Губы Вэй Инло изогнулись в улыбке, она не стала отказываться от такого заманчивого предложения и оперлась на плечо девушки, прямо как фазан и пион с вышивки.

Они шли последними и замыкали вереницу темных платьев, которые, словно птицы, истомленные в полете, возвращались в гнездо во главе с тетушкой Фан. Фан много лет служила во дворце и отвечала за обучение новеньких девушек. Дорога, по которой они шли, постепенно темнела, по обеим сторонам вытягивались тени от деревьев, окрашивая светлые каменные плитки в черный цвет.

Неожиданно тетушка Фан остановилась и приказала:

— Быстро отвернитесь! — И сразу же сама первая повернулась к стене.

Никто не понял, в чем дело, но все послушно уткнулись в стену. Но любопытство, конечно же, оказалось сильнее, и Цзиньсю аккуратно повернула голову и увидела два алых фонаря, затем еще два, после их и вовсе стало шесть. Две колонны служанок шествовали, держа в руках изысканные фонари алого цвета. В центре великолепной процессии в специальном кресле сидела прекрасная женщина. Она выглядела утомленной, опиралась на спинку сиденья и дремала. Четки из яшмовых бусин на ее запястье покачивались в такт движению, бусины легонько стукались друг об друга, рождая прекрасную мелодию, словно кто-то решил сыграть на пипе [Китайский щипковый музыкальный инструмент типа лютни.].

Цзиньсю влюбленно смотрела на яшмовые бусины и забыла обо всем на свете, пока тетушка Фан не отвесила ей оплеуху. Только тогда девушка осознала, что процессия уже прошла.

— Ты что там высматриваешь? — строго спросила тетушка. — Жить надоело?

Цзиньсю подняла руку и дотронулась до горящей щеки, сама до конца не осознавая, горело ли лицо от удара или же от внутреннего жара, разливающегося по всему телу. Она продолжала смотреть вслед скрывшейся процессии.

— Так это и есть процессия ицзя [Процессии, сопровождающие выход знатной особы. Для каждого вида такого эскорта полагается определенное количество евнухов и служанок, строгий набор фонарей и флагов с соответствующей символикой. Воспользоваться сопровождением ицзя имела право только императрица и вдовствующая императрица.]…

Фан презрительно выплюнула:

— Дурочка, ицзя может использовать только императрица, а это была благородная супруга Хуэй, со своим ичжаном.

Линлун приблизилась и с любопытством спросила:

— А другие наложницы как передвигаются?

— С помощью цайчжана! Но его может использовать только хозяйка своего дворца, остальные и думать о нем не смеют.

Для новеньких, только что оказавшихся во дворце служанок всё было в диковинку, и они задавали тысячи вопросов. Терпение тетушки Фан хоть и было на пределе — это было заметно по ее лицу, — но время от времени она отвечала, чтобы показать, что и сама многое повидала за годы службы.

Вэй Инло слушала каждый вопрос и каждый ответ, тщательно все запоминая. Каждая мелочь могла стать зацепкой, и как только их будет достаточно, она точно сможет… разыскать преступника, расправившегося с ее сестрицей.

— Тетушка, — у Цзисян, в отличие от подруги, вопросы были такими же, как у остальных, — а куда направлялась благородная супруга Хуэй?

Тетушка Фан рассмеялась:

— Куда бы ни шла госпожа, не твоего ума дело! Хватит таращиться, а то глаза выпадут! У вас такой жизни не будет. Идемте!

Глава 9

Разногласия

Тетушка Фан привела группу служанок в их покои. — Вы успешно прошли все испытания и теперь стали служанками, — веско произнесла она, окинув девушек строгим взглядом. — Отныне вы будете жить здесь, под моим присмотром.

Все принялись осматривать свое новое жилище. Комната была очень опрятной и чистой, стояли стол и стулья, а на стене висела картина с бодхисаттвой Гуаньинь [Богиня (бодхисаттва) милосердия и сострадания в китайском буддизме. // Собственно говоря, всего за неделю до этого Пиньятти направил Чиано пространный отчет, где указывал, как важно поскорее провести конклав для избрания нового папы. В любом случае представлялось, что такое собрание не за горами, ибо состояние здоровья нынешнего понтифика внушало большие опасения. Посол признавался: «Боюсь, пока длится теперешний понтификат, особых надежд питать не приходится». Он вспоминал, что говорил самому дуче: «Святой Отец упорно цепляется за свои идеи, и это упрямство лишь усугубляется из-за почтенного возраста и того недуга, который его терзает». Но Пиньятти все-таки сохранял некоторую надежду: «Я убежден, что следующий понтификат будет существенно отличаться от нынешнего». Pignatti to Ciano, January 14, 1939, ASDMAE, AISS, b. 95. Подробности этой истории см. в: Kertzer 2014. Записка Тардини цит. по: Coco 2019, p. 1155 (многоточие оригинала). ]. Она взирала на девушек мягко и с бесконечной добротой, в руках держала кувшин для омовения рук, в котором были зеленые листья плакучей ивы. Комната служанок больше напоминала опочивальню какой-нибудь барышни из знатной, но не слишком зажиточной семьи.

На столе стояло два блюда, на одном лежали сладкие гороховые лепешки, на другом — печенье из фасолевой муки. Все-таки мастерство императорских кухонь не шло ни в какое сравнение с мелкими городскими лавками, каждое кушанье было настоящим произведением искусства, и даже сейчас на угощении красовались искусно вырезанные птички с крылышками.

У Цзисян тут же потекли слюнки. Она была из бедной семьи, родители отправили девушку во дворец, чтобы избавиться от лишнего рта, она часто голодала, поэтому эти два блюда с кушаньями манили ее куда больше, чем яшмовые бусины на запястье благородной супруги Хуэй. Девушка, не мигая, уставилась на угощения и спросила:

— Тетушка, это для нас приготовили?

— Да, для вас, — ответила тетушка Фан, но тут же добавила: — Но можно только смотреть. Есть нельзя.

— Почему это? — изумилась Цзисян.

— Вы вошли во дворец, чтобы быть служанками, а не госпожами, — строго наставляла их тетушка Фан. — Ваши руки и ноги должны быть ловкими, внешний вид — чистым и опрятным, от вас не должно неприятно пахнуть, господа могут посчитать подобное за оскорбление. Тогда вам несдобровать, да еще и мне достанется. Рыбы и мяса даже касаться не смейте. Съедать можно только восемь десятых от того, что дают, не то вы часто будете бегать по нужде.

Смысл сказанного был прост: есть досыта нельзя, поэтому о каком-либо ужине или даже легком перекусе перед сном вообще лучше было забыть.

— Время позднее, ложитесь спать, — сказала тетушка Фан, еще раз окинув всех служанок взглядом, задержалась на Цзисян, прищурилась и добавила: — Завтра я приду к вам. И если хоть кусочка недосчитаюсь, то…

Цзисян понуро опустила голову.

Все стояли, застыв, точно деревянные болванчики, но стоило тетушке уйти, как девушки ожили и рванулись в бой за место на кроватях.

— Я буду здесь спать!

— Нет, я первая увидела эту кровать!

— Раз увидела, значит, твоя, что ли?

Пока все боролись за место у окна, Цзисян рванула вперед и запрыгнула на самый край кана [Широкая кирпичная или глиняная лежанка, внутри которой по специально проведенным каналам проходил горячий воздух от печи, одновременно она же выполняла функции дымохода. Печь, находившаяся у одного из концов лежанки, служила также и для приготовления пищи. Сверху кан накрывали бамбуковыми или соломенными циновками.], отхватив самое лучшее место в комнате, и с улыбкой позвала:

— Давай сюда!

— Ага! — откликнулась Линлун, думая, что звали ее. Она решила, что Цзисян решила подсобить землячке, но заметила, что девушка машет не ей:

— Инло! Инло, скорей сюда! Я тебе лучшее место заняла!

Нога Линлун застыла в воздухе, так и не сделав шага. Она сконфузилась и подумала, что теперь все на нее смотрят, лицо ее залила краска стыда.

Вэй Инло, наблюдавшая за этой сценой, подумала, что Цзисян совсем безнадежна. Девочка хоть и добра сердцем, но слишком уж прямолинейна. Она явно не понимала, что ненароком сказанная фраза может обидеть другого человека. Надо будет поговорить с ней, но явно не сейчас. День выдался такой хлопотный и утомительный, она тоже устала. С узелком в руках девушка забралась на кан. Цзисян бережно взяла его и ласково ей улыбнулась:

— Инло, большое спасибо тебе за то, что ты сегодня сделала!

— Тоже мне, большое дело. Ты меня весь день благодаришь, — ответила Вэй Инло, осматриваясь по сторонам. — Кстати, а здесь живут только новенькие?

— Ага! А что? — озадаченно спросила Цзисян.

— Да так. Я подумала, что было бы неплохо встретить здесь парочку служанок, которые вошли во дворец немного раньше нас. Я бы расспросила их о местных правилах, чтобы не нарушить ненароком какое-то из них.

— Дело говоришь. — Цзисян поверила ее словам, взгляд девушки вновь метнулся к двум блюдам на столе. — Если бы я не боялась нарушить правила, точно в одиночку бы прикончила все эти кушанья…

Тут раздался чей-то смех, и был он до того язвительный, ехидный и резкий, что сразу стало ясно, кто смеялся. Девушки обернулись и увидели Цзиньсю.

— Неужели ты ее слова за чистую монету приняла? Мне кажется, ее не волнуют правила, она просто хочет выслужиться перед тетушкой да угодить ей!

Однако никакой реакции на ее слова не последовало.

— Уже поздно, — спокойно произнесла Вэй Инло, даже не взглянув на Цзиньсю. — Давай разберем постель и пораньше ляжем.

— Да! — Цзисян, словно маленькая послушная девочка, тут же начала расстилать постель, нарочно подвинув подушки поближе друг к другу. Можно было лечь рядом и, если что, пошептаться друг с другом и посекретничать.

Цзиньсю почувствовала себя одураченной и разозлилась. Она схватила Вэй Инло за предплечье:

— Отвечай, когда с тобой разговаривают!

— Чего пристала? — Цзисян недовольно оттолкнула ее от Вэй Инло. — Ты такая надоеда, сестрица Инло сегодня очень устала, ты дашь ей уже отдохнуть?

— Не надо говорить за нее, — не унималась Цзиньсю. — Ты думаешь, она по доброте душевной тебе помогла? Так вот, слушай, она хотела покрасоваться перед управляющим У, она тебя использовала, да и всех нас тоже!

— Чепуху не городи! — разозлилась Цзисян. Она вскочила с кана, засучив рукава, будто взаправду вознамерилась драться с Цзиньсю.

— Разве не так? — Цзиньсю вовсе не желала драться с этой дурехой, такие глупышки не знают меры в бою. Самой же Цзиньсю, деликатной и изящной, не пристало проявлять такую грубость, поэтому она быстро перевела тему разговора на Вэй Инло: — Не веришь мне, так спроси ее! Сегодня она ради себя самой старалась.

Вэй Инло лишь окинула ее безразличным взглядом. Лучшим выходом было игнорировать эту девицу. Инло расстелила постель, забралась под одеяло и усталым голосом позвала:

— Цзисян, иди сюда.

— Иду, — послушно отозвалась Цзисян, точно щенок или котенок, услышавший зов хозяина. Она отвернулась от Цзиньсю, быстро скинула туфли и юркнула под одеяло.