Однако капитализм овладел миром в двух разных вариантах: либеральный меритократический капитализм, который за последние двести лет постепенно развивался на Западе (что обсуждается в главе 2), и управляемый государством политический или авторитарный капитализм, олицетворяемый Китаем, но также существующий в других частях Азии (Сингапур, Вьетнам, Бирма) и некоторых частях Европы и Африки (Россия и Закавказье, Центральная Азия, Эфиопия, Алжир, Руанда) (подробнее об этом в главе 3). Как это часто случалось в истории человечества, за расцветом и очевидным триумфом той или иной системы или религии вскоре следует раскол между различными версиями одного и того же кредо. После того как в Средиземноморье и на Ближнем Востоке восторжествовало христианство, внутри него развернулись ожесточенные идеологические споры (наиболее известен конфликт с арианством), которые в конечном итоге породили первый большой раскол между Западной и Восточной церквями. Та же судьба постигла ислам, который почти сразу же после своих головокружительных завоеваний распался на суннитскую и шиитскую ветви. И, наконец, коммунизм, соперник капитализма в XX веке, недолго сохранял единство, разделившись на советскую и китайскую версии. Всемирная победа капитализма в этом отношении ничем не отличается: мы имеем две модели капитализма, которые различаются не только в политической, но и в экономической, и, в гораздо меньшей степени, социальной сфере. И очень маловероятно, на мой взгляд, что всей планетой станет править одна система, как бы ни складывалось соперничество между либеральным и политическим капитализмами.
1.2
Возвышение Азии и изменение баланса сил в мире
Экономический успех политического капитализма — это и есть та сила, которая стояла за вторым из упомянутых выше эпохальных событий: возвышением Азии. Да, возвышение Азии произошло не только благодаря политическому капитализму; либеральные капиталистические страны, такие как Индия и Индонезия, развиваются также очень быстро. Но историческую трансформацию Азии, несомненно, возглавляет Китай. Этот процесс, в отличие от прихода капитализма к мировому господству, имеет исторический прецедент, поскольку возвращает распределение экономической активности в Евразии примерно к тому положению, которое существовало до начала промышленной революции. Но появилась одна важная особенность, которой не было прежде. В то время, когда уровни экономического развития Западной Европы и Азии (Китая) были примерно равными, скажем, в I и II веках или в XIV и XV веках, эти две части мира почти не взаимодействовали между собой и в целом мало что знали друг о друге. Собственно, сейчас мы гораздо больше знаем об их относительном уровне развития, чем они сами знали в то время. Сегодня, наоборот, они интенсивно и непрерывно взаимодействуют между собой. Уровни доходов в обоих регионах также стали во много раз выше. Эти две части мира, Западная Европа, с ее ответвлениями в Северной Америке, и Азия, в которых суммарно проживает 70 % мирового населения и которые дают 80 % мирового производства, находятся в постоянном контакте посредством торговли, инвестиций, перемещения людей, заимствования технологий и обмена идеями. В результате конкуренция между этими регионами острее, чем могла бы быть в противном случае, потому что системы, при всем их сходстве, не идентичны. При этом не важно, создается ли конкуренция умышленно, когда одна система пытается навязать себя другой и остальному миру, или она происходит спонтанно, когда одна система просто копируется остальным миром с большей готовностью, чем другая.
Это изменение географического баланса сил означает конец военного, политического и экономического превосходства Запада, которое было чем-то само собой разумеющимся в течение последних двух столетий. Никогда в истории превосходство одной части мира над другой не было так велико, как превосходство Европы над Африкой и Азией в XIX веке. Это превосходство проявилось очевиднее всего в ходе колониальных завоеваний, но оно также отражалось в разнице в доходах между этими двумя частями мира и тем самым в глобальном неравенстве доходов среди граждан всего мира, которое мы можем относительно точно оценивать начиная с 1820 года, как показано на рис. 1.1. На этом графике и во всей книге неравенство измеряется с помощью показателя, именуемого «коэффициентом Джини», который принимает значения от 0 (отсутствие неравенства) до 1 (максимальное неравенство). (Этот коэффициент часто выражается в процентах, в диапазоне от 0 до 100, и тогда каждый процентный пункт называется «пунктом Джини».)
РИСУНОК 1.1. Тенденции глобального неравенства доходов, 1820–2013
ПР = промышленная революция; ИКТ = информационные и коммуникационные технологии.
Источник данных: данные за 1820–1980 годы основаны на Bourguignon and Morrisson (2002), но используемые ими значения ВВП на душу населения заменены новыми данными из Maddison Project, 2018. Данные за 1988–2001 годы основаны на Lakner and Milanovic (2016) и моих собственных обновлениях. Все доходы указаны в долларах по ППС (паритет покупательной способности) 2011 года (последний раунд International Comparison Project на момент написания книги в 2018 году). Дополнительные технические подробности см. в приложении В.
До начала промышленной революции на Западе глобальное неравенство было умеренным, и оно объяснялось почти в равной степени как различиями между людьми, живущими в одной и той же стране, так и разницей средних доходов людей в разных странах. Ситуация резко изменилась с возвышением Запада. Глобальное неравенство росло почти непрерывно с 1820 года до кануна Первой мировой войны, поднявшись с 55 пунктов Джини (что примерно соответствует сегодняшнему уровню неравенства в странах Латинской Америки) до почти 70 (выше, чем уровень неравенства в сегодняшней ЮАР). За этим ростом стояло главным образом повышение уровня доходов в Европе, Северной Америке, а потом и в Японии (в сочетании со стагнацией Китая и Индии), хотя определенную роль сыграло и растущее неравенство доходов внутри стран, которые становились первым миром. После 1918 года глобальное неравенство ненадолго пошло вниз, благодаря событиям, которые на фоне широкого исторического полотна, с которым мы работаем, выглядят как краткие вспышки Первой мировой войны и Великой депрессии, когда доходы в западных странах перестали расти.
После окончания Второй мировой войны глобальное неравенство достигло самого высокого уровня за всю историю, около 75 пунктов Джини, и оставалось на этом высоком плато до последнего десятилетия XX века. В это время разрыв между Западом и Азией — особенно Китаем и Индией — больше не увеличивался, поскольку независимость Индии и китайская революция заложили основу для роста этих двух гигантов. Тем самым эти две страны сохраняли свои относительные позиции по отношению к Западу с конца 1940-х до начала 1980-х годов. Но это соотношение было явно в пользу богатых стран: ВВП на душу населения как Индии, так и Китая составлял менее одной десятой от ВВП западных стран.
Разрыв в доходах начал сокращаться, причем очень значительно, после 1980-х. Реформы в Китае привели к подушевому росту примерно на 8 % в течение следующих сорока лет, резко уменьшив отставание страны от Запада. Сегодня ВВП Китая на душу населения составляет примерно 30–35 % от западного уровня, находясь на той же отметке, где он был около 1820 года, и демонстрирует явную тенденцию к дальнейшему росту (относительно Запада); вероятно, так будет продолжаться до тех пор, пока доходы практически не сравняются.
За экономической революцией в Китае последовало аналогичное ускорение роста в Индии, Вьетнаме, Таиланде, Индонезии и других странах Азии. Хотя этот рост сопровождался ростом неравенства внутри каждой из стран (особенно в Китае), сокращение разрыва с Западом способствовало сокращению глобального неравенства доходов. Это и стоит за недавним падением глобального индекса Джини.
Сближение азиатских доходов с доходами на Западе произошло во время другой технологической революции, революции информационных и коммуникационных технологий (ИКТ) — революции в производстве, которая на этот раз работала в пользу Азии (более подробно это обсуждается в главе 4). Революция в области ИКТ способствовала не только гораздо более быстрому росту Азии, но и деиндустриализации Запада, которая, в свою очередь, напоминает деиндустриализацию, происходившую в Индии во время промышленной революции. Таким образом, мы имеем два периода быстрых технологических изменений, которыми отмечена эволюция глобального неравенства (см. рис. 1.1). Последствия революции в области ИКТ еще не проявились до конца, но они во многих отношениях аналогичны последствиям промышленной революции: значительные перестановки в мировом рейтинге доходов по мере того, как одни группы поднимаются, а другие опускаются, а также выраженная географическая концентрация как победителей, так и проигравших.
Эти две технологические революции полезно рассматривать как зеркальные отражения друг друга. Одна привела к росту глобального неравенства за счет обогащения Запада; другая — к сближению доходов на больших территориях земного шара за счет обогащения Азии. Можно ожидать, что в конечном итоге уровни доходов будут примерно одинаковыми на всем евразийском континенте и в Северной Америке, что поможет еще больше сократить глобальное неравенство. (Большим вопросом, однако, остается судьба Африки, которая пока не догоняет богатый мир и население которой растет быстрее всех.)
