Челси Кейн

Сердце убийцы

Марку Могану, который не перестал любить меня, даже прочитав эту книгу.

Глава 1

До этого мгновения Арчи Шеридан не знал наверняка, что это она. Тусклое ощущение тепла расползается по позвоночнику, предметы в поле зрения теряют четкие очертания, и у него не остается сомнений, что убийца — Греттен Лоуэлл. А еще Арчи понимает, что она подмешала ему в кофе наркотик, но теперь слишком поздно. Детектив тянется за пистолетом, достает его из кобуры на поясе и, словно подарок, протягивает в ее сторону. Она с улыбкой берет пистолет и награждает Арчи легким поцелуем в лоб. Потом вынимает из кармана его пальто сотовый телефон, отключает и прячет в свою сумочку. Шеридан практически парализован и сидит в кожаном кресле ее домашней приемной. Но разум упрямо сопротивляется наркотическому дурману. Она опускается на колени рядом с ним, будто перед маленьким мальчиком, и наклоняется к его лицу так близко, что их губы почти соприкасаются. Арчи чувствует, как сердце колотится в горле. Ему хочется сглотнуть, но не получается. От нее исходит аромат, напоминающий сирень.

— Нам пора, милый, — шепчет она и поднимается с колен. Арчи подхватывают сзади под мышки, за ноги берется возникший спереди краснолицый толстяк. Детектива несут в гараж и запихивают на заднее сиденье минивэна (Шеридан со своей опергруппой потратил несколько месяцев на поиски этого зеленого «Вояджера»). Она забирается следом и усаживается сверху. Арчи догадывается, что в машине рядом с ним есть кто-то еще, но Греттен усаживается ему на живот, а коленями с обеих сторон упирается в ребра. Ему не удается не только повернуть голову, но даже скосить глаза, поэтому она сопровождает свои действия устными пояснениями.

— Я закатываю рукав на твоей правой руке. Теперь перетягиваю вену жгутом. — Греттен услужливо поднимает на линию его взгляда шприц для подкожной инъекции.

«Профессиональная медичка», — отмечает про себя Шеридан. Медсестры составляют восемнадцать процентов от общего числа серийных убийц женского пола. Арчи не мигая смотрит на серый металлический потолок минивэна. «Не спи! — приказывает он себе. — Запоминай все, что видишь, любая мелкая подробность потом может иметь огромное значение. — Если у меня будет потом», — мысленно добавляет детектив.

— Сейчас ты немножко отдохнешь. — Она улыбается и склоняется над ним, «пациент» видит ее красивое лицо с мягкими чертами. Белокурые волосы щекочут ему щеку, хотя Шеридан этого не ощущает. — Мы еще успеем вдоволь позабавиться!

Арчи уже не может даже моргнуть в ответ. Дыхание вырывается из груди неглубокими, тягучими хрипами. Он не чувствует, как Греттен вводит иглу в руку, просто погружается в непроглядную черноту.


Шеридан открывает глаза, по-прежнему лежа на спине, и не сразу признает стоящего над ним краснолицего толстяка. И в тот же миг, в самый момент прояснения сознания, голова толстяка взрывается. Арчи рефлекторно дергается под струями крови и ошметками мозга, брызнувшими на лицо. Он пытается скатиться со стола, на котором лежит, но руки и ноги привязаны. Детектив чувствует, как по щеке скользит горячий мокрый комок и сочно шлепается на пол. Арчи принимается отчаянно рвать путы, так что те врезаются в кожу и держат мертво. Его тошнит, но желчи некуда деваться из заклеенного пластырем рта; задыхаясь, пленник давится новым приступом рвоты. Сквозь слезы на воспаленных глазах Арчи видит Греттен чуть сзади рухнувшего толстяка; в ее руке пистолет, ствол дымится.

— Хочу, чтоб ты сразу понял, насколько я к тебе привязана, — ты для меня единственный. — После этого Греттен поворачивается и уходит.

Арчи тяжело сглатывает и усилием воли заставляет себя не паниковать. Сердце бешено колотится, и это, пожалуй, сейчас единственное, что он ощущает. Детектив оглядывается по сторонам. Он в полном одиночестве, не считая мертвого толстяка на полу. Греттен ушла. Водитель минивэна тоже.

Проходит время. Поначалу Шеридан решает, что лежит в операционной. Просторное помещение, ярко освещенное флуоресцентными лампами; стены, как в больнице, выложены белой кафельной плиткой. Арчи поворачивает голову из стороны в сторону, замечает поддоны с инструментами, приборы, похожие на медицинские, сточную решетку в бетонном полу. Он вновь напрягается, пытаясь приподняться, и обнаруживает, что накрепко привязан к больничной койке на колесиках; рядом стоит капельница, от которой к его руке тянутся катетеры. В операционной нет окон. Арчи слышит едва уловимый землистый запах плесени и понимает, что находится под землей, в подвале.

Теперь он размышляет как полицейский детектив. Греттен отнюдь не сразу убивала свои предыдущие жертвы — сначала пытала по нескольку дней и лишь потом избавлялась от трупов. Значит, в запасе есть дня два. Или даже три. За это время его вполне могут отыскать. Генри знает, что он поехал на консультацию к психиатру по поводу очередной жертвы. Арчи хотел видеть Греттен, услышать авторитетное мнение, но не был готов к такому повороту дела. Они обо всем догадаются. Генри догадается. В конце концов парни выйдут на нее по его следу. По дороге он позвонил из машины жене — последний контакт с внешним миром. Сколько времени прошло с момента похищения?

Греттен снова здесь, у края стола, за которым лежит тело, истекая густой бурой кровью. Шеридан вспоминает, как познакомился с ней; она сказала, что пишет книгу и ради этого оставила врачебную практику. Газетные репортажи подвигли ее позвонить ему и предложить свою помощь. То были адские деньки для Арчи и всей опергруппы. Она пригласила его приехать. Нет, не на консультацию, мол, просто поговорить. Расследование этого дела длилось уже почти десять лет. Двадцать три трупа, найденных на территории трех штатов. Прямо-таки убийственная статистика. Она пригласила приехать всех, кто был занят или заинтересован в раскрытии дела. Просто поговорить. Что-то вроде коллоквиума. К удивлению Арчи, многие детективы откликнулись на приглашение. Вероятно, сыграла роль ее привлекательная внешность. Самое забавное, что встреча действительно оказалась полезной. Греттен была очень хороша.

Она отворачивает край белой простыни, которой накрыт Арчи, обнажив его грудь. Детектив отмечает про себя, что лежит совершенно голый, но думает об этом без всякого смущения — простая констатация факта. Ее раскрытая ладонь опускается на его грудь. Шеридан знает, что последует. Он прекрасно помнит фотографии жертв с рваными ранами и следами ожогов на коже. Это неотъемлемая часть ее стиля, визитная карточка.

— Ты догадываешься, что сейчас будет? — спрашивает Греттен.

Надо говорить с ней. Тянуть время. Арчи мычит сквозь пластырь что-то нечленораздельное и движением головы просит освободить рот. Она прикладывает палец к его губам, отрицательно качает головой и произносит:

— Не сейчас.

Потом задает тот же вопрос, но уже со строгой ноткой в голосе:

— Догадываешься, что сейчас будет?

Арчи кивает. Она удовлетворенно улыбается:

— Именно поэтому я приготовила для тебя кое-что особенное, милый. — Поворачивается и берет с ближайшего поддона молоток и гвоздь.

«Любопытно», — думает Арчи, удивляясь своей способности мыслить с клинической невозмутимостью и оставаться безразличным к собственной судьбе. До сих пор Греттен выбирала свои жертвы, очевидно, наугад — мужчин, женщин, юных, пожилых; и хотя следы пыток на трупах становились все обильнее, тем не менее носили явно однотипный характер. Гвоздями она пока еще не орудовала.

Ее лицо светится.

— Я подумала, что тебе захочется какого-то разнообразия.

Кончиками пальцев она нащупывает нужное ребро, ставит гвоздь вертикально острием на кожу и с силой обрушивает на шляпку молоток. Арчи чувствует, как с хрустом ломается ребро, и у него перехватывает дыхание. Острая боль обжигает грудь. Он тщетно пытается глотнуть воздуха. Глаза наполняются слезами. Греттен смахивает слезу с его горящей щеки, ласково проводит рукой по волосам, затем нащупывает очередное ребро и повторяет операцию с гвоздем. Потом снова и снова.

Когда она закончила, целых ребер в теле Арчи становится меньше на шесть. Окровавленный гвоздь падает обратно на поддон, безобидно звякнув. При малейшем движении тело Шеридана пронизывает резкая боль. Таких жестоких мук ему не доводилось испытывать никогда в жизни. Учащенное дыхание, больше похожее на всхлипывания, едва пробивается сквозь забитые слизью носовые проходы, и как он ни старается контролировать работу легких, каждый вдох дается с трудом. «Пожалуй, два дня — слишком оптимистичный прогноз», — решает Арчи. Возможно, он умрет прямо сейчас.

Глава 2

Светлый и выпуклый рубчик шрама на его груди похож на обрывок бечевки. Начинается в нескольких дюймах под левым соском, вьется через заросли темных волос, выгибается аркой, потом еще одной и возвращается к начальной точке, образуя форму сердца.

Арчи всегда чувствует эту полоску твердой, бугристой плоти под полотном рубашки. У него хватает и других шрамов, но только этот, кажется, так и не перестает причинять боль. Детектив знает — это мнимая боль. Вот сломанное ребро, что плоховато срослось, действительно беспокоило, а шрамы никогда не болят, тем более прошло уже столько времени.

Зазвонил телефон, и это может означать только одно — новую жертву.

Ему сейчас звонят лишь два человека — бывшая жена и бывший напарник. С Дебби он сегодня уже говорил. Остается Генри. На дисплее сотового телефона высветился код департамента полиции. Значит, угадал.

Арчи поднес телефон к уху.

— Да.

Гостиная погружена во мрак. Не то чтобы ему хотелось или нравилось сидеть в потемках, просто он не двигался с места уже несколько часов. Солнце давно зашло, но Арчи не счел нужным включить свет. Кроме того, темнота отчасти скрывала печальное зрелище — неприбранную квартиру с убогой мебелью и заляпанным ковролином на полу.

Трубка прорычала хрипловатым голосом Генри:

— Он опять похитил девочку.

Что и требовалось доказать.

Сумеречная комната озарялась монотонным миганием электронного будильника. Цифры на дисплее показывали, что мигает он так уже больше полутора часов, но Арчи так и не удосужился выставить текущее время.

Просто прикинул в уме, который теперь час.

— Значит, опять сформируют оперативную группу, — произнес Арчи.

Он уже сообщил Генри, что готов вернуться, если будут приняты его условия. Шеридан положил руку на папки, лежащие на коленях и полученные от Генри еще несколько недель назад. В прозрачные файлы аккуратно вложены снимки мертвых девочек, сделанные на месте преступления.

— Прошло уже два года. Я сказал им, что ты совершенно здоров и полностью восстановил работоспособность.

Арчи улыбнулся в темноте.

— Ты старый брехун.

— Могущество позитивного мышления. Греттен Лоуэлл заставила всех наложить в штаны со страху, а ты сумел ее взять. Сейчас объявился этот новый парень. На его счету уже две убитые девочки, теперь вот жди третий труп.

— Это Греттен взяла меня. — Плоский латунный пенальчик с таблетками лежал на кофейном столике рядом со стаканом воды. Арчи никогда не пользовался подставками. Этот исцарапанный столик достался ему вместе с арендованной квартирой. Здесь все, включая самого Шеридана, покрыто шрамами.

— Но ты выжил. — На секунду воцарилось молчание. — Не забывай об этом.

Легонько надавив большим пальцем на крышку пенальчика, Арчи открыл его, достал три белые овальные таблетки и сунул в рот.

— Мои обязанности прежние? — Он отпил из стакана и с облегчением почувствовал, как таблетки проскользнули внутрь.

— Старший оперативной группы.

Осталось последнее условие. И самое важное.

— А как насчет журналистки?

— Не нравится мне это, — сказал Генри.

Арчи спокойно ждет. Колесо раскрутилось, и Генри уже не пойдет на попятную. Опять же для Арчи он сделает что угодно, и тот это знает.

— Хороша деваха, — сдается Генри. — Видел ее фотку. Тебе понравится. У нее волосы розового цвета.

Шеридан опускает взгляд на папки у себя на коленях. Он справится. Просто надо продержаться, пока не сработает придуманный им план. Арчи открывает верхнюю папку. Глаза, привыкшие к темноте, различают призрачные очертания испачканного в грязи тела. Первая жертва убийцы. Воображение окрашивает фото в нужные цвета — малиновая полоса от удавки на шее; багровая вздувшаяся кожа.

— Сколько лет пропавшей девочке?

— Пятнадцать. Вышла из школы, но дома так и не появилась. Исчезла вместе с велосипедом. — Генри помолчал. Арчи ощутил бессильную злость, переполнявшую напарника. — У нас нет никаких улик.

— Янтарная тревога?

— Объявлена полчаса назад, — ответил Генри.

— Прочешите близлежащую местность. С собаками. Пошлите по домам полицейских в форме — может, кто-нибудь что-то видел.

— Вообще-то, строго говоря, ты приступаешь к исполнению обязанностей только завтра утром.

— Все равно займись этим, — настоял Шеридан.

Генри чуть замялся.

— Значит, мы можем на тебя рассчитывать?

— Сколько времени она отсутствует?

— С четверти седьмого.

«Ее уже нет в живых», — мелькнуло в голове Арчи.

— Заскочи за мной через полчаса.

— Через час, — помолчав, сказал Генри. — Выпей кофейку. Я пошлю за тобой машину.

Отключив телефон, Арчи несколько минут неподвижно сидит в темноте. Тишина. Не слышно ни ревущего телевизора у соседей сверху, ни шагов над головой. Только с улицы доносится глухой равномерный шум проносящихся мимо автомобилей, да с тарахтением отключился компрессор холодильника. Арчи посмотрел на будильник и опять подсчитал в уме — сейчас начало десятого.

Под воздействием таблеток его охватил теплый кайф. За три часа можно доставить человеку много неприятностей. Арчи медленно расстегнул верхние пуговицы рубашки, просунул за отворот ладонь и среди множества рубцов на груди нащупал сердце, вырезанное руками Греттен Лоуэлл.

Десять лет своей службы в полиции детектив проработал в опергруппе, преследовавшей «убийственную красотку», самую кровожадную серийную убийцу из Нортуэста. Много времени он провел, изучая отчеты патологоанатомов, собирая улики и свидетельские показания. И все же, несмотря на этот труд, Греттен сумела заманить его в ловушку. Теперь Арчи свободен, а Греттен за решеткой.

Забавно. Иногда ему чудится, что все наоборот.

Глава 3

Сьюзен не хотелось быть здесь. В родительском доме царил беспорядок, его несовременные крошечные комнатенки пропахли сигаретным дымом и сладким сандаловым ароматом. Она сидела в гостиной на позолоченной кушетке, купленной на благотворительной распродаже, беспокойно ерзала, поглядывала на часы и теребила волосы.

— Ну скоро ты? — не вытерпев, спросила Сьюзен.

Блисс, ее мама, подняла голову, не переставая возиться с пучком соломы на деревянной катушке из-под кабеля, используемой в качестве кофейного столика.

— Сейчас, — бросила она.

Каждый год, в один и тот же день, с наступлением темноты Блисс производила символическое сжигание отца Сьюзен. Идея, конечно, безумная, но Сьюзен знала, что матери лучше не перечить. С помощью бечевки Блисс вязала из соломы чучело высотой примерно в фут. Всякий раз этот творческий процесс как-то совершенствовался. В самый первый год Блисс использовала увядшую медвежью траву со двора, но она отсырела, и чучело не хотело загораться. Облитое керосином, оно заполыхало, но от искр занялась компостная куча, и соседи позвонили по девять-один-один. Теперь Блисс покупала солому в магазине товаров для домашних животных. Ее продавали в пластиковой упаковке с изображением кролика.

Сьюзен твердо решила не присутствовать в этом году на экзекуции, но тем не менее она здесь — сидит и наблюдает, как мать все туже обматывает бечевкой ножки маленького соломенного человечка.

Блисс отрезала бечевку, завязала узел на лодыжке чучела и затянулась сигаретой. Такова Блисс: каждый день принимает оздоровительные пищевые добавки из зеленых водорослей, но курит ментоловые сигареты. Она вся состоит из противоречий. Совершенно не пользуется косметическими тенями и тушью, зато неизменно красит губы кроваво-алой губной помадой. Противница любых изделий из меха животных, кроме своего любимого фирменного пальто из леопардовой шкуры. Вегетарианка, однако обожает молочный шоколад. Рядом с ней Сьюзен всю жизнь чувствовала себя менее красивой, менее яркой, менее сумасбродной.

Дочь готова признать, что у нее с матерью есть две общие черты: обе одинаково верили в силу волос как объекта художественного творчества и плохо разбирались в мужчинах. Стрижка чужих волос являлась для Блисс источником заработка. Свои, длиной до пояса и скрученные в дрэды, она обесцвечивала. Сьюзен носила каре до подбородка и красилась в цвета типа «зеленая зависть», «ультрафиолет» или нынешний «сладко-ватно-розозый».

Блисс окинула оценивающим взглядом плод трудов своих и удовлетворенно кивнула.

— Готово! — констатировала она, сидя на полу со скрещенными по-турецки ногами, потом легко поднялась и бросилась в кухню с развевающимися позади спиральками дрэдов. Через мгновение вернулась с какой-то фотокарточкой.

— Вот, это тебе! Думаю, ты захочешь иметь такую.

Сьюзен взяла цветной любительский снимок. На нем она, совсем еще малышка, стоит во дворе их дома вместе с отцом. Тот, с окладистой бородой, немного сутулится, держа дочь за руку. Она смотрит на него снизу вверх, счастливо улыбаясь, — щечки пухлые, зубы крошечные. Каштановые волосы заплетены в растрепавшиеся косички, красное платье перепачкано; на отце футболка и рваные джинсы. Оба загорелые и босые, и при этом, очевидно, абсолютно довольные жизнью. Сьюзен никогда прежде не видела этой фотокарточки.

Ей вдруг стало нестерпимо грустно.

— Где ты ее нашла? — спросила она мать.

— В коробке с его старыми бумагами.

Отец умер, когда Сьюзен было четырнадцать лет. Он запомнился ей добрым и заботливым, воплощением отеческой мудрости, хотя Сьюзен знала, что в жизни все было не так просто. Но после его смерти отношения с матерью разладились.

— Он очень любил тебя, — потупилась Блисс.

Сьюзен захотелось курить, но она не могла позволить себе сигарету в присутствии матери после своих многолетних нравоучений в ее адрес по поводу рака легких и прочего. Это походило бы на признание собственного поражения.

На лице Блисс появилось выражение материнского участия. Она протянула руку и легонько погладила розовые волосы Сьюзен.

— Немножко потускнели. Хочешь, пойдем в салон, я подновлю? Тебе идет розовый цвет. Ты такая красивая.

— Не красивая, — возразила Сьюзен, отклоняя голову. — Я прикольная. А это покруче будет.

Блисс убрала руку.

Во дворе было темно и сыро. Лампочка на заднем крыльце полукругом высвечивала грязную зелень заячьей капусты с увядшими цветочками, что разрослась и подобралась вплотную к дому. Соломенное чучело сидело в медной жаровне. Блисс наклонилась, чиркнула белой пластмассовой зажигалкой, поднесла огонь к соломе, затем отступила. С потрескиванием занялось оранжевое пламя, быстро охватило туловище человечка с растопыренными, словно в панике, ручками и полностью поглотило его. Жарко полыхающая солома скоро потеряла всякое сходство с человеческой фигуркой. Каждый год Блисс сжигала чучело отца Сьюзен, чтобы освободить его, и самим начать все заново. В этом по крайней мере заключалась идея ритуала. Возможно, они перестали бы делать это, если бы по-настоящему захотели.