Я на полном серьезе захотел превратиться в рыбку и прыгнуть в аквариум. Музыка тогда глухо булькала бы где-то вдали, а два танцующих идиота превратились бы в размытые цветные блики за стеклом. Но самое главное, не было бы никаких страданий из-за того, что те двое — мои родители.

Я уселся на стул рядом с аквариумом и усердно принялся изучать рыбок. Краем глаза я следил за тем, как кружились в танце мои родители. Волосы у мамы растрепались. Папа начал напевать что-то, постепенно повышая голос. Золотая рыбка с глазами, как шары, серьезно взирала на меня через стекло, а я в ответ пристально смотрел на нее.

Когда музыка закончилась, папа сделал поклон, как будто он был на сцене в опере. Несколько посетителей захлопали в ладоши, а потом все вернулись к своим тарелкам, и снова послышался стук вилок и ножей.

У мамы от танца разгорелись щеки. Мои тоже, но только от стыда.

Папа махнул рукой, чтобы принесли счет. Я на всякий случай по-прежнему стоял возле аквариума.

От напряжения у меня вспотели ладони. В одной из них я продолжал сжимать маленький золотистый пакетик с «печеньем счастья». Наконец я порвал пакетик и достал светло-золотистое печенье в форме полумесяца. Укусил его и обнаружил, что внутри оно было пустым, в серединке лежала свернутая бумажка.

Жуя печенье, я развернул бумажку. Это была совсем коротенька записка, написанная маленькими черными буковками. И когда я ее прочитал, то сразу позабыл, как жевать.

Произнеси свое самое сокровенное желание, и оно исполнится.

У меня внутри все замерло. Конечно же я знаю, чего я хочу. Желание комком стояло в горле. Но неужели это сработает?

Впрочем, я же ничего не теряю. Произнесу только слова потише, чтобы никто не услышал.

Я повернулся к аквариуму.

«Хочу, чтобы мои родители стали нормальными, обычными людьми» — так я должен сказать.

Или: «Хочу, чтобы мои родители были как все».

Но произнес я совсем не это.

Уставившись обалдело на рыбок, я прошептал:

— Хочу, чтобы мы с моими мамой и папой стали бы более похожими.

Минуты тишины

Я заметил это только на следующим день в школе. Мы сидели в классе, и Ульрика опять завела разговор про рождественский концерт.

Шел первый урок. За окнами было еще темно, поэтому казалось, что свечи на подоконниках горят ярче. На столе у Ульрики тоже стояла зажженная стеариновая свеча, создавая атмосферу уюта и праздничного настроения. И тут все началось.

— Как бы я была рада, если бы у нас была пара звездных мальчиков для песни Стефана, — произнесла Ульрика.

То, что случилось дальше, произошло абсолютно без всякого участия с моей стороны. Моя рука неожиданно взлетела в воздух.

— Да, Оскар? — обратилась ко мне Ульрика.

— Я могу спеть, — предложил я. — Думаю, у меня получится.

Я не верил своим ушам. Что я говорю?!

Ульрика тоже выглядела удивленной, но очень обрадовалась:

— Это же здорово, Оскар!

Я заметил, что моя голова сама по себе кивнула в ответ и что Хьюго во все глаза смотрит на меня, но я ничего не мог поделать с собой. Неужели, я схожу с ума? Я попытался открыть рот, чтобы вернуть обратно свои слова, но челюсти оказались крепко сжатыми. Ниссе прошептал что-то соседу по парте, и они вдвоем захихикали. Несколько девчонок, покосившись на меня, фыркнули. На помощь! Что же я наделал?!

Только Ульрика выглядела жутко довольной.

— Я очень хочу, чтобы кто-нибудь еще поднял руку, — сказала она и внимательно посмотрела на Хьюго.

Обычно мы все делаем вместе, но тут Хьюго решительно замотал головой.

Я почувствовал себя вконец усталым и измотанным. Я действительно все правильно услышал? Действительно поднял руку и записался добровольно петь песню Стефана? Это что же значит? Я буду стоять на сцене с кульком на голове вместо колпака, чтобы Ниссе потом задразнил меня до смерти? Петь перед битком набитым залом? Да-а, папа точно не упустил бы такой возможности…

Мысль о папе молнией промелькнула в моем мозгу, и я вдруг понял, что произошло. Мое желание действительно исполнилось. Хотя совсем не так, как я хотел. Я-то мечтал, чтобы мои родители превратились в нормальных, приличных людей. А вышло все наоборот: я сам стал таким, как они.

Я зажал руками рот, чтобы ненароком не ляпнуть еще какую-нибудь глупость.

— Оскар, у тебя зуб болит? — участливо спросила Ульрика.

Я отрицательно замотал головой.

Всю математику я размышлял над тем, как лучше всего справиться с создавшимся положением. Например, я мог бы сказать, что это была только шутка, но тогда я сильно бы расстроил Ульрику. Этого мне делать совсем не хотелось, все таки она — замечательная учительница.

Я мог бы перед концертом притвориться больным. Чем бы лучше всего заболеть? О, кашель! Но я не уверен, что мама с папой пойдут на вечер с кашляющим ребенком. А попасть на концерт все-таки хотелось.

Какие у меня есть еще варианты? Я мог бы уговорить кого-нибудь спеть вместе со мной. Хьюго, например. Если к этому делу подойти правильно, то… да, это казалось самым разумным.

Потом наступило время обеда. Спагетти в моей тарелке лежали слипшимся комком, и мне пришлось изрядно поработать вилкой, чтобы разлепить их. Потом я добавил мясного соуса, залил все кетчупом и отправил большую порцию спагетти себе в рот.

Ниссе сидел со мной за одним столом, но подальше. Вдруг я заметил, что он принялся скручивать из салфетки что-то похожее на кулек. Потом он надел его на голову, как колпак, и, издевательски улыбнувшись мне, запел:

Вот Стефан наш, славный малый,
Конюхом он был удалым…

Я почувствовал, что по цвету сейчас вот-вот сравняюсь с кетчупом из своей тарелки, и открыл рот, чтобы крикнуть Ниссе, чтобы он заткнулся. Да только я совсем забыл, что рот у меня до отказа набит спагетти с мясным соусом, и стоило мне его открыть, как все вывалилось наружу. Полупережеванная желтокоричневая масса с чавкающим звуком шлепнулась обратно в тарелку.

— Ох, Оскар, — вздохнула Ульрика и протянула мне еще одну салфетку. — Запомните, когда я ем, я глух и нем, — обратилась она ко всем. — Чтобы в следующие пять минут была абсолютная тишина!

Это были, наверное, самые долгие пять минут в моей жизни. А когда Ниссе уплел свой обед и встал из-за стола, он помахал мне на прощание рукой.

С зажатой в ней салфеткой.

Бабушкины «Гавайи»

После школы я решил навестить бабушку, хотя Хьюго, как обычно, предложил мне пойти к нему домой и поиграть в компьютерные игры. В другой раз я бы с удовольствием согласился. Но сегодняшняя неудача за обедом до сих пор мучила меня и отбивала всякое желание идти домой к Хьюго.

По правде говоря, я этого даже боялся. Кто знает, а вдруг я неожиданно устрою танцы африканских пигмеев прямо у них на кухне? Или ляпну что-нибудь о том, какая большая у Ханны грудь. А что поделаешь? Она ведь действительно большая.

— Нет, сегодня я не могу, — мотнул я головой.

Хьюго удивленно посмотрел на меня.

Домой идти подавно не хотелось. Вдруг мама с папой еще больше заразят меня своей ненормальностью? Пожалуй, так дело дойдет до того, что я буду исполнять оперные арии, стоя в обнимку с папой на лестничной площадке в школе. Или мама предложит мне станцевать с ней танго в овощном отделе магазина, и я с радостью закружусь с ней по залу, запихнув для красоты в волосы перья зеленого лука. Я только представил себе эту картину, как опять почувствовал, что мое лицо сделалось цвета кетчупа. Нет, ни за что. Только к бабушке!

Бабушка, стоя на коленях, терла пол в ванной, но при виде меня сразу бросила это занятие.

— Как хорошо, что ты пришел, — обрадовалась она. — А то это так утомительно! Будешь пить чай?

Вскоре мы сидели на кухне, играли в крестики-нолики и пили чай с булочками, которые бабушка подогрела в микроволновке. Конечно, крестики-нолики — это совсем не то, что компьютерная игра, но все-таки гораздо уютнее сидеть вот так, на кухне, с бабушкой, и вместе с ней зачеркивать клеточки и рисовать кружочки. И хотя бабушка жутко долго думает над каждым ходом, выигрываю все равно я.

После двух булочек я почувствовал, как в моем животе что-то забурлило. Но не так, как бывает, когда хочешь в туалет. Как будто воздух внутри меня искал выход.

— Как бы мне пойти? — бормотала бабушка, склонившись над бумагой.

Я осторожно пукнул. Совсем чуть-чуть, и бабушка ничего не услышала.

Я попробовал еще разок. Вышло громче, но бабушка была абсолютно поглощена игрой и ничего не замечала. Настроение у меня резко улучшилось. Я вдруг подумал, что нечего стесняться самого себя и на каждом шагу беспокоиться за свои поступки. Я же вполне нормальный парень.

Мое добровольное решение исполнить эту песню — это, конечно, странно, но и только. И так уж я потерял контроль над собой? Или же это была чистая случайность? В конце концов, нет ничего страшного в том, что я выступлю на концерте. Особенно если получится уговорить Хьюго. А у меня обязательно получится!

Тут до меня дошло, что, пока я сижу здесь, у бабушки на кухне, из меня вместе с воздухом вышла небольшая порция стеснительности, неловкости и застенчивости. В общем, все то, что мешает нормально жить.