Глава 2
Однажды, когда Савлу было года три, они с отцом возвращались из парка. Савл сидел у отца на плечах. Они прошли мимо рабочих, ремонтировавших дорогу, и тут Савл вцепился отцу в волосы, наклонился и посмотрел в котел с пузырящейся смолой, на который указал отец. Котел стоял на специальной тележке, и в нем помешивали большой железной палкой. Тяжело пахло смолой. Посмотрев в кипящее варево, Савл вспомнил ведьмин котел из «Гензеля и Гретель», и его охватил внезапный ужас. А вдруг он упадет в котел и сварится заживо? Савл резко отпрянул, так что отец остановился и спросил, что случилось. Поняв, в чем дело, он снял Савла с плеч, и они вместе подошли к рабочим. Те стояли, опираясь на лопаты, и насмешливо улыбались испуганному мальчику. Отец налонился и шепнул Савлу на ухо несколько слов, и тогда Савл спросил, что же такое в котле. Рабочие рассказали, что смолой покрывают дорогу, и показали, как мешают в котле палкой. Савл никуда не упал. Он все еще боялся, но уже не так сильно. Он понял, зачем отец заставил его спрашивать о смоле. Он чувствовал себя храбрецом.
Молоко свернулось в кружке с чаем. У дверей пустого кабинета скучал полицейский. На столе поскрипывал магнитофон. Кроули сидел напротив, сложив руки на груди, и бесстрастно смотрел на Савла:
— Расскажите мне о своем отце.
Отец впадал в ужас и страшно смущался, когда Савл приводил домой девушек. Для него было очень важно не показаться старомодным или отсталым, но, как бы он ни пытался развлекать гостей сына, ничего у него не получалось. Он постоянно боялся сказать что-нибудь не то и боролся с желанием сбежать в свою комнату. Выглядел он при этом совсем неуклюже. Он торчал в дверях, глупо улыбаясь, и серьезно расспрашивал напуганных пятнадцатилеток, чем они занимаются в школе и как это им нравится. Савл смотрел на отца и мечтал, чтобы он ушел. Или яростно пялился в пол, пока отец рассуждал о погоде и экзаменах по английскому.
— Я слышал, что вы ссорились. Это правда, Савл?
Когда Савлу было десять лет, он очень любил просыпаться по утрам. Отец работал на железной дороге и уходил очень рано, и Савл примерно на полчаса оставался в квартире один. Он бродил по всему дому, читал обложки книг, которые отец раскидывал повсюду. Книги были о деньгах, политике, истории. Отец всегда следил за тем, что Савл проходит по истории в школе, и спрашивал, о чем говорили учителя. Он изо всех сил убеждал сына не верить всем словам учителей, совал ему свои книги, открывал их посередине, отвлекался, забирал книги назад, перелистывал страницы, бормотал, что Савл, наверное, слишком мал. Спрашивал, что он думает о какой-то проблеме. К мнению Савла он относился очень серьезно. Иногда эти дискуссии Савла утомляли, но чаще смущали и одновременно вдохновляли.
— Вы когда-нибудь испытывали чувство вины из-за отца?
Когда Савлу исполнилось шестнадцать, что-то между ними сломалось. Савл думал, что это нужно просто перерасти, но, даже когда все более-менее устаканилось, горечь никуда не делась. Отец разучился с Савлом разговаривать. Ему нечего было сказать и нечему сына научить. Разочарование отца злило Савла. Отца раздражали его лень и равнодушие к политике. Савл не мог чувствовать себя с отцом непринужденно, и в этом была проблема. Савл перестал ходить на митинги и демонстрации, а отец перестал задавать вопросы. Иногда они ссорились. Хлопали дверями. Чаще просто молчали.
Отец не умел принимать подарки. Он никогда не водил в дом женщин — при сыне. Когда Савлу было двенадцать и его дразнили в школе, отец вдруг без приглашения пришел и долго ругался с учителями. Савл чуть не сгорел от стыда.
— Вы скучаете по матери, Савл? Жалеете, что никогда ее не знали?
Отец был невысокий, мощный, широкоплечий. Сероглазый, с редеющими седыми волосами.
На прошлое Рождество он подарил Савлу книгу Ленина. Друзья ржали — дескать, хреново же тебя старикан знает, но Савл не чувствовал презрения. Только горечь утраты. Он понимал, что на самом деле пытался дать ему отец.
Отец пытался разгадать парадокс. Понять, почему его умный, хорошо образованный сын плывет по течению, а не пытается взять от жизни то, чего хочет. Он понимал только, что сын недоволен. Это было действительно так. Савл стал стереотипным подростком, мрачным, неуклюжим и ленивым. Отец думал, что Савла пугает будущее, взрослая жизнь, огромный мир. Савл выплыл, благополучно пережил двадцатый день рождения, но так больше никогда и не разговаривал с отцом по-настоящему.
В то Рождество Савл сидел на кровати и вертел в руках маленькую книжку. Это был очаровательный маленький томик в кожаном переплете, украшенный ксилографиями с изображением измученных рабочих. «Что делать?» — вопрошала обложка. Что тебе делать, Савл?
Книгу он прочитал. Прочитал призывы Ленина к борьбе за светлое будущее, к построению нового мира. Он понимал, что отец пытался объяснить ему этот мир, пытался помочь. Отец хотел указать ему путь. Он верил, что невежество порождает страх, а страх парализует. Кто предупрежден, тот вооружен. Это всего лишь смола, и вот зачем она нужна. А это мир, с ним обходятся вот эдак.
Довольно долго беседа состояла из осторожных вопросов и односложных ответов, но постепенно, почти незаметно, темп стал расти.
«Меня не было в Лондоне, — объяснял Савл, — я был в лагере. Вернулся поздно, часов в одиннадцать. Сразу лег. Отца не видел».
Кроули настаивал. Игнорировал отговорки Савла. Становился все агрессивнее. Расспрашивал о предыдущем вечере.
Потом он безжалостно четко восстановил маршрут Савла. Савлу уже казалось, что его выпороли. Он старался говорить как можно короче, чтобы справиться с адреналином, бушующим в крови. А Кроули наращивал на скелет его ответов плоть и рассказывал о дороге по Уиллсдену так подробно, что Савл снова почувствовал себя на темной улице.
— Вы увидели отца и что сделали? — спрашивал Кроули.
«Я не видел папу, — хотел сказать Савл, — он умер, не увидев меня». Но на самом деле он просто всхлипнул, как избалованный ребенок.
— Вы рассердились, увидев, что он вас ждет?
Савл почувствовал, как откуда-то из паха по всему телу растекается страх. Он покачал головой.
— Савл, вы рассердились? Поссорились с ним?
— Я его не видел!
— Вы подрались? — Он снова покачал головой.
— Подрались?
Нет.
— А все-таки?
Кроули долго ждал ответа. Потом поджал губы и нацарапал что-то в блокноте. Посмотрел Савлу в глаза.
— Я его не видел! Я не понимаю, чего вы хотите! Меня там не было! — Савлу стало страшно. Когда его наконец отпустят? Кроули не отвечал.
Кроули с констеблем отвели Савла обратно в камеру. Предупредили, что допросы еще будут. Предложили поесть, но в порыве праведного гнева Савл отказался. Он не понимал, хочется ли ему есть. Он как будто вообще разучился чувствовать.
— Я хочу позвонить! — крикнул Савл, когда шаги в коридоре затихли. Никто не вернулся, и больше он кричать не стал.
Савл растянулся на койке и закрыл глаза.
Он слышал каждый звук. Слышал стук ботинок в коридоре — задолго до того, как кто-то проходил мимо его камеры. Слышал мужские и женские приглушенные голоса. Они то становились громче, то стихали. Иногда кто-то смеялся, мимо здания проезжали машины, слышные даже сквозь стены и кроны деревьев.
Савл просто лежал и слушал. Дадут ли ему позвонить? И кому он станет звонить? Он арестован? Но эти мысли его почти не занимали. Он просто лежал и слушал.
Прошло много времени.
Савл вздрогнул и открыл глаза. Он не сразу понял, что случилось.
Звуки изменились.
Казалось, что все звуки мира утрачивают глубину. Они остались прежними, но стали как будто плоскими. Перемена была резкой и необратимой. Звуки остались ясными и звонкими, как эхо в бассейне, но при этом сделались пустыми.
Савл сел, вздрогнул от громкого скрежета, с которым жесткое одеяло сползло с груди. Он слышал стук собственного сердца. Звуки его тела остались прежними, как будто странный звуковой вампир не смог их высосать. Но сейчас они сделались неестественно четкими. Савлу показалось, что от него остался только силуэт, небрежно наклеенный на поверхность мира. Он осторожно повертел головой, потрогал уши.
В коридоре послышались приглушенные шаги. Мимо камеры прошел полисмен, его шаги звучали как-то неубедительно. Савл нерешительно встал, посмотрел в потолок. Паутина трещин на потолке как будто задвигалась, тени незаметно поползли, как будто по комнате перемещался слабый фонарь.
Савл дышал быстро и тяжело. Воздух вдруг стал густым и приобрел вкус пыли.
Савл пошевелился, повернулся, от какофонии звуков собственного тела кружилась голова. Сквозь странный гул послышались медленные шаги. Как и звуки, которые издавал сам Савл, шаги эти легко перекрывали все остальные шумы. Если другие шаги быстро приближались или удалялись, то скорость этих не менялась. Кто-то медленно шел к его двери. Савл почувствовал, как дрожит пересушенный воздух.
Он невольно бросился в угол, не отрывая взгляда от двери. Шаги стихли. Савл не услышал скрипа ключа в замке, но ручка повернулась, и дверь открылась.