— Закрой глаза. — Соседка легонько дунула рыжей в лицо. — Ресничка выпала. Да, я тоже это слышала. Ее мама герцогиня или что-то вроде. Но не важно. Видно, все ее денежки уходят Шарлотте в нос.

Рыжая оживилась.

— А я слышала, что в вену.

— Может, познакомит меня со своим дилером.

Прозвенел звонок, мсье Канн крикнул: «Bonjour, mes petites» [«Доброе утро, крошки мои».], и в этот момент я понял, что впервые за многие недели мне совершенно расхотелось спать на первой паре.

Все оставшееся утро я думал об этом разговоре и о том, что все это значит. Шарлотта Холмс. Ни о ком другом они говорить не могли. С этой навязчивой мыслью я бродил по двору в обед, стараясь ни с кем не столкнуться. В сквере было полно народу, так что в общем-то нет ничего удивительного в том, что девушка, о которой я думал, будто выросла из-под земли прямо у меня перед носом.

Я не налетел на нее — уж не настолько я неуклюжий. Сначала мы оба замерли, после чего начались эти бестолковые телодвижения: шаг влево — шаг вправо — ты проходи — нет ты. Наконец я сдался. К черту все, подумал я упрямо, колледж маленький, и я не могу прятаться вечно, так что самое время рискнуть и…

Я протянул ей руку.

— Прости, мы вроде не знакомы. Я Джеймс. Новенький.

Она нахмурилась и посмотрела на мою руку с таким видом, будто я предлагаю ей сырую рыбину или даже гранату. Был жаркий солнечный день, последний кусочек лета в начале октября, так что все разгуливали, небрежно закинув пиджак на плечо или сунув под мышку. Свой я убрал в сумку, к тому же, идя по дорожке, ослабил галстук, но Шарлотта Холмс была одета безукоризненно, будто собралась читать лекцию по этикету. Вместо плиссированной юбки, как у большинства девушек, на ней были обтягивающие темно-синие брюки. Белая оксфордская рубашка застегнута на все пуговицы, а галстук выглядит так, словно его отпарили. Вместо духов от нее пахло мылом — я стоял достаточно близко, чтобы уловить аромат, — а на лице не было ни капли макияжа, будто она только что умылась.

Всю жизнь я пытался представить себе подобный образ и мог бы смотреть на эту девушку часами — не щурься она с явным подозрением. Наверное, я сделал что-то не так.

— Я Холмс, — произнесла она наконец своим удивительным шершавым голосом. — Но ты ведь и так знаешь.

Она явно не собиралась жать мне руку, так что я спрятал обе в карманы.

— Ну да, — признался я. — Значит, и ты меня знаешь. Это, конечно, немного странно, но я подумал…

— Кто подкинул тебе идею? — Ее лицо еле заметно смягчилось. — Добсон?

— Ли Добсон? — Удивившись, я отрицательно покачал головой. — Нет. Какую идею? Конечно, я знал, что ты будешь здесь. В Шеррингфорде. Моя мама сказала, что Холмсы отправили тебя сюда; она общается с твоей тетей Араминтой. Они познакомились на каком-то благотворительном ужине. Так? Подписывали рукопись «Его прощального поклона». Ее отправили потом больным лейкемией или кому-то там еще, и теперь они регулярно переписываются. Ты на моем курсе? Я так и не понял. А, нет, вижу у тебя учебник по биологии, так что ты, наверное, на втором. Дедукция, ага. Впрочем, не суть.

Я понимал, что несу чушь и выгляжу идиотом, но она по-прежнему стояла прямо и неподвижно, как восковая фигура. Это настолько не сочеталось с тем образом властной и своевольной девушки с вечеринки, что я не мог понять, что с ней произошло. Но моя болтовня, похоже, немного успокоила Шарлотту, и пусть я не был забавным, мрачным или остроумным, постепенно ее плечи расслабились, а глаза стали чуть менее печальными.

— Конечно же, я знаю, кто ты, — сказала она, когда я наконец остановился перевести дух. — Тетя Араминта рассказывала о тебе, и Лена, естественно, тоже. Привет, Джейми.

Она протянула мне свою миниатюрную белую руку, и я пожал ее.

— Вообще-то я терпеть не могу, когда меня называют Джейми, — проговорил я с трудом, — так что лучше уж зови меня Ватсоном.

Холмс скривила губы в легкой ухмылке.

— Хорошо, Ватсон, — сказала она. — Мне пора на обед.

Разговор, определенно, был окончен.

— Ладно, — сказал я, едва скрывая разочарование. — Мне тоже пора к Тому.

— Ну, пока. — Она аккуратно обошла меня.

Но я не мог это так оставить и крикнул ей вслед:

— Что я сделал не так?

Холмс бросила на меня через плечо непроницаемый взгляд.

— На следующих выходных школьный бал, — бросила она сухо и пошла дальше.

Как говорят, — а точнее, как говорит моя мама, — Шарлотта — яркий представитель семьи Холмс. В устах моей матери это не комплимент. По идее, за столько лет наши семьи должны были отдалиться друг от друга, и в целом так и произошло. Но моя мать постоянно натыкалась на Холмсов — то на благотворительном аукционе Скотленд-Ярда, то на церемонии вручения премии «Эдгар», либо, как было с тетей Араминтой, на аукционе вещей Артура Конана Дойла — литературного агента моего прапрапрапрадедушки. Меня всегда манил образ этой девушки, единственной моей ровесницы из семьи Холмс (ребенком я представлял, как мы знакомимся и вместе отправляемся навстречу приключениям), но мама всякий раз охлаждала мой пыл, при этом ничего о ней не рассказывая.

Единственное, что я знал, — ей было десять, когда полиция впервые позволила ей участвовать в расследовании. Бриллианты, которые она помогла найти, оценивались в три миллиона фунтов. Мой отец рассказал мне об этом во время своего еженедельного звонка, пытаясь как-то расположить меня к себе. Не сработало. Ну, или, по крайней мере, сработало не так, как он хотел. Мне месяцами снилось это дело о краже бриллиантов. Где я рядом с ней, ее верный напарник. В одном из этих снов я спускал ее в швейцарский банк через люк в крыше, и только моя веревка удерживала ее над утыканным ловушками полом. В другом мы мчались по вагонам стремительно несущегося поезда, спасаясь бегством от русских бандитов в черных масках. Когда я увидел на первой полосе историю о краже картины, я сказал своей матери, что мы с Шарлоттой Холмс распутаем это дело. Мама резко меня осекла пригрозив: «Джейми, если ты выкинешь нечто подобное до совершеннолетия, однажды ночью я продам все твои книги, начиная с Нила Геймана с автографом».

(До развода мой отец любил повторять: «Понимаешь, твоя мать носит фамилию Ватсон только по мужу». При этом он выразительно приподнимал бровь.)

Единственный серьезный разговор о Холмсах у нас состоялся перед моим отъездом. Мы обсуждали Шеррингфорд — ну, как обсуждали… Мама без остановки говорила о том, как мне там понравится, пока я молча паковал вещи, прикидывая: если я прямо сейчас выпрыгну в окно, я смогу разбиться насмерть или просто переломаю себе ноги? Наконец она и меня вынудила рассказать о том, чего же я жду, и назло ей (тем не менее это было правдой), я сказал, что радуюсь и волнуюсь оттого, что наконец встречу своего собрата из семьи Холмс.

Она была не в восторге.

— Бог знает, как твой прапрапрапрадед выносил этого человека, — сказала она, закатив глаза.

— Шерлока? — спросил я.

По крайней мере мы хоть больше не обсуждаем Шеррингфорд.

Она хмыкнула:

— Мне всегда казалось, что ему было просто скучно. Викторианская эпоха, сам понимаешь. Событий немного. Но я никогда не думала, что их дружба была взаимной. Эти Холмсы, они странные. Они до сих пор чуть ли не с рождения дрессируют детей на предмет дедукции. Не дают им заводить друзей — что-то такое я слышала. Не думаю, что так изолировать ребенка — это нормально. Араминта кажется довольно приятной, но, опять же, я с ней не живу. Представить не могу, каково было бедному доктору Ватсону. Сближаться с такими людьми не стоит.

— Да я как-то и не собирался на ней жениться, — сказал я, продолжая искать свою форму для регби в недрах шкафа. — Мне просто интересно с ней познакомиться, вот и все.

— Я слышала, что она из них самая странная, — продолжила мама. — Не просто так ведь они отправили ее в Америку.

Я демонстративно посмотрел на свой чемодан.

— Да уж, на поощрительный приз это не похоже.

— Ну, ради твоего блага надеюсь, что она славная, — быстро добавила мама. — Просто будь осторожнее, дорогой.

Вообще, как ни грустно это признавать, моя мама редко ошибается. Конечно, идея отправить меня в Шеррингфорд была ужасной, но я понимал, что за этим стоит. Она платила кучу денег за мою учебу в школе Хайкомб, которая на самом деле была нам не по карману, только из-за того, что я решил стать писателем. Несколько известных авторов читали там лекции… Увы, не могу сказать, что хоть один из них меня по-настоящему увлек. Шеррингфорд, несмотря на свои очевидные минусы (Коннектикут, мой отец), имел и плюсы: программа обучения здесь была отличная. К тому же они согласились учить меня бесплатно до тех пор, пока я примерно изображаю из себя удалого регбиста.

Но в Шеррингфорде я своих пристрастий не афишировал. Навязчивый страх, преследовавший меня постоянно, не давал показывать свои работы другим: не хотелось, чтобы все начали сравнивать меня с доктором Ватсоном. Я старательно шифровался и был застигнут врасплох, когда все это чуть не вскрылось однажды за ланчем.

Мы с Томом взяли по сэндвичу и устроились в сторонке под ясенем в компании нескольких ребят из Миченер-холла. Том рылся в моей сумке в поисках клочка бумаги, чтобы выплюнуть в нее жвачку. Обычно меня раздражает, когда кто-то так бесцеремонно копается в моих вещах, но так же вели себя и мои старые друзья в Хайкомб, так что я не стал возражать.