Главным событием недели была воскресная пресс-конференция. Она объединяла в себе все, что привело Чака к успеху, а именно: в отличие от коллег, он был готов трудиться и по воскресеньям; воскресные вечерние новости традиционно имели самый высокий рейтинг, а газеты, выходящие в понедельник, жаждали новостей — какую бы глупость вы ни вытворили в воскресенье, будьте уверены: в понедельник об этом непременно напишут, ведь надо же чем-то заполнять газетные полосы.
В то время Чак обладал довольно незначительными полномочиями. Он был всего лишь младшим сенатором, чья партия представлена в меньшинстве — не то что сейчас, когда он считается самым влиятельным демократом в Вашингтоне. Поэтому мы должны были постоянно создавать информационные поводы, чтобы привлечь к нему внимание, — например, придумали комиссию «Голубая лента», противостоящую опасности разрушения зубов, или написали петицию в компанию «Форд Моторс» в знак протеста против роста стоимости стеклоочистителей. И если бы пресса не явилась на события, инициированные Чаком, он сам бы к ней пришел — никаких проблем. Как только телеканалы осознали, что могут запросто завлечь Чака в студию, чтобы провести специально для них пресс-конференцию, мы стали тратить добрую половину рабочего дня на путешествия по Манхэттену, снова и снова повторяя одни и те же слова перед телекамерами.
Обычно я начинал готовить воскресную пресс-конференцию в начале недели; но однажды никак не мог придумать тему — президентские выборы 2000 года должны были состояться через несколько дней. Чак в них не участвовал, так что нам особо нечего было делать, все были сфокусированы на близком разрешении дуэли «Буш — Гор», поэтому пресс-конференция о необходимости улучшения защиты рабочего места для стеклодувов не привлекла бы к нам много внимания.
В Нью-Йорке все еще использовались устаревшие машины для голосования — те, где нужно тянуть рычаг за своего кандидата. Они постоянно ломались и загромождали огромные пространства в кварталах. Поскольку мы находились посреди бума dot.com, я подумал: нужна новая технология, которая положит конец этому пережитку прошлого. Так что на воскресной пресс-конференции было представлено предложение сенатора Шумера о модернизации системы голосования в Америке. Мы отлично справились — несколько телевизионных хитов, несколько небольших статей на следующий день… но в целом ничего особенного.
Через два дня в нашу жизнь вошла фраза «зависший мусор». Старая система перестала работать. Мы даже не знали, кто победил на выборах. (Гор вроде бы проиграл Бушу, и ему пришлось самому об этом объявлять.) Кого-то надо было во всем обвинить, это раз. И городу срочно требовалась новая система голосования, это два.
Догадайтесь, кто ее предложил?
Последовал грандиозный наплыв СМИ. Практически каждый национальный телеканал и кабельное телевидение, каждая газета, каждый журнал и каждая радиостанция хотели поговорить с Чаком о его предложении по реформе голосования. В конце концов, он же эксперт! Он говорил об этом за два дня до того, как случился национальный кризис! Наше предложение превратилось в законодательство, и каждый шаг в этом процессе — обнародование законопроекта, внесение законопроекта, получение одобрения палаты представителей, фракций и узкопартийцев, представление комитету, слушание в комитете и так далее — конечно же широко освещался в СМИ. Чак внезапно меня полюбил. Это дало мне импульс поверить в своего внутреннего Старквеста — и начать запускать пресс-конференции ежедневно (а по воскресеньям как минимум дважды).
Но все хорошее когда-то заканчивается. Потому что те же самые выборы привели в сенат самый страшный ночной кошмар Чака, а именно — Хиллари Клинтон. Как известно, из клинтоновского Белого дома Хиллари прямиком направилась в Нью-Йорк, баллотироваться в сенат.
В то время как большинство штатов отказывались от политических авантюристов, в Нью-Йорке было принято решение об избрании посторонних (Бобби Кеннеди прошел в сенат США в 1964 году, Майк Блумберг приехал из Массачусетса). У ньюйоркцев на этот счет особое мнение: «Конечно, каждый хочет быть жителем Нью-Йорка. А кто бы не захотел?»
Партия проложила путь для выдвижения Хиллари, ни один грозный республиканец не активизировался, чтобы бросить ей вызов, и она на полных парах въехала в сенат — технически как младший сенатор от штата Нью-Йорк (Пэт Мойнихан только что вышел на пенсию, после чего Чак стал старшим сенатором штата), но по факту еще и как самая известная личность в конгрессе.
Если кто-то становится сенатором от вашего собственного штата и при этом совершенно запросто может получить больше прессы — легко, без пятидесяти ваших воскресных пресс-конференций… Да, это, пожалуй, худшее, что может случиться. Чак чувствовал себя отвратительно.
5. Когда все идет не так, надо искать консенсус
По прошествии времени — имеется в виду очень долгого времени — Чак и Хиллари научились ценить друг друга. Чака злило, что Хиллари так запросто получает все, чего он добивался всю жизнь упорным трудом. Но, после того как они действительно хорошо узнали друг друга, они поняли, что у них много общего. Оба очень, очень умные. Оба трудолюбивые и исключительно честолюбивые. Оба придерживались центристских взглядов, за исключением тех случаев, когда их внезапно склоняло влево или вправо. И хотя их мотивации были сложными (и, вне сомнения, абсолютно чистыми), оба безгранично верили в возможность государства помочь людям. Но поначалу они буквально ненавидели друг друга.
В оправдание Хиллари и ее команды надо заметить: они пришли в сенат без ненависти к Чаку. Он был один их многих. Она — звезда. После добрых двадцати с лишним лет выцарапывания себе места в сенате, бесчисленных благотворительных акций и пресс-конференций Чак все-таки добился своего. А быть старшим сенатором США от штата Нью-Йорк означало, что вы можете рассчитывать на такое внимания к своей особе, какого только пожелаете.
Если только младший сенатор, по случаю, не самая знаменитая женщина в мире.
Поскольку большую часть времени ничего важного в сенате не происходило, два клана противостояли друг другу почти весь 2001 год, подобно кружащим по рингу боксерам-тяжеловесам. При этом Чак наносил внезапные удары, а Хиллари просто желала ему поскорее убраться. Мы занимались привлечением прессы, каждый день предлагая лишенные всякого смысла проекты [Основным информационным поводом у нас была, конечно, воскресная пресс-конференция, и временами мы придумывали «что-то погорячее». А именно, направляли письмо протеста какой-нибудь корпорации, а затем созывали пресс-конференцию, чтобы обсудить это письмо. Понятно, что никто из атакуемых компаний на «разборку» не приходил — в этот день они не работали, а посему отвечали лишь вялыми письменными возражениями, и контроль над информационным пространством оставался за нами. Впрочем, я стал замечать, что все чаще от них приходит ответ: «Мы не получали ваше письмо». Они были правы. Протест придумывался за протестом, но все это было настолько бессмысленно, что я попросту забывал отсылать почту. В конце концов, мне пришлось приклеить на экран желтую бумажку с надписью: «Не забудь отправить письмо».]. Хиллари вошла в доверие к пожилым седовласым сенаторам Гарри Бердоу и Джону МакКейну в попытке создать двухпартийный список и работать с прессой вместе с ними.
А потом наступило 11 сентября. Во многих аспектах все изменилось. Но в некоторых не поменялось вообще ничего. 10 сентября на Лонг-Айленде мы проводили пресс-конференцию по вопросу нехватки продовольствия. Той ночью Чак вернулся в Вашингтон. Я же планировал остаться в Нью-Йорке, чтобы убедиться, вышел ли в «Ньюсдэй» репортаж о конференции, а на следующий день уже отправиться в Вашингтон.
Я сидел в нашем нью-йоркском офисе. В новостном блоке на экране мелькали кадры; рассказывалось, что небольшой самолет врезался в Мировой Торговый центр. В тот момент все это еще не казалось чем-то серьезным. Я позвонил Чаку, дабы убедиться, что он слышал об этом; он велел мне держать руку на пульсе и отправился на очередную встречу.
Через несколько минут стало окончательно ясно, что произошло. Я перезвонил Чаку. Он уже знал все. Голос у него был такой, какого раньше я никогда не слышал. Обычно в нем звучали гнев или досада, ярость или энтузиазм. Сейчас — лишь глубокое потрясение. Я позвонил Харпер в ее офис МоМА. Она еще ничего не слышала. Я стал перечислять, что подверглось атаке — Торговый центр, Пентагон — и на Белом доме умолк… Моя жена была в таком шоке, что не могла сказать ни слова.
Департамент полиции Нью-Йорка велел нам покинуть здание (лифтерша вопила, что главная мишень здесь — Чак, что из-за него все могут погибнуть и мы не должны больше сюда возвращаться). Несмотря на то что тревожные сигналы появлялись и раньше (такие как атака на эсминец USS Cole или попытка бомбардировки Торгового центра), до нынешнего момента казалось, что все мы полностью защищены, даже неуязвимы. Теперь это чувство ушло в прошлое.
Мы покинули здание, и я не знал, что делать. Стоял на Третьей авеню, смотрел то на север, то на юг, не представляя, куда идти и что предпринять. Дошел до дома моих родителей в десяти кварталах и попытался поработать там, но в тот день внимание прессы к сенатору ни для кого не представляло особой ценности, даже для самого Чака (к чести для него, его в этот момент волновали только судьбы тех людей, кого трагедия коснулась напрямую; я даже не смог подтвердить его участие в программе «Встреча с прессой»). Почти весь день, как и все, я провел у телевизора. Наблюдать за происходящим и одновременно находиться в эпицентре событий — в этом было что-то сюрреалистическое.
На следующее утро Чак и Хиллари вернулись в город на военном самолете, и мы присоединились к длинной процессии, включавшей президента Буша, чтобы посетить «Граунд Зиро».
