Глава 32

Адрастея была рабыней, но не жертвой. Она пересекла Лилейный Стебель — мост, соединяющий Хромерию с Большой Яшмой, — еще до восхода солнца. Сегодня был День спонсора, что означало отмену лекций. Впрочем, Черная гвардия по-прежнему тренировалась — служба в гвардии считалась слишком важным делом, чтобы устраивать выходные. Сегодня каждый из студентов должен был встретиться со своим спонсором, и рабы в этом отношении ничем не отличались от всех остальных.

Различие было в том, что Адрастея еще ни разу не виделась со своей спонсоршей. Вместо встреч та давала ей на каждый День спонсора небольшие тайные поручения. Леди Лукреции Верангети было нелегко угодить.

Торговцы на рыночной площади расставляли палатки и стойки, разворачивали ковры, подталкивали своих осликов, чтобы расположить повозки с товарами или рыбой в нужном месте. Уже сейчас люди двигались непрестанным потоком, который с рассветом превратится в наводнение, когда рабы и домохозяйки примутся за ежедневные закупки для своих хозяйств. Адрастея скользила среди людской массы, словно у нее была какая-то цель. Сделав вид, будто у нее развязался шнурок на ботинке, она остановилась у стены, опустилась на одно колено и задрала юбку, якобы собираясь зашнуровать его обратно.

Она вытащила пакет из щели между двумя кирпичами, сунула его в ботинок и двинулась дальше. Свернула в один кривой проулочек, потом в другой, чтобы удостовериться, что за ней никто не следует — за ней еще ни разу не было слежки, но таковы были полученные ею указания, — и наконец отыскала подходящее место в закутке между двумя высокими домами. Она вытащила из-за голенища пакет, раскрыла его и развернула письмо.

Леди Верангети редко писала что-либо словами: она не хотела, чтобы кто-либо смог по почерку связать ее с теми преступлениями, которые Адрастея совершала по ее поручению. К тому же она не любила доверять рабам или писцам слишком много информации.

Впрочем, Адрастея и так знала, что от нее ожидается.

На рисунке с невероятной точностью был изображен человек — из леди Верангети могла бы выйти превосходная художница, если бы она не считала это занятие ниже себя. Следующий листок тончайшей рисовой бумаги содержал рисунок табакерки с инкрустированным фамильным гербом: цапли, взлетающие над полумесяцем.

Исходя из прошлого опыта, Тея поняла, что должна выкрасть эту табакерку до завтрашнего утра.

Адрастея была рабыней, но не дурой. Она знала, что в половине случаев ее жертвами были люди, состоявшие на службе у Лукреции Верангети. Прежде, до приезда в Хромерию, ей случалось пару раз попасться.

Однако она никогда не знала, какие из заданий были настоящими, а какие тренировочными. Пожалуй, в этом был свой смысл: обучение наиболее эффективно, если провал возможен, но не катастрофичен. Если твоя подопечная, провалившись один раз, после этого будет уже бесполезна, ты потеряешь все время и затраты, вложенные в ее обучение. Соответственно, если ты не хочешь, чтобы твоя подопечная попалась по-настоящему, ты не станешь требовать от нее слишком многого — и не станешь сообщать ей, где проходит граница.

Поэтому Тея не знала, настоящее это задание или нет. Честно говоря, это было не так уж и важно. В любом случае она не могла относиться к нему как к учебному. Разница была только в том, что если ее поймают на краже у одного из людей Лукреции, ее будет ждать порка; если же это будет кто-то еще, ее вышвырнут из Черной гвардии и Хромерии и посадят в тюрьму.

И разумеется, на нее рассчитывал отец. Если рабыня хорошо справляется со своей работой, для ее родителей тоже все складывается превосходно; в обратном случае про последствия лучше даже не думать. Рабам не надо объяснять такие вещи. Ее отец был свободным, она не соврала Кипу на этот счет, но это вовсе не значило, будто у леди Верангети нет власти над его судьбой и его долгами.

Так что Тея принялась внимательно разглядывать портрет, запоминая черты лица своей жертвы. Судя по одежде, скорее всего дворянин-землевладелец. Волосы коротко острижены, небольшая проплешина, широкий нос, на шее несколько крупных ожерелий, просторный плащ, портупея, широкие рукава, кожаные перчатки… Весьма вероятно, что человек, который так одевается, путешествует с телохранителем.

Тея огляделась по сторонам: в проулке никого не было. Она сложила листок рисовой бумаги пополам. На уголках под тонким слоем воска были полоски красного и желтого люксина. Она соединила их вместе, соскребла воск, потерла — и листок вспыхнул, моментально превратившись в пепел. Тея сдула его и двинулась обратно к рынку.

Как и на любом из городских перекрестков, через каждый из входов на рынок была перекинута арка, поддерживавшая одну из «тысячи звезд». Хотя в первую очередь эти гигантские зеркала предназначались для увеличения возможностей цветомагов, в промежутках между нуждами извлекателей каждый из районов города мог использовать их для собственных надобностей. На рынке они сдавались внаем тем из купцов, кто платил больше всего, так что некоторые из концентрированных пучков солнечных лучей были направлены на определенные лавки. Другие, пропущенные через цветные фильтры, следовали за люксиновыми жонглерами, которые бродили по рынку, рекламируя товары того или иного торговца. Адрастея пробралась к подножию одной из «звезд», открыла своим ключом крошечную дверцу, вошла и снова заперла за собой дверь, после чего влезла наверх по узенькой лесенке. У нее была договоренность с «башенными обезьянками» — рабами, обслуживавшими зеркала на этой башне: пока она не мешала им работать и не трогала оборудование, ей позволялось пользоваться одним из вентиляционных отверстий на полпути наверх, чтобы следить за окружающей местностью.

Дожидаясь своего момента, она раскрыла сумку, которую принесла с собой. Тея ненавидела свои прямые, безжизненные волосы, но коротко стригла их не поэтому. При помощи нескольких зажимов она без труда закрепила на своей голове парик: на этот раз это была длинная волнистая аташийская прическа. Перевязав голову красным платком, выудила из сумки пару десятков браслетов — ярких, бросающихся в глаза. Все что угодно, что отвлекало бы внимание от ее лица. Накрасила губы и щеки, вынула из сумки еще несколько платков и засунула в нее свою шаль, ослабила несколько завязок на платье и спустила его немного пониже — когда она выйдет из арки, на ней будут ботинки на толстой подошве, чтобы изменить рост, а низкий подол платья поможет скрыть их из виду. Наконец, она затянула на себе корсаж, оставив немного места вокруг ребер, и набила его сложенными платками, чтобы создать впечатление, будто ее груди не напоминают комариные укусы, а имеют некоторый объем.

Тея прекрасно осознавала, что почти все, за что она ненавидела собственное тело, служило преимуществом для этой работы; несомненно, в какой-то мере ее и выбрали из-за внешности. Не слишком низенькая, не слишком высокая, худая — что давало ей больше возможностей для маскировки с помощью одежды, чем если бы она была полной, — лицо довольно приятное, но не настолько, чтобы выделяться своей красотой. Хотя она и досадовала на Кипа за то, что он сказал это вслух, но она действительно могла выдать себя за мальчика — и несколько раз делала это.

Однако сегодня, после того как с маскировкой было покончено, она, кажется, стала похожа на настоящую женщину. Аташийская домохозяйка из простонародья лет двадцати пяти, рост выше среднего, вульгарная, с гнилым зубом (Тея вычернила его при помощи смеси пепла и свечного сала, совершенно ужасной на вкус).

Маскировка не была безупречной, но Адрастея и не гналась за совершенством. Главным преимуществом этого обличья было то, что, если за ней будет погоня, она сможет избавиться от него в считаные секунды.

Закончив с переодеванием, она принялась ждать. Отыскать одного помещика среди человеческого муравейника, который представляла собой Большая Яшма, и тем более на протяжении дня выкрасть у него определенный предмет, было бы непосильной задачей для одного человека. Однако Адрастее не нужно было искать свою жертву: та сама должна была к ней прийти, причем прийти помеченной.

Она ждала на протяжении часа, ежеминутно расширяя зрачки. Как она и сказала Кипу, ее зрение было местами довольно средним, местами невероятно острым, а местами ужасным, причем за всем этим не угадывалось абсолютно никакой логики. Сверхфиолетовый регистр был для нее недоступен; фиолетовый, лиловый и синий она воспринимала не лучше других людей; зеленый — более чем средне, желтый средне, а дальше следовал красный, который она не отличала от зеленого. Но затем, ниже тех разделов спектра, что были видны обычным смертным и большинству цветомагов, ее зрение обострялось. Извлекать под-красный она не могла, но видела его лучше, чем большинство под-красных извлекателей. Ей даже почти не нужно было специально расширять зрачки, чтобы его увидеть — если она была расслаблена, это было для нее не сложнее, чем сместить фокус зрения с ближнего предмета на дальний.

Когда же она действительно расширяла зрачки, то видела нечто совершенно другое. Ниже под-красного — настолько же ниже, насколько сам под-красный располагался ниже видимого спектра, — находился ее цвет, если его можно было назвать цветом. В книгах он носил название парилл. Он был чист и прекрасен и по большей части абсолютно бесполезен. Он был настолько тонок, что не мог ничего удержать. Настолько тонок, что в тех нескольких найденных ею книгах, где была дана попытка перевести это название, он назывался паучьим шелком.