— Вы уполномочиваете меня послать туда Орден? — уточнил лорд Ариас.

— Лучшие люди Ордена уже там или на пути туда, — ответил Владыка. — Однако я хочу, чтобы вы использовали их скорее как иголку, нежели как дубину, вам понятно? Если наши действия будут раскрыты преждевременно, все предприятие обречено на провал. Судьба революции в ваших руках!

Лорд Ариас погладил бороду, застучав желтыми бусинами.

— В таком случае, полагаю, мне придется самому обосноваться на Большой Яшме и вести дела оттуда.

— Согласен.

— И мне потребуется финансирование.

— А вот здесь, как легко предугадать, мы сталкиваемся с трудностями. Я могу дать вам десять тысяч данаров. Знаю, это лишь малая часть того, что вам понадобится, но у меня здесь люди, которых нужно кормить. Проявите творческую инициативу.

— Может, хотя бы пятнадцать? Купить дом на Большой Яшме — это уже…

— Придумайте что-нибудь. Если я смогу, то через три месяца пришлю вам еще.

Остаток дня прошел в решении более прозаических вопросов: отдаче распоряжений о том, где и как расквартировать армию; запросах о выдаче денег на провизию, на новую одежду и обувь, на новых лошадей и рогатый скот. Кузнецам и рудокопам следовало заплатить за их работу; иностранные лорды и банкиры требовали возврата выданных ранее ссуд; другие просили распорядиться о привлечении местных жителей и пришедших с армией маркитантов к расчистке дорог, разведению костров, восстановлению переправ.

Только Лив, единственную из всех собравшихся, ни разу не попросили о совете по какому-либо вопросу. Даже к казначейше Владыка пару раз обращался за помощью. Эта миниатюрная женщина носила гигантские корректирующие линзы и непрестанно теребила маленькие счеты, которые принесла с собой. Сперва Лив решила, что она попросту нервничает и поэтому щелкает костяшками, однако через какое-то время, когда та изложила дюжину различных способов, при помощи которых Владыка может структурировать свои долги, чтобы добиться наибольшей выгоды, Лив поняла, что казначейша действительно все это время без перерыва подсчитывала цифры.

В конце концов, попросив одного из советников перечислить оставшиеся на повестке дела, Владыка решил, что все они могут подождать до завтрашнего дня. Распустив совет, он жестом пригласил Лив следовать за ним.

Вместе они поднялись по лестнице в его апартаменты и вышли на огромный балкон.

— Итак, Аливиана Данавис, скажи мне, что ты сегодня увидела?

— Милорд? — Она пожала плечами. — Я увидела, что работа правителя гораздо более сложна, чем я могла себе вообразить.

— Сегодня я сделал для Гарристона — и для Тиреи — больше, чем Хромерия за шестнадцать лет. Не то чтобы я ожидал за это благодарности. Принудительный труд по уборке города едва ли сделает меня популярным, но это лучше, чем оставить добро лежать и гнить, или ждать, пока его разграбят мародеры и бандитские шайки.

— Да, милорд.

Он вытащил из кармана плаща тонкую зигарро — щепотку табака, завернутую в лист крысьей травы, — зажег ее прикосновением пальца, излучающего под-красный, и глубоко затянулся. Лив с интересом посмотрела на него.

— Мой переход от плоти к люксину не был безупречным, — пояснил Владыка. — Результат вышел лучше, чем у кого бы то ни было за последние несколько веков, но тем не менее я допустил некоторые ошибки. Болезненные ошибки. Конечно, то, что начинать пришлось с обугленной развалины, не облегчило мне задачу.

— Что с вами произошло? — осторожно поинтересовалась Лив.

— Может быть, я расскажу тебе в другой раз. Сейчас, Аливиана, я хочу, чтобы ты подумала о будущем. Я хочу, чтобы ты начала мечтать!

Он поглядел на залив: поверхность воды усеивал мусор, набережные были завалены обломками. Омнихром вздохнул.

— Вот город, который мы захватили! Жемчужина пустыни, которую Хромерия постаралась уничтожить, как могла.

— Мой отец пытался его защищать, — возразила Лив.

— Твой отец — великий человек, и я не сомневаюсь, что именно это он и намеревался сделать. Но твой отец поверил лживым басням Хромерии.

— Мне кажется, его шантажировали, — проговорила Лив.

Внутри у нее было пусто. Призма — человек, которым она так восхищалась, — не просто шантажировал ее отца, чтобы заставить его себе помогать, но делал это с ее же помощью. Правда, Лив не знала, как именно он этого добился, но это было единственное, что приходило ей в голову в качестве объяснения, почему ее отец согласился сражаться на стороне своего заклятого врага.

— Надеюсь, что это действительно так.

— Что? — переспросила Лив.

— Потому что если это так, то, значит, еще не поздно все изменить. Я был бы счастлив, если бы твой отец был рядом с нами. Он грозный противник. Превосходный воин, блестящий! Мы выясним этот вопрос. Но боюсь, Лив, что он так долго слушал их лживые речи, что вся система его восприятия была извращена. Может быть, он в состоянии увидеть несколько растущих на поверхности сорняков, но если сама почва отравлена, как он сумеет распознать правду? Вот почему наша надежда в первую очередь на молодежь.

Солнце уже садилось, и с Лазурного моря задул свежий ветерок. Цветной Владыка глубоко затянулся своей зигарро и устремил взгляд на кончик, по-видимому, наслаждаясь его красноватым светом.

— Лив, я хочу, чтобы ты попыталась вообразить мир без Хромерии. Мир, в котором женщина сможет поклоняться любому богу, которого сочтет подходящим. Где положение извлекателя не означает смертный приговор с отсрочкой в десять лет. Мир, в котором глупцы не оказываются на троне благодаря случайности рождения, где успех человека определяется его способностями и упорством, и больше ничем. Где нет владык помимо тех, кого поставила властвовать сама природа. Где нет рабов — вообще. Рабство — проклятие Хромерии! В нашем новом мире женщину никто не станет презирать из-за того, что она тирейка, — но это не будет и почетным знаком. Я сражаюсь не за то, чтобы сделать Тирею чем-то высшим; в нашем новом обществе это попросту не будет иметь значения. Какие у тебя волосы, какие глаза — все твои отличительные особенности будут лишь придавать тебе интереса, но не более того. Мы станем светом для мира! Мы откроем Врата Вечной ночи, закрытые Люцидонием, и проложим пути через Шаразанские горы. Любой найдет у нас желанный прием, кем бы он ни был!

В каждом городке, в каждой деревушке будут учить магии — и я не сомневаюсь, что мы обнаружим множество людей, обладающих талантами, которые можно будет использовать для улучшения их собственной жизни и жизни окружающих их людей, а не для удовлетворения прихотей и амбиций губернаторов и сатрапов. И думаю, по мере роста наших знаний выяснится, что все люди — все до единого! — поцелованы светом. Настанет день, когда извлекать цвета будет каждый. Подумай, сколько гениев существует в магии даже сегодня — гениев, которые могли бы изменить мир! Но на настоящий день… может быть, они тирейцы и не могут себе позволить поступить в Хромерию. Или парийцы и их семья не в фаворе у деи. Или илитийцы — и считают магию воплощением зла, потому что они погрязли в предрассудках. Подумай, сколько полей остаются непаханными, сколько детей голодают без хлеба, которого у них нет, потому что нет зеленых извлекателей, чтобы удобрять поля! Руки Хромерии по локоть в крови, и они даже не осознают этого! Это медленный яд, незаметная смерть. Капля за каплей Хромерия высасывает жизнь из сатрапий. Вот за что мы сражаемся, Аливиана. За другое будущее. И победа не дастся легко: слишком многие получают слишком много от сложившегося коррумпированного порядка, чтобы легко от него отказаться. Они будут посылать людей, чтобы те умирали вместо них. Это разрывает мне сердце! Они приносят в жертву тех самых людей, которым мы собираемся дать свободу! Но мы их остановим. Мы позаботимся о том, чтобы они не смогли этого повторить. Новые, еще не рожденные поколения получат в наследство лучший мир, чем тот, который достался нам.

— Все, что вы говорите, звучит привлекательно, — с сомнением проговорила Лив, — но чтобы узнать вкус супа, надо его попробовать, не так ли?

Омнихром широко улыбнулся:

— Совершенно верно! Именно этого я и хочу от тебя, Лив. Извлекай! Прямо сейчас! Извлекай сверхфиолетовый — и думай. И говори мне, что ты думаешь. Тебя никто не накажет, независимо от результатов.

Она повиновалась, принявшись впитывать в себя этот внеземной, невидимый свет, позволяя ему курсировать по своему телу, чувствуя, как он отделяет ее от ее эмоций, погружает в пространство гиперрациональности, почти бестелесного разума.

— Вы практичный человек, — произнесла она ровным голосом: под властью сверхфиолетового любые эмоции кажутся ненужным излишеством. — И возможно, также романтик. Странное сочетание. Однако вы целый день выполняли различные задачи, и есть вероятность, что я попросту последняя в списке. Не могу сказать, прелюдия ли это к соблазнению, или вам просто нравится вызывать восхищение у женщин.

В глубине сердца она была сама шокирована тем, что сказала, — какова наглость! Однако вместо того чтобы отдаться на волю приливающему румянцу, Лив еще глубже занырнула в сверхфиолетовое бесстрастие.