— Они мертвы, Лули. — Кадир раскладывал их реликвии, но прервался, чтобы посмотреть на нее. — Я об этом позаботился.

Его слова, сказанные таким уверенным тоном, умерили тяжесть, сдавливавшую ей грудь, но напряженность все-таки оставалась. Лули кивнула и присоединилась к нему за столом, помогая разбирать товар. Большая часть реликвий выглядела скромно: песочные часы с бесконечным песком, пыльное зеркало, отражавшее не владельца, а его самого любимого человека, и нитка бус, которые при потирании издавали мягкий убаюкивающий звук.

Однако были и другие, более полезные вещи. Лули больше всего любила шар, который поддерживали два светящихся крыла. При прикосновении он начинал сиять и становился ярче, когда она прижимала к нему ладонь. Они с Кадиром использовали его, чтобы освещать себе путь в пустыне.

Сейчас Лули мрачно смотрела на тени, которые он отбрасывал на стены, и думала обо всем том, что случилось в этот день. Она задумалась о принце Омаре. Если он такой умелый охотник, то почему не поймал теневую джинну до того, как та явилась в Мадинну? Почему не поймал никого из джиннов, которыми якобы кишит город?

— Принцы, — проворчала Лули.

Кадир выгнул бровь.

— Как я слышал, принцы Мазен и Хаким не так ужасны.

— Как кто-то может об этом судить? Они оба из дворца не выходят. — Лули сложила руки на столешнице и уткнулась в них подбородком. — Как ты считаешь, Омар знает, что теневая джинна сейчас в Мадинне?

Она не переставала думать о тех словах насчет теней.

Кадир пожал плечами:

— Ради нее надеюсь, что нет.

Лули наблюдала за тем, как Кадир протирает реликвии тряпицей. Ей хотелось спросить у него, почему он способен жить в мире, где джиннов преследуют просто за то, что они существуют, как ему это удается. Однако она медлила, ведь этот вопрос она задавала не раз и получала один и тот же загадочный ответ… «Я всего лишь одинокий джинн, — говорил он. — Я не могу изменить предубеждения твоего мира».

Этот ответ бесил, потому что это был не ответ. Однако Лули давно поняла, что Кадир не такой, как она. Сама она часто совала нос в чужие дела, а вот Кадир без необходимости ни во что не вмешивался. Странно, как им обоим удается держаться на расстоянии от людей и в то же время столь по-разному с ними сосуществовать.

— Гм, — произнес Кадир. — Ты подозрительно молчалива.

Лули сдула с лица выбившийся локон.

— Я думаю.

— О чем?

— О тебе.

Кадир нахмурился.

— Теперь я беспокоюсь еще сильнее.

— Лучше перестань. Я имею в виду беспокоиться. Иначе на твоей бессмертной коже появятся морщинки.

Уголки губ Кадира чуть заметно приподнялись.

— За девять лет нашего знакомства я состарился сильнее, чем за те сотни лет, что прожил без тебя.

Лули подобрала с пола подушку и бросила в него. Когда он поймал ее и пристроил себе на колени, она проворчала:

— А сколько тебе лет вообще?

На его губах так и задержалась полуулыбка.

— Я совсем древний.

— Тогда твой цинизм понятен. Тебе следует больше спать — это улучшает характер. — Она махнула на закрытую дверь, за которой находилась их спальня. Кроватей там было две, но Кадир свою занимал редко. — Что ты так любишь мне повторять? Что даже невыносимых людей можно терпеть, если хорошо выспаться?

Кадир фыркнул.

— Если бы ты действительно хотела облегчить мне жизнь, то не лезла бы туда, где опасно, так опрометчиво. — Отложив один предмет, он взялся за следующий: нитку усыпляющих бус. — Мне не нужен сон. А вот ты весь день гонялась за неприятностями.

«За неприятностями, с которыми мне очень хотелось бы разобраться».

Когда Лули только оказалась в Мадинне, она оплачивала жилье, передавая сообщения и отслеживая слухи для Далии. Владелица таверны показала ей, что знание — сила. Шантаж, услуги, связи — все это обеспечивала паутина постоянно меняющихся слухов. Не разбираясь в этой паутине, легко было в ней запутаться.

Лули хорошо усвоила этот урок. Именно поэтому, оказываясь в Мадинне, она старалась быть в курсе сплетен и продолжала доставлять и получать сообщения для Далии. Она не добилась бы таких успехов, если бы не обращала внимания на подозрительных людей и странные события.

Эти мысли крутились у нее в голове словно водоворот, пока постепенно не растворились. Пока у нее не начали слипаться глаза.

Кадир притушил шар прикосновением руки.

— Тебе надо отдохнуть. Усталого купца на базаре легко обмануть.

Он перебирал пальцами бусины усыпляющей реликвии.

— Вот почему ты у меня в телохранителях, страшный старик.

Она улыбнулась, закрыла глаза и отдалась темноте, когда та пришла.

6

Мазен

— Джинн! — Мазен распахнул дверь покоев брата. — В городе джинн!

В комнате Хакима горела всего одна лампа. Мазен остановился в дверях. После встречи с джинной входить в темное помещение не хотелось. Но ведь это же не заброшенная молельня! Это комната Хакима — уютная, хоть подчас и тесная, тюрьма, заполненная горами книг и карт. Они теснились даже вокруг кровати Хакима, так что от дверей ее видно не было.

— Хаким?

Он умоляюще посмотрел в спину брата.

Хаким все так же склонялся над рабочим столом со свитками и картографическими инструментами.

— Что еще за джинн? Очередная твоя сказка, Мазен?

— Если бы! Нет, речь идет о настоящем джинне, Хаким.

— М-м…

Хаким продолжал заниматься тем… Чем бы он там ни занимался.

Мазен изумленно заморгал. «Может, я неясно выразился?»

Он подошел ближе и увидел, что создает его брат: сложную карту пустыни с городами и оазисами, изображенными настолько точно, что казалось, они поднимаются над пергаментом. Получалось поразительно красиво, так что на несколько мгновений Мазен позволил себе заблудиться среди мест, где бывал только в рассказах. Мест, куда он с детства мечтал попасть. Наблюдая за братом, он забыл, зачем явился.

А потом резко вспомнил.

— Хаким, джинн был настоящий! Он зачаровал меня своей магией. Это была женщина, понимаешь, и она как-то заворожила меня своей красотой.

— Мило, Мазен.

— Она завела меня в заброшенное здание и чуть не задушила!

— Должен отметить, что этот рассказ лишен напряженности твоих обычных историй.

— Это не история! — Мазен сжал плечо брата. — Это правда, Хаким.

Хаким аккуратно положил кисть и поднял голову. При этом освещении он мог бы сойти за сына султана, несмотря на светло-карие глаза.

— Мне кажется, ты цел.

— Благодаря случайной прохожей.

Хаким несколько мгновений молча смотрел на Мазена, сдвинув брови. А потом медленно накрыл его руку своей.

— Успокойся, Мазен. Я тебе верю. — Он покосился на песочные часы у себя на столе. — У нас скоро встреча с гостем султана, но еще есть время, чтобы ты рассказал мне все подробнее.

Мазен был рад это сделать. Когда он закочил, Хаким посмотрел на руки Мазена и заметил:

— Ты без колец.

Мазен бросил взгляд на свои голые пальцы.

— А как бы я ходил под личиной, но с кольцами правителей? Стражники набежали бы, как только б я поднял руку.

Хаким вздохнул.

— Как всегда, сплошная драма. — Он показал руку с пятью изящно сработанными железными кольцами — почти такими же, какие султан подарил Мазену. — Эти кольца у нас не просто так. Носи перчатки, если это так необходимо, но не подвергай себя опасности ради того, чтобы сделать свой маскарад достовернее.

На это Мазену было нечего сказать. Хаким был прав: личина не защитит, если имеешь столь удобные для использования слабости.

— Я рад, что ты не пострадал. — Хаким подался чуть вперед, не вставая со стула. — Знаю, что ты не хочешь рассказывать об этом Омару, но ты не думаешь…

— Омар знает.

Хаким сжал себе переносицу.

— О!

— Он вошел, когда я как раз собирался улизнуть, и сказал, что не выдаст меня, если я окажу ему услугу.

Мазен мог только молиться, чтобы Омар сдержал свое слово.

Казалось, Хаким собрался устроить Мазену выволочку, однако он промолчал, взглянув на почти просыпавшийся песок в часах. Он встал.

— Нам надо идти к султану. — Тут он обратил внимание на мешковатый костюм Мазена. — Тебе стоило бы переодеться во что-то более подобающее. Иди быстрее. Я скажу султану, что ты помогал мне с картой.

Мазен облегченно вздохнул:

— Спасибо, Хаким.

Хаким улыбнулся, указывая ему на выход.

— Ялла, у тебя не вся ночь в запасе.

Зная, что отец и правда терпеть не может опозданий, Мазен поспешил к себе в комнату, чтобы приготовиться. По его возвращении слуги ничего не сказали (они никогда ничего не говорили, если он платил им, чтобы они хранили его тайны) и молча ушли из комнаты, когда он велел им уйти.

Без них пространство ощущалось громадным. Мазен долгие годы старался его заполнить, но без особых успехов. Поскольку ему время от времени приходилось принимать здесь уважаемых гостей, отец заставил его избавиться от всего «чересчур личного». В результате Мазен прятал самое дорогое сердцу имущество подальше. В двух перламутровых сундуках, по обе стороны от кровати под балдахином, хранились карты города, которые за эти годы создал для него Хаким, а памятные монеты, выкраденные из сокровищницы, он скрывал в вычурном деревянном буфете у окна. Единственной сентиментальной коллекцией, которую он держал на виду, были десятки миниатюрных глиняных существ, которые они с матерью покупали на базаре, когда он был ребенком. Коллекция была выставлена в алькове, где он принимал гостей, на полках по его периметру.