— Судьи не обязаны высказывать вам свое мнение относительно этого дела, — резко прервал его второй старый джентльмен. — Отведите мальчика обратно в дом призрения и обращайтесь с ним ласково. Он, видимо, нуждается в этом.

В этот же самый вечер джентльмен в белом жилете утверждал самым положительным и решительным образом, что Оливера если и не повесят, то уж наверняка посадят в тюрьму и четвертуют. Мистер Бембль печально и таинственно покачал головой, а Гамфильд высказался, что очень бы недурно, если б мальчик попал в его руки. По всему было видно, что это навряд ли оказалось недурно.

На следующее утро снова вывесили объявление, что Оливер Твист отдается в учение, и тот, кто возьмет его к себе, получит пять фунтов награды.

Глава 4. Оливеру находят другое место, и он впервые выступает на поприще общественной жизни

Когда молодой человек из некой большой семьи достигает известного возраста, и ему не могут обеспечить сколь-нибудь выгодного места, или передать ему право на часть наследства, или дать возможность пользовался наследством, то его обычно отправляют в море. Комитет, подражая такому умному и душеспасительному примеру, собрал совет, на котором было решено отдать Оливера Твиста на какое-нибудь небольшое торговое судно, отправляющееся в далекий и нездоровый порт. По мнению комитета, это самое лучшее, что только можно сделать для него. Не исключено, что шкипер, придя в игривое настроение духа после сытного обеда, засечет его до смерти или выпустит ему мозг из головы при помощи железного прута. Забавы такого рода, как известно многим, представляют самое обычное явление среди джентльменов этого класса. Чем дольше комитет рассматривал это дело с вышеупомянутой точки зрения, тем больше находил он в нем преимуществ, а потому, в конце концов, пришел к заключению, что Оливера во что бы то ни стало следует послать в море, и чем скорее, тем лучше.

Мистеру Бемблю немедленно поручили собрать предварительные сведения и выискать капитана, который был бы не прочь взять юнгу, не имеющего ни друзей, ни родных. Возвращаясь обратно к дому призрения, чтобы сообщить о результатах своей миссии, Бембль встретил у самых ворот мистера Соуэрберри, приходского гробовщика.

Мистер Соуэрберри был высокий человек, худощавый, широкоплечий, в черном поношенном костюме, в длинных штопаных чулках и в башмаках. Наружность его не производила приятного впечатления, а между тем он отличался присущей всем гробовщикам шутливостью. Движения его были эластичны, а лицо выражало внутреннее довольство, когда он подошел к мистеру Бемблю и крепко пожал ему руку.

— Только что снял мерку с двух женщин, которые умерли сегодня ночью, мистер Бембль, — сказал гробовщик.

— Вы составите себе состояние, мистер Соуэрберри, — сказал сторож и, сложив вместе большой и указательный палец, опустил их в табакерку гробовщика. Табакерка была сделана в виде маленькой модели патентованного гроба. — Повторяю, мистер Соуэрберри, вы составите себе состояние, — продолжал сторож, хлопая гробовщика по плечу своей палкой.

— Вы думаете? — сказал гробовщик таким тоном, который не то отвергал, не то подтверждал возможность такого события. — Комитет назначил слишком ничтожную цену, мистер Бембль.

— Каков гроб, такова и цена, — ответил сторож, слегка улыбаясь, как полагается снисходительному человеку.

Шутка эта приятно подействовала на мистера Соуэрберри, и он долго хохотал над ней.

— Так-так, мистер Бембль, — сказал он наконец. — Нельзя отрицать, что с тех пор, как введена новая система питания, гробы стали несколько уже и мельче, чем они бывают обычно, но ведь нужно же нам иметь хоть какой-нибудь барыш, мистер Бембль? Вовремя купленный лес требует больших расходов, сэр. Что касается железных ручек, то мы получаем их по каналу из Бирмингема.

— Что ж из того? — сказал мистер Бембль. — Нет ремесла без убытка. Брать барыш не грешно.

— Разумеется, разумеется, — ответил гробовщик. — Не получу барыша на отдельных статьях, наверстаю на целом. Ха-ха-xa!

— Верно, — подтвердил мистер Бембль.

— Хотя я должен сказать, — продолжал гробовщик, возвращаясь к тому, что он хотел сказать раньше, чем его прервал сторож, — хотя я должен сказать, мистер Бембль, что на мою долю выпадает очень большое неудобство. Дело в том, что скорее других умирают люди толстые. Люди, которые жили в хороших условиях и много лет подряд платили налоги, сваливаются раньше других, когда попадают в ваш дом. Так вот, видите ли, мистер Бембль, три-четыре дюйма сверх положенной мерки — крупная прореха в наших барышах, особенно когда у тебя на руках большая семья.

После этих слов мистера Соуэрберри, сказанных с негодованием незаслуженно обиженного человека, мистер Бембль почувствовал, что разговор этот может привести к разным рассуждениям, далеко не в пользу приходской общины, а потому решил сменить тему и перейти к Оливеру Твисту.

— Кстати, — сказал мистер Бембль, — не знаете ли вы кого-нибудь, кто пожелал бы взять отсюда мальчика, приходского ученика, который в настоящее время является страшной обузой для нас, мельничным жерновом на шее прихода. И на выгодных условиях, мистер Соуэрберри, за щедрую плату! — И мистер Бембль поднес палку к объявлению и три раза с промежутками ударил по словам «пять фунтов», которые были напечатаны романским шрифтом колоссального размера.

— Ах да! — сказал гробовщик, придерживая его за обшитые золотыми галунами фалды форменного сюртука. — Об этом-то, собственно, я и хотел поговорить с вами. Знаете… Ах, какие элегантные пуговицы у вас, мистер Бембль! Я никогда раньше не замечал их.

— Да, очень красивы, — ответил сторож, гордо посматривая на большие бронзовые пуговицы, украшавшие его сюртук. — Чекан на них такой же, как и на приходской печати — добрый самаритянин, врачующий больного и раненого человека. Комитет преподнес мне его утром нового года, мистер Соуэрберри. Насколько мне помнится, я надел его в первый раз в тот день, когда производилось следствие по поводу разорившегося купца, который умер в полночь у наших дверей.

— Помню, — сказал гробовщик. — Присяжные решили, что он умер от холода и оттого, что был лишен всего необходимого в жизни. Не правда ли?

Мистер Бембль кивнул головой.

— Затем был произнесен вердикт, — продолжал гробовщик, — в котором, сколько помнится, сказано: «Если бы члены комитета призрения бедных…»

— Ах, какие глупости! — перебил его сторож. — По горло будет дел комитету, если только он станет прислушиваться ко всему, что говорят ничего не понимающие присяжные.

— Верно, — ответил гробовщик, — дел было бы много.

— Присяжные, — сказал мистер Бембль, крепко сжимая свою палку, потому что начал сердиться, — присяжные люди невежественные, грубые, низкие.

— Да, это верно! — подтвердил гробовщик.

— Они не признают ни философии, ни политической экономии, ничего! — сказал сторож, прищелкивая пальцами.

— Разумеется, не признают, — сказал гробовщик.

— Я признаю их, — сказал Бембль и даже покраснел.

— И я тоже, — присоединился к нему гробовщик.

— Желал бы я, чтобы хоть один из этих присяжных независимого сорта попал к нам в дом на недельку-другую, — сказал сторож. — Правила и уставы нашего комитета быстро поубавили бы ему спеси.

— Да полно вам… Оставьте их лучше в покое, — сказал гробовщик, улыбаясь, чтобы успокоить разошедшегося сторожа.

Мистер Бембль снял свою треуголку, вынул платок и вытер пот, покрывший его лоб от волнения, затем снова надел шляпу и, обратившись к гробовщику, сказал ему уже более спокойным тоном:

— А как же насчет мальчика?

— О! — ответил гробовщик. — Вам известно, мистер Бембль, что я вношу весьма большой налог на бедных.

— Гм! — сказал мистер Бембль. — Что же из этого?

— А вот что, — ответил гробовщик. — Я думаю, что, внося такую большую плату, я имею полное право извлечь из них все, что только могу, мистер Бембль! И… я… я думаю, что возьму мальчика к себе.

Мистер Бембль взял гробовщика под руку и повел его в дом. Мистер Соуэрберри пробыл в комитете всего пять минут. Решено было, что Оливер сегодня же вечером отправится к нему на испытание, то есть если его хозяин по прошествии короткого срока решит, что он получит от него достаточную помощь, не вкладывая слишком много пищи, то оставит его у себя на несколько лет с правом заставлять его делать все, что захочет.

Когда маленького Оливера привели вечером к джентльменам, то ему сказали, что он должен сегодня же идти к гробовому мастеру, который берет его к себе в ученики. Если же он осмелится быть недовольным своим положением и вздумает вернуться обратно в приход, то будет отправлен в море, где его или утопят или убьют. Мальчик, слушая все это, выказал так мало волнения, что все в один голос признали его ожесточенным юным негодяем и приказали мистеру Бемблю немедленно увести его.

Вполне естественно, что члены комитета быстрее, чем кто-либо другой, должны были ощутить негодование и ужас при виде такой нечувствительности, хотя в этом случае они жестоко ошибались. Дело в том, что Оливер вовсе не был бесчувственным мальчиком; напротив, он чувствовал слишком сильно и, несмотря на жестокое обращение, которому подвергался в течение своей короткой жизни, он не был ни тупым, ни угрюмым. В глубоком молчании выслушал он новость о своем назначении и взял в руки свой багаж, который ему нетрудно было нести, так как он состоял из одного пакета коричневой бумаги в полфута ширины и три дюйма глубины. Надвинув на глаза шапку и ухватившись за обшлаг мистера Бембля, он последовал за этим важным сановником к месту новых страданий.