Два

Крики начались перед самым рассветом.

Я услышал их еще во сне. Они доносились из разъяренной толпы; кто-то вооружил людей факелами и вилами, и они загнали меня в амбар под огромным звездным небом. Спрятаться здесь было негде, разве что за коровой, невозмутимо жующей сено.

Не надо быть психологом, чтобы растолковать этот сон. После драки с Добсоном мое имя узнали все. У людей, которые даже не были со мной знакомы, вдруг появилось на мой счет некое мнение. Добсона не особо любили, но у этого тупицы и бабника была свита из таких же качков, и они напоминали о себе каждый раз, стоило мне войти в столовую. Том же втайне кайфовал от этой истории. Сплетни были самой ходовой валютой в Шеррингфорде, и по его представлениям он заполучил ключ к королевской сокровищнице.

А у меня в целом все осталось по-прежнему. Как и раньше, мне было неуютно в Шеррингфорде, разве что стало еще тоскливее. На французском при моем появлении все замолкали. Как-то утром возле научного корпуса девочка-первокурсница под сдавленное хихиканье подружек за спиной вручила мне приглашение на школьный бал. Она была симпатичная, такая воздушная и светловолосая, но я сказал, что мне запретили туда идти. И это было почти правдой. Меня отстранили от всех внеклассных занятий на месяц: никаких клубов, поездок в город и, слава богу, никакого регби (при этом меня заверили, что стипендию мне оставят). Хотя одно мне запретить забыли: танцы. Легкое наказание, как сказала медсестра, осматривавшая мой сломанный нос. А для меня оно и вовсе не было наказанием.

После той драки я повсюду искал глазами Холмс, хоть и понятия не имел, что сказать ей при встрече. В тот раз она отменила покер, но я бы все равно не пошел — она и без того считала меня психом, который ее преследует. Вообще, в Шеррингфорде довольно сложно спрятаться, там всего-то студентов пятьсот и крошечный кампус, но у нее это как-то получалось. Ее не было в столовой; не было во дворе между занятиями.

Мне кажется, я не был бы так ею одержим, если бы хоть как-то вписывался в местную тусовку. До всей этой истории с Добсоном я кое с кем подружился — в основном благодаря Тому, который, кажется, был знаком со всеми: от милашек с нашего курса до будущих выпускников, играющих во фрисби во дворе. Довольно быстро и я с ними познакомился. Но в этой дружбе было что-то ненадежное, словно ее в любой момент могло сдуть ветром.

Причина номер один — постоянные разговоры о деньгах.

Не прямым текстом, типа: «Сколько зарабатывают твои родители?» Скорее так: «Чем твои родители занимаются? Вроде твоя мама была сенатором? А твой папа управляет хедж-фондом? Боже, я тоже еду на Рождество в Хэмптонс [Роскошный морской курорт на Лонг-Айленде (Нью-Йорк).]!» — обсуждали какие-то две девчонки на всю комнату. Я не раз видел, как ученики покупают наркотики у противного блондинчика из города, который ныкался по углам на наших вечеринках либо во дворе по вечерам. Ну а когда мои одноклассники не тратили деньги своих родителей на дозаправку кокаином, они отправлялись колесить по миру. На французском я как-то подслушал разговор девчонок о том, кто что делал прошлым летом: кто-то помогал строить сиротские приюты в Африке (никакой конкретики, всегда просто Африка), кто-то путешествовал с рюкзаком по Испании.

Шеррингфорд, конечно, не выдерживал конкуренции с Эндовером или Сент-Полом, забитыми будущими президентами, бейсболистами или астронавтами. Ну да, у нас были предметы типа сценарного мастерства или суахили и преподаватели с докторскими степенями в твидовых пиджаках; наши выпускники даже поступали в университеты Лиги Плюща, из тех, что поскромнее, но все же мы не дотягивали до элиты, вот в чем проблема. И вместо того, чтобы биться за то, чтобы стать лучшими, мы бились за то, чтобы быть наиболее привилегированными.

Вернее, они бились. Я был на этом матче лишь зрителем в первом ряду. Ну а где-то там, в темноте, блуждала Шарлотта Холмс, играя по своим собственным правилам.

В ночь убийства Добсона я долго не мог уснуть, думая, как все исправить. Все это недоразумение между мной и Холмс. Я был уверен, что потерял все шансы с ней подружиться, и эта мысль не давала мне покоя аж до полчетвертого. Мне казалось, я только задремал, как меня разбудил тревожный гул из коридора. Том, наспех одевшись, отправился на разведку, пока я только пытался вылезти из кровати. Наверное, это учебная тревога, а я просто не услышал пожарную сигнализацию, сонно подумал я.

В конце коридора собралась толпа: в основном ребята с этажа, но наша пожилая комендантша тоже была там, а за ней стояла школьная медсестра и кучка полицейских в форме и фуражках. Я протиснулся сквозь них и увидел Тома, неподвижно уставившегося на дверь, опечатанную полицейской лентой. Дверь оказалась чуть приоткрытой; в комнате было темно.

— Что такое? — спросил я его.

— Добсон, — ответил Том. Когда он наконец повернулся лицом ко мне, в его глазах читался страх. — Он мертв.

Тут я с изумлением понял, что боится он меня.

Парень позади меня сказал:

— Это Джеймс Ватсон, тот, который его ударил, — и шепот вокруг меня превратился в гул.

Миссис Данхэм, наша комендантша, успокаивающе положила руку мне на плечо.

— Всё в порядке, Джеймс, — сказала она. — Я буду рядом.

Ее очки съехали набекрень, плюс на ней был идиотского вида шелковый халат поверх пижамы; я вообще понятия не имел, что она ночует в общежитии, и тем более что знает, как меня зовут. Тем не менее я был несказанно ей рад, так как человек в строгой рубашке отошел от полицейских и направился ко мне.

— Джеймс, не так ли? — спросил он, посветив удостоверением. — Мы хотели бы задать тебе несколько вопросов о сегодняшнем вечере.

— Ну уж нет, — сказала миссис Данхэм. — Он несовершеннолетний, для допроса без присутствия опекуна нужно разрешение родителей.

— Мы же не арестовываем его, — настаивал мужчина.

— Все равно, — ответила она. — Школьные правила.

— Ладно. — Детектив вздохнул. — Сынок, далеко твои родители живут?

Он вынул блокнот и ручку из кармана брюк, прямо как в «Законе и Порядке».

Да, все это и правда напоминало сцену из сериала.

— Моя мать живет в Лондоне, — сказал я, и собственный голос даже мне самому показался фальшивым.

Взгляд Тома становился все более недоброжелательным. Стоявший позади него парень из соседней комнаты тихо заплакал.

— Отец живет здесь, в Коннектикуте, но я не видел его уже несколько лет.

— Можешь дать мне его номер? — спросил детектив, и я достал телефон, чтобы продиктовать номер, по которому сам никогда не звонил.

Детектив сказал что-то еще о том, чтобы я никуда не уходил, поспал, и что они зайдут ко мне в первой половине дня; со всем этим я согласился. Как будто у меня был выбор. Он дал мне свою визитку, на которой деловым шрифтом было отпечатано: «Детектив Бен Шепард». Он не был похож на других полицейских, которых я видел на экране или в жизни. На первый взгляд — типичный первый встречный в супермаркете; но, присмотревшись, я заметил, насколько он внимателен и сосредоточен — как пес, следящий глазами за мячом. Он не был похож на человека с трагическим прошлым, у которого убили мать или брата, после чего он и стал детективом. Он выглядел как человек, который играет со своими детьми в видеоигры. Или без напоминаний моет посуду.

Этот образ хорошего парня обескуражил меня сильнее, чем если бы он оказался усатым злодеем. Ибо было очевидно, что детектив Шепард считает злодеем меня.

Он послал мне якобы ободряющую улыбку. После чего ушел вместе с другими полицейскими, а все остальные еще несколько минут топтались на месте, пока миссис Данхэм не отправила их по комнатам. Проходя мимо, каждый из них толкнул меня плечом. Гарри, Питер, Лоуренс и даже Том в его бессменной вязаной жилетке. Их взгляд говорил одно. Чужак, было написано на этих лицах. Убийца, ты заслуживаешь наказания.

Миссис Данхэм предложила сделать мне какао, но я понятия не имел, о чем с ней разговаривать (впрочем, как и с остальными), так что вежливо отказался, сказав, что просто пойду спать. Как будто спать было хоть сколько-то возможно.

Тома в комнате не оказалось. Наверное, он решил остаться на ночь у кого-то еще, подумал я. Он же теперь меня боится. В ярости я схватил свою подушку и хотел было швырнуть ее в стену, но вдруг замер. Если кто-то узнает, мое положение это точно не облегчит. Именно из-за приступов гнева я так влип, напомнил я себе, так что просто злобно впечатал подушку в кровать.

Из-за приступов гнева и из-за Шарлотты Холмс.

Когда я снова крался по коридору, желтая лента на двери Добсона, отражавшая свет, напомнила мне зеркало, смотреть в которое совершенно не хотелось. Я двинулся дальше.

И только возле Лоуренс-холла я понял, что у меня нет ее номера. Ни номера телефона, ни номера комнаты — на самом деле я вообще не был уверен, что она живет именно здесь. Ряды темных окон уставились на меня, а я пытался хоть что-то придумать. Вот-вот рассветет. Фонари погаснут. Девушки, живущие здесь, примут душ, оденутся и отправятся на выход, захватив с собой учебники. Как скоро они узнают, что их однокурсник убит? Как скоро поверят, что это сделал я?