я думал, аннурцы — хилый, выродившийся народ.

— Эти — нет. Они закалены не хуже любого ургула. И притом они аннурцы, как возглавивший мой народ лич. Они могут знать, как его убить.

— По твоим словам, они пытались, — возразил человек в черном, — да не сумели.

— Их всего трое, — отмахнулась Хуутсуу. — Им трудно смешаться с нашими людьми. А вместе мы сумеем перерезать глотку этому личу.

— Если они прежде не перережут глотку тебе. Раз они такие грозные, как бы не нашли вас сами и не убили.

— Может, убьют, а может, и нет. Ты будешь с нами. Ты все объяснишь этим аннурцам.

Незнакомец опустил топор и надолго задумался, будто разрываясь между решениями, но под конец покачал головой:

— Нет. Я с этим покончил.

— Тогда будем биться, — пожала плечами Хуутсуу, — а после боя я отдам эту семью богу.

Валин забыл дышать и только таращил глаза. Он почти ничего не понял. Он не знал, кто такой Длинный Кулак, кто такой Балендин, почему человек скрывался в лесах, откуда он знает эту женщину и почему она называет его Малкенианом, будто какого-то аннурского императора. Он понял одно. Судьба его семьи висит на волоске. Скажет незнакомец «да», они будут жить. Скажет «нет» — случится ужасное. Он заметил, что всхлипывает, стонет, уткнувшись лицом в грязь.

— Ничего, Валин, — донесся через поляну голос матери. — Просто лежи смирно, сын. Все будет хорошо.

Он поднял голову, нашел ее взгляд, увидел протянутую к нему руку. Ее загораживали ургульские копья и ургульские кони, но он видел ее глаза и слышал голос.

— Все хорошо, Валин, сынок. Все хорошо.

Рядом с ним, справа, шевельнулся незнакомец. Мальчик повернул голову и увидел, что тот всем телом развернулся к нему.

— Как тебя зовут, малый?

— Валин, — заикнулся он. — Назвали по принцу. По старшему сыну императора.

Он не понимал, зачем черному это знать, но пока они разговаривают, они не убивают.

«Пожалуйста, — взмолился он про себя, обращаясь к любому богу, какой мог его услышать. — Пожалуйста, говорите!»

А Хуутсуу, к его великому изумлению, хохотала. Смотрела на человека в черном и хохотала без удержу. Незнакомец повернул голову к ней и снова к Валину, словно изучая его. Наконец он как будто расслабил плечи. И кивнул.

— Ладно, — проворчал он. — Все равно мне надоело обкрадывать детские ловушки.

— Так я и думала. — Женщина говорила так, как если бы знала все заранее, а натянутые луки и нацеленные копья были только для виду. — Плоть у тебя закалена, а в сердце осталась мягкость.

Встретивший ее взгляд черный казался каким угодно, только не мягким.

— Может статься, ты еще пожалеешь, — сказал он.

— Тем интереснее, — улыбнулась всадница.

Отвернувшись от незнакомца, она отрывисто скомандовала, и ургулы поехали прочь с поляны, обращая на Валина и его родителей не больше внимания, чем на грязь под копытами. Валин круглыми глазами смотрел на незнакомца, который склонился над ним, за шиворот поднял на ноги и уставил на него свои страшные глаза.

— Ты храбрый парень. Молодец. Как бы тебя ни звали, ты лучше любого сраного императорского сынка. Понял?