— Его и так уже били, — сказал старый джентльмен в заключение. — Боюсь, — прибавил он, поглядывая на мальчика, — боюсь, что он болен.

— О да, разумеется! — сказал мистер Фенг с насмешливой улыбкой. — Ну ты, без притворств, бродяга этакий! Не поможешь этим. Как тебя зовут?

Оливер хотел ответить, но язык не повиновался ему. Он был смертельно бледен, и ему казалось, что все вокруг него вертится.

— Как тебя зовут, закоренелый ты негодяй? — спросил мистер Фенг. — Полисмен, как его зовут?

Слова эти относились к толстому, грубому на вид старику в полосатой куртке, который стоял у перегородки. Он наклонился к Оливеру и повторил вопрос, но видя, что мальчик действительно не в состоянии его понять, и зная, что судья придет в бешенство, если не получит ответа, и вследствие этого усилит наказание, ответил сам наудачу.

— Его зовут Том Уайт, ваша милость! — сказал он.

— Он не хочет отвечать, кажется? — сказал мистер Фенг. — Хорошо, очень хорошо! Где он живет?

— Где может, ваша милость! — ответил полисмен, делая вид, что выслушал ответ.

— Есть ли у него родители? — продолжал мистер Фенг.

— Он говорит, что они умерли, когда он был совсем еще маленький, — ответил наудачу полисмен.

В этом месте допроса Оливер поднял голову и, бросив вокруг умоляющий взгляд, слабым голосом попросил дать ему пить.

— Глупости! — крикнул мистер Фенг, — нечего меня дурачить!

— Мне кажется, он в самом деле болен, ваша милость, — осмелился сказать полицейский.

— Мне это лучше известно, — ответил мистер Фенг.

— Смотрите за ним, полисмен, — сказал старый джентльмен, невольно протягивая руки, — он сейчас упадет.

— Отойдите в сторону, полисмен, — крикнул мистер Фенг, — пусть падает, если ему нравится.

Пользуясь этим добрым позволением, Оливер упал на пол и потерял сознание. Бывшие в конторе люди переглянулись друг с другом, но не посмели двинуться с места.

— Я так и знал, что он притворщик! — сказал мистер Фенг, считая случившееся неоспоримым доказательством своих слов. — Пусть лежит, ему это скоро надоест.

— Как вы думаете поступить в этом случае, сэр? — тихо спросил клерк.

— Очень просто! — ответил мистер Фенг. — Три месяца заключения. Тяжелая работа, конечно. Очистить контору!

Дверь немедленно была открыта, и два человека подошли к бесчувственному мальчику, готовясь унести его, когда в контору вошел пожилой человек, весьма прилично, но бедно одетый в старый черный костюм, и поспешил к столу.

— Погодите, погодите! Не уносите его! Ради всего святого, погодите! — сказал вошедший, еле переводя дух от волнения.

Пусть великий гений, председательствующий в таком присутственном месте, пользовался полной и неограниченной властью над свободой, добрым именем, деятельностью и даже жизнью подданных ее величества, особенно принадлежащих к бедному классу, хотя внутри этих стен ежедневно разыгрывались такие сцены, которые вызвали бы слезы на глазах ангелов, все это оставалось неизвестным обществу и лишь случайно попадало на страницы нашей прессы. Можете поэтому представить себе, в какое негодование пришел мистер Фенг, когда непрошеный гость нарушил порядок судебного производства.

— Что это значит? Кто этот человек? Вывести его вон! Очистить контору! — кричал мистер Фенг.

— Я хочу говорить! — кричал в свою очередь пришедший. — Я не позволю себя вывести. Я все видел. Я содержу книжный магазин. Я прошу привести меня к присяге. Я не позволю себя устранить. Мистер Фенг, вы обязаны выслушать меня. Вы не имеете права отказать, сэр!

Пришедший был прав. Речь его была решительна, и дело становилось слишком серьезным, чтобы оставить его без внимания.

— Приведите к присяге этого человека, — заревел мистер Фенг, хоть и не особо охотно. — Что вы имеете сказать?

— Вот что, — ответил новый свидетель. — Я видел трех мальчиков; двух, которых здесь нет, и этого вот арестованного. Они стояли на противоположной стороне улицы, когда этот джентльмен читал. Кража была совершена теми мальчиками. Я видел это и видел также, что этот мальчик был поражен и испуган тем, что произошло.

— Почему же вы не пришли раньше? — спросил мистер Фенг после небольшой паузы.

— Мне некого было оставить в лавке, — ответил свидетель. — Все, кто мог помочь мне, все присоединились к преследующим. Еще пять минут тому назад никого не было. Я бежал сюда всю дорогу.

— Обвинитель читал, говорите вы? — спросил Фенг после второй паузы.

— Да, — ответил свидетель. — Вот эту самую книгу, которую он держит.

— А за книгу эту, — продолжал Фенг, — уплачено?

— Нет, — ответил свидетель, улыбаясь.

— Бог мой, я совсем забыл об этом, — воскликнул старый джентльмен.

— Хорош, нечего сказать! А еще обвиняет бедного мальчика! — воскликнул Фенг, стараясь, но не особенно удачно, казаться сострадательным человеком. — Нахожу нужным сказать вам, сэр, что вы завладели этой книгой при весьма подозрительных и неблаговидных обстоятельствах. Счастье ваше, что владелец ее не желает вас преследовать. Пусть это будет вам уроком, мой милый, не то будете отвечать перед законом. Считать мальчика по суду оправданным! Очистить контору!

— Черт возьми! — крикнул старый джентльмен, не будучи в силах сдерживать давно уже овладевшее им бешенство. — Я…

— Очистить контору! — крикнул Фенг. — Слышали, полисмены? Очистить контору!

Приказание было исполнено, и мистера Броунлоу вывели вон с книгой в одной руке и бамбуковой тростью в другой, не обращая внимания на его негодующие протесты. Он вышел во двор, и тут чувство личного оскорбления у него моментально прошло. Он увидел маленького Оливера Твиста, который лежал на спине, прямо на камнях, с расстегнутой на груди рубашкой и мокрой от воды головой; лицо его было смертельно бледно, и судорожная дрожь пробегала по всему его телу.

— Бедный мальчик! Бедный мальчик! — сказал мистер Броунлоу. — Карету, ради Бога, кто-нибудь из вас! Прямо сюда!

Карета приехала, и Оливера бережно уложили на одно сиденье, а старый джентльмен сел на другое.

— Позволите мне сопровождать вас? — сказал книгопродавец, заглядывая в карету.

— Бог мой, разумеется, да, сэр! — сказал мистер Броунлоу. — Я забыл о вас. Боже мой, Боже мой! У меня до сих пор еще эта несчастная книга. Входите же! Бедный мальчик! Нельзя терять ни одной минуты!

Книгопродавец сел в карету, и она двинулась вперед.

Глава 12. Об Оливере заботятся так, как о нем еще никогда не заботились. На сцену снова выступает веселый старый джентльмен и его молодые друзья

Карета катилась быстро почти по тому же самому пути, по которому Оливер впервые входил в Лондон в сопровождении Доджера, но доехав до «Ангела» у Айлингтона, она повернула совсем в другую сторону и остановилась, наконец, у красивого дома в тихой и спокойной улице вблизи Пентонвиля. Здесь, не теряя ни единой минуты, для мальчика приготовили постель, на которую его нежно и осторожно уложили под наблюдением мистера Броунлоу и затем ухаживали за ним с безграничной добротой и внимательностью.

Прошло много дней, в течение которых Оливер оставался нечувствительным ко всем заботам своих друзей. Солнце всходило и заходило, снова всходило и заходило много дней подряд, а мальчик все лежал, вытянувшись на постели, во власти всеразрушающей лихорадки. Никогда червь с такой верностью не источит мертвого тела, с какой медленно пожирающий огонь лихорадки разрушает оболочку живого существа.

Слабый, исхудалый, бледный, Оливер пришел в себя после долгого и тяжелого сна. С трудом приподнявшись на постели и поддерживая голову дрожащей рукой, он со страхом оглянулся вокруг:

— Что это за комната? Куда меня принесли? — спросил он. — Я никогда здесь не спал.

Слова эти он произнес слабым, едва слышным голосом, но их услышали. Занавес кровати раздвинулся, и старая леди с добрым лицом, одетая очень чисто и просто, встала с кресла у самой кровати, в котором она сидела и что-то шила.

— Тише, дорогой мой! — нежно оказала старушка. — Ты должен лежать спокойно, если не хочешь слова заболеть. А ты был очень болен. Так болен, как уж нельзя и быть больнее. Ложись… Вот так, дорогой мой!

И с этими словами старушка нежно уложила голову мальчика на подушку, поправила ему волосы, чтобы они не падали на лоб, и так ласково, с такой любовью заглянула ему в лицо, что он не мог удержаться и, взяв ее руку, своей маленькой исхудалой рукой обвил ее вокруг шеи.

— Спаси нас Господи! — сказала старушка со слезами на глазах. — Какое благородное дитя! Ах ты милый крошка! Что бы чувствовала его мать, если б сидела у его кровати, как все это время сидела я!

— Она, может быть, видела меня, — прошептал Оливер, складывая руки. — Она, может быть, сидела подле меня. Я чувствовал, что она сидела.

— Это ты бредил в лихорадке, милый мальчик! — сказала старушка.

— Может быть, — ответил Оливер. — Небо очень далеко отсюда; все они там очень счастливы и не захотят спуститься вниз, чтобы посидеть у кровати бедного мальчика. Знай она, что я болен, она пожалела бы меня, ибо перед смертью тоже была очень больна. Впрочем, она ничего не знает обо мне, — прибавил Оливер после минутного молчания. — Если бы она видела, как меня колотили, то очень бы горевала, а между тем лицо у нее было всегда такое веселое и счастливое, когда я видел ее во сне.