Когда огласили завещание, выяснилось, что я стал наследником всего ее состояния, что возводило меня в ранг одного из самых богатых людей графства. Свое новое положение в силу природной застенчивости я принял не сразу, поэтому решил провести несколько месяцев в путешествии по Европе. По возвращении из турне, продлившегося шесть месяцев, я с радостью принял радушное приглашение приобретенных в путешествии друзей посетить их поместье в графстве Клэр.

Поскольку я мог делать все, что заблагорассудится, мне в голову пришла идея провести пару недель в путешествии по западным графствам. По дороге в Клэр я намеревался поближе познакомиться с природой и обычаями Ирландии.

К тому времени я уже начал понимать, что жизнь полна удовольствий. С каждым днем мир открывал мне что-то новое и увлекательное, и можно было сказать, что план моей двоюродной бабушки все же увенчался успехом.

Меня вдруг охватило ощущение назревающих внутри меня перемен. Осознание сего факта застигло меня совершенно случайно, с внезапностью первого луча рассвета, прорезающего утренний туман. Все это было для меня столь ново и примечательно, что хотелось в полной мере запечатлеть в памяти эти моменты, и я с жадностью впитывал малейшие детали окружавшего меня пейзажа, впервые подарившего столько открытий. Центральным образом стал купающийся в лучах солнца выступ, видневшийся справа от нас, и все мое внимание сосредоточилось именно на нем, когда меня вывело из размышлений замечание кучера, обращенное не конкретно ко мне, а словно бы куда-то во вселенную:

— Ух ты! Того и гляди накроет.

— Что накроет? — не понял я.

— Так шторм же! Вона, видали, как облака громоздятся? Летят, аки утки заполошные.

Но я почти не слышал его слов, поскольку все мое внимание было поглощено разворачивавшейся перед моими глазами картиной. Мы быстро спускались в долину, и по мере приближения выступ принимал все более четкие очертания и теперь напоминал гору с округлой вершиной благородных пропорций.

— Скажи-ка, Энди, — обратился я к кучеру, — как называется вон та гора?

— Тама? Энто место кличут «Шлинанаэр».

— Значит, гора называется «Шлинанаэр»?

— Да не! Гору кличут «Нокколтекрор». Энто по-ирландски.

— И что это означает?

— Тю! Энто значит «Гора потерянной золотой короны».

— А тогда что такое «Шлинанаэр»?

— Хм, энто что-то навроде бреши позади горы.

— Но что означает название? Оно ведь ирландское, верно?

— Правда ваша. По-ирландски это, стало быть, «Змеиный перевал».

— Вот как! А не знаешь ли ты, откуда пошло такое название?

— Скажу я вам, что энто место не зря так прозвали. Вот погодьте. Дайте тока добраться до Карнаклифа да встретить тама Джерри Сканлана или Барта Мойнахана. Энти двое знают уйму тутошних легенд да былей. А уж как начнут сказывать, так тока уши подставляй. Ух ты! Вот и началось!

И он оказался прав. Гроза накрыла долину, царившая вокруг тишина сменилась оглушительным ревом, а небо стало почти черным от туч. Внезапно дождь ливанул с такой силой, словно где-то сверху прорвало огромную водосточную трубу, и я мгновенно промок насквозь, не спас даже макинтош. Наша кобыла поначалу испугалась, но Энди удержал ее крепкой рукой и успокоил ласковым словом, и после первого удара грозы она потрусила так же уверенно и быстро, как и прежде, лишь слегка вздрагивая от раскатов грома и вспышек молний.

Разгул стихии предстал перед моими глазами во всем своем богатстве и великолепии. Молнии растекались по небу переливающимися всполохами, прорезая тьму и расцвечивая причудливыми пятнами света утопавшие в тени горы. Раскаты грома трещали, рокотали над нашими головами с ошеломляющей яростью, и сопровождавшее их эхо принималось скакать по склонам, отражаясь от каменистой поверхности, постепенно затихая вдали или растворяясь в царившем вокруг грохоте.

Мы неслись вперед сквозь непогоду, а шторм и не думал утихать. Энди был слишком поглощен своим делом, чтобы разговаривать, в то время как я пытался удержаться в угрожающе раскачивавшемся экипаже, не потерять шляпу и хоть немного защититься от проливного дождя. Возницу же, похоже, совершенно не волновал дискомфорт: он лишь поднял воротник куртки и вскоре блестел от воды так же, как мой водонепроницаемый макинтош. Словом, выглядели мы совершенно одинаково с той лишь разницей, что я, как мог, пытался укрыться от хлестких водяных струй, в то время как возница, явно ко всему привыкший, совершенно не обращал на них внимания и не проявлял ни малейшего беспокойства.

Спустя некоторое время, когда мы наконец выехали на относительно прямую и ровную дорогу, он повернулся ко мне и произнес:

— Негоже нам ехать так до самого Карнаклифа. Одному Господу ведомо, сколь еще будет бушевать непогода. Уж больно хорошо знаю я энти горы с их северными ветрами. Можа, будет лучше, ежели мы поищем какой кров?

— Разумеется! Не мешкай же! Куда направимся?

— Есть тута неподалеку одно местечко — питейное заведение вдовушки Келлиган на пересечении дорог в Гленнашауглин. Вполне себе сносное. Н… но, старушка! Вези-ка нас поживей к вдовушке Келлиган!

Кобыла, словно понимала своего хозяина и разделяла его желания, с удвоенной силой припустила по проселочной дороге. Спустя несколько минут мы достигли перекрестка и так называемого питейного заведения вдовы Келлиган — выкрашенного белой краской приземистого строения под соломенной крышей, примостившегося в глубокой низине меж двух холмов, возвышавшихся к юго-западу от перекрестка. Спрыгнув с козел, Энди поспешил к дому, и, когда я появился в дверях, объявил:

— У меня тута благородный жинтман, вдовушка. Надобно оказать ему теплый прием.

Не успел я закрыть за собой дверь, как Энди принялся распрягать лошадь, чтобы отвести ее в некое подобие конюшни, пристроенной к дому со стороны высокого холма. Внезапно разразившаяся буря собрала под гостеприимным кровом вдовы Келлиган немало путников. В камине жарко горел торф, а вокруг сидели, стояли и лежали постояльцы, не меньше дюжины, от мокрой одежды которых исходил пар. Помещение оказалось довольно просторным, так что всем присутствующим нашлось местечко возле камина. Потолок с торчащими тут и там пучками соломы почернел от копоти, а на стропилах под крышей устроились петухи и куры. На крюке над огнем висел огромный котел, и в воздухе витали острые и невероятно аппетитные ароматы жареной сельди и пунша.

Едва я появился на пороге, все тотчас же ринулись навстречу с возгласами приветствия, и для меня тут же нашлось самое удобное место возле очага, что пришлось весьма кстати. Я чувствовал себя крайне неловко, поэтому, как мог, пытался выразить свою благодарность за кров и радушный прием. Как раз в этот момент дверь черного хода отворилась, и на пороге появился Энди, провозгласив:

— Храни вас всех Господь!

Судя по гулу, которым его встретили, он был здесь весьма популярной личностью. Энди тотчас же устроился возле очага с большой кружкой пунша — точно такой же, что вручили и мне, — и сделал большой жадный глоток. Я последовал его примеру и получил от этого не меньшее удовольствие, чем мой кучер, который уже вовсю балагурил в своей привычной манере с хозяйкой:

— Да мы, как я погляжу, как раз вовремя. Готова ли твоя селедка? Да, поди, еще и с картоплей, коли нюх меня не подводит. Вот уж свезло, так свезло. Наедимся картопли, а будто селедки отведали.

— Почему это? — не понял я.

— Уж больно много тута народу, на всех селедки не хватит, вот вдовушка и обложила рыбу картоплей, чтоб духом напитать.

Начались приготовления к ужину. Большую корзину — вместимостью никак не меньше двухсот фунтов — перевернули вверх дном, водрузили на нее снятый с огня котел с картошкой, по обе стороны от котла насыпали по горсти крупной соли, и каждый получил по небольшому куску разделанной сельди. Вот и весь ужин.

Не было ни тарелок, ни вилок, ни ложек, ни ножей — обходились без церемоний. За импровизированным столом все были равны, не проявляли ни жадности, ни зависти. Еще никогда в жизни я не принимал участия в столь теплом и дружеском застолье, и даже такая простая еда показалась мне невероятно вкусной. Все было просто чудесно. Мы брали горячие, идеально пропеченные картофелины, очищали, обжигая пальцы, а потом макали в соль и ели так досыта.

Во время трапезы наша компания пополнилась еще несколькими путниками. От них мы узнали, что гроза и не думает заканчиваться. Впрочем, это было понятно и без слов: яростный стук дождя и завывание ветра, злобно набрасывавшегося на стены таверны, говорили сами за себя.

Когда ужин закончился и хозяйка убрала корзину, все вновь собрались возле очага, где уже ждал огромный кувшин с горячим пуншем. Мужчины закурили трубки и завели неспешный разговор. Мне, как человеку в этих краях новому, конечно же, досталась изрядная доля внимания.

Энди всячески старался меня развлечь, а его сделанное по моей просьбе заявление о том, что я хотел бы угостить всех присутствующих пуншем, придало ему популярности и помогло мне стать почти своим в этой компании. Исчерпав запас тем, породивших многочисленные шутки и анекдоты, Энди заметил: