Эрван смолкает. От волнения или из страха, что был слишком откровенен? Сефрон чувствует, как напрягаются мышцы его бедра, соприкасающегося с ее ногой. В глазах Тамары она замечает искорки удовольствия. Игроки в го заинтересованно подняли голову.

Директор театра вздыхает, обнимает Тамару за плечи, улыбается Эрвану:

— Вы правы. Но боюсь, что все это лишь компромисс. Если завтра, чего я опасаюсь, Герен серьезно вырвется вперед, большинство деятелей настоящей культуры могут приготовиться к худшим временам. Всем будут править деньги и выгода.

Эрван бледнеет и поднимается:

— Я вам — о культуре, а вы мне — о выборах. Ваша представительская демократия готова отдать Богу душу, правые-левые, все они в агонии, наша цивилизация находится в состоянии клинической смерти. Я кричу вам, что нам не хватает великих голосов, которые в совершенных формах театра, литературы, живописи, кино смогли бы придать этому факту универсальное выражение. А вы талдычите мне о первом туре президентских выборов. Представители культуры в этой стране поддерживают непристойные связи с политическими деятелями, и это затуманивает им мозги. Вы мне отвратительны. Сильви, идем спать.

По дороге к красному флигелю Сеф шепчет:

— Зачем так вызывающе?

Эрван молчит.

ВОСКРЕСЕНЬЕ

Когда Парис входит в небольшое кафе пятнадцатого округа, Перейра уже там. Перед ним на стойке развернут «Журналь дю диманш», в правой руке чашка. Мужчины приветствуют друг друга. Заказывается вторая чашка кофе.

Перейра складывает газету и пристально разглядывает своего шефа:

— Не скажу, что блестяще выглядишь. Плохо спал?

Парис кивает.

— Праздник дома?

— Всю ночь ворочался. — Парис одним глотком допивает кофе и делает знак бармену. — Еще один. — Они умолкают. — Возвращаясь домой, я всякий раз спрашиваю себя — зачем? — Снова воцаряется молчание. Приносят кофе. Парис берет чашку. — И, честно сказать, мне плевать. Я устал. — Он поворачивается к своему заместителю. — Тебя шокирует, что я тебе об этом рассказываю?

Перейра — примерный отец семейства и счастлив в браке. Он мог бы много сказать о том, что это такое. Но жизнь и профессия научили его, что в этом вопросе советы часто совершенно бесполезны.

— Мой старший сын до сентября на практике в Англии, если хочешь, я могу дать тебе ключи от его квартиры.

Парис качает головой, его лицо светлеет. Звонит мобильник. Контора.

— Слушаю!

Проходит несколько секунд, потом в течение примерно двух минут Парис обменивается со звонившим обрывками фраз, после чего телефон возвращается на свое место в карман, откуда и был извлечен.

Фишар только что пришел в контору.

— В воскресенье утром? Его тоже жена достала?

Парис иронично скривился:

— У него информация. На Субиза.

— Уже?

— Там, в Бово, [На площади Бово находится Министерство внутренних дел.] работают как заведенные. Примерное проворство.

— Ты просто воплощение пессимизма. И что говорят шпионы?

— Субиз на хорошем счету и всякое такое вплоть до его прикомандирования к службе безопасности Комиссариата по атомной энергетике. Работал он там три года. В министерстве нет никаких его личных вещей и, соответственно, ноутбука, после его ухода даже следа не осталось. Так они, по крайней мере, утверждают.

— Это все?

— Нет, было приведено множество имен возможных недоброжелателей. Большинство связано с последним местом прикомандирования.

— Теперь все?

Парис кивает.

— Да, не разживешься.

— Странновато для человека, прослужившего в конторе двадцать лет, из которых двенадцать в Центральном разведывательном управлении.

— Что ты об этом думаешь?

— Что пока мы предоставим Тома нарыть все, что он сможет, про официальных недоброжелателей. Я перезвоню ему, когда мы выйдем из кафе. — Пауза. — А на самом деле, как ты думаешь, с чего бы это вдруг тебя вот так внезапно приняли в воскресенье утром?

— Чтобы простой офицер службы безопасности был принят главой Комиссариата по атомной энергетике? — Перейра пожимает плечами. — Меня теперь ничего не удивляет. Я тебе уже говорил, я не такой, как ты, я не…

— Пессимист, знаю. — Морщины на лице Париса впервые за утро разгладились. — Давай зайдем к Кардона. Ну, хоть что-то сделаем. Фишар, судя по всему, не оценил наших утренних действий. Ему бы хотелось постоянно быть в курсе. Значит, на встречу с атомным королем, но без фанатизма.

— Ты же меня знаешь. Я всегда с почтением относился к хозяевам.

Парис снова улыбается. Расплачивается за три кофе и спешит за Перейрой на улицу Леблан.

Перейдя ее, они оказываются у входа в официальную штаб-квартиру комиссариата.

Охранник открывает перед ними тяжелую дверь, запертую на двойной оборот ключа:

— Входите, господа, вас ждут. — Голос отдается эхом в пустынном вестибюле. Охранник проверяет удостоверения личности, затем провожает полицейских к лифту.

Седьмой этаж. Длинный коридор, ни единого звука. Они проходят через первое помещение — три пустующих рабочих места, вероятно, здесь сидят штабные патрона — и останавливаются перед второй дверью. На этот раз охранник стучит и застывает в ожидании ответа.

Через дверь до них доносится строгий голос:

— Пусть войдут…

Полицейские оказываются в огромном, скорее, пустом помещении. Холодно. Их ожидает пятидесятилетний мужчина аскетической внешности. Худой, суровый, он под стать своему королевству.

Он один. Спокойный, уверенный в себе.

«Монах-воин, — проносится у Перейры в голове, — ретивый слуга республики».

Медаль офицера Почетного легиона для гражданских лиц, два диплома почетного доктора наук престижных университетов на имя Жоэля Кардона, «Ежегодник выпускников Политехнической школы» этого года, три фотографии: на одной — группа студентов. Политехники? Его выпуск? И на двух других — хозяин кабинета в компании серых кардиналов от политики. Эти детали только подтверждают первые впечатления Перейры. Парис протягивает руку хозяину и открывает военные действия:

— Петрюс Парис. Спасибо, что приняли нас столь быстро. Предполагаю, что майор Субиз был вашим близким сотрудником.

Лицо главы комиссариата остается столь же непроницаемо, только вокруг глаз собираются тонкие морщинки. Он поспешно прерывает физический контакт с Парисом и совершенно не обращает внимания на Перейру.

— Вы удивлены, что я здесь в воскресенье утром? — Кардона приглашает полицейских присесть к рабочему столу, напротив него. — Наши офицеры безопасности — это часть нашего штата, я бы даже сказал, наша семья, так что смерть одного из них — нечто из ряда вон выходящее. А смерть майора Субиза произошла при чрезвычайно трагических обстоятельствах. — Пауза. — Что вы можете мне сказать?

Полицейские переглядываются.

— Он был убит у себя дома, — начинает доклад Парис. — В ночь с пятницы на субботу, возможно около двадцати двух часов, и без идентифицированных свидетелей. Это единственное, что мы знаем определенно. Возможно, что, неожиданно вернувшись, он застал дома взломщиков. Но это лишь гипотеза. Мы продолжаем поиски как в его личной жизни, так и по службе. Были ли у него враги? Работал ли он над важными документами? Ваше сотрудничество было бы нам чрезвычайно полезно.

— Честно говоря, тут мне вам особенно нечего обещать. У майора Субиза были весьма разнообразные обязанности, которые зачастую прямо или косвенно касались секретов безопасности страны. Вы же понимаете, что в ядерной области эти секреты появляются практически сразу.

— Каковы же были эти обязанности?

— Напрямую я с ним не часто соприкасался. Но до вашего прихода я просмотрел его досье. Там выявляются два основных направления: личные расследования в рамках отбора персонала, ежегодные собеседования с некоторыми ключевыми фигурами нашей организации, контрольные посещения объектов, анализ внешних рисков — вот такого рода дела.

— То есть он мог привлекаться к принятию решений о найме или увольнении сотрудников? Или мог задеть кого-то из начальников?

— Возможно.

— В таком случае у него может быть множество потенциальных недоброжелателей! — Перейра впервые включается в разговор.

— Я про это ничего не знаю. Это не мое дело.

— Можем ли мы увидеть эти досье? — Перейра настойчив.

— Очень сомневаюсь. Однако мы не будем тянуть с внутренним расследованием, результаты которого мы вам, конечно, сообщим, как только они у нас будут.

Парис снова овладевает ситуацией:

— А второе направление?

— У нас есть некоторые сложности с определенными агрессивно настроенными группами экологов, выступающими против ядерных исследований, иногда они связаны с немецкими «Блэк блокс». Майор Субиз участвовал в их нейтрализации, насколько это было возможно. Все, естественно, в рамках закона.

— Он был замешан в недавних событиях?

— Да. И газеты, кстати, достаточно широко это освещали. Полгода назад в Маркуле весь наш главный штаб был блокирован в течение многих часов из-за запуска новой исследовательской программы. Человек десять экологов приковали себя цепями к входным дверям. Чтобы освободить проход, полиция была вынуждена резать цепи. Субиз занимался юридической стороной дела. И возможно, из-за этого однажды утром вся его машина оказалась измазана грязью. Ответственность за эту акцию взяла на себя небольшая группировка, действовавшая в Маркуле. Они утверждали, что это радиоактивная грязь, которую они набрали под Гаагой. Субиз подал жалобу, дело рассматривается.

— Вам известно название этой группировки и имена ее членов?

— Нет, это не мой уровень, я не вхожу в такие детали. Мы виделись с Субизом по этому поводу несколько раз, чтобы утвердить предложенную им стратегию. Мы пришли к заключению, что эти люди ввязались скорее в символическую и виртуальную борьбу, чем в прямые насильственные действия, и решили не придавать им широкой медийной огласки. Однако, возможно, мы ошиблись. Вы найдете все следы этого дела, опросив надлежащие инстанции.

— Борзекс… Вам что-то говорит это имя?

— Нет. Впервые слышу.

Ни один мускул не дрогнул на лице Кордона.

Парис спросил себя, искренен ли его собеседник или так блестяще играет?

— Это последняя подружка жертвы.

Кордона позволяет себе улыбнуться:

— Дорогой мой, с какой стати я должен знать эту даму? Меня не интересует личная жизнь моих подчиненных, да и с майором Субизом мы были едва знакомы.

— Субиз работал в этом здании? — продолжает Парис.

— Да.

— Можем ли мы взглянуть на его кабинет?

— Это обязательно?

— Даже необходимо. Не беспокойтесь, нам необходимо удостовериться, что ноутбука жертвы, который мы не обнаружили при осмотре квартиры, здесь нет.

— Конечно-конечно…

Парису показалось, что он уловил тень волнения, пробежавшую по лицу собеседника.

— Сомневаюсь, что мы найдем здесь что-нибудь интересное. Однако заверяю вас, что, если подобное произойдет, мы ничего не сделаем без вашего разрешения.

— Не сомневаюсь. — Кордона встает из-за стола, показывая, что беседа закончена. — Вас проводят. А я должен идти голосовать.

Полицейские прощаются с Кордона и следуют за охранником тремя этажами ниже. Он открывает им кабинет Субиза и застывает в проеме двери. Белый куб со строгой обстановкой и единственным окном, которое не открывается. В центре помещения, на рабочем столе, — новехонький компьютер.

— Такой новый, что даже еще не подключен, — иронично замечает Перейра. — Думаешь, они потрудились вставить в него рабочие программы?

Парис не обращает внимания на иронический выпад подчиненного и приступает к осмотру помещения.

В шкафу совершенно пусто, только канцелярские принадлежности. В ящиках стола — аналогичная картина. В комнате практически нет личных вещей, если не считать черно-белой фотографии скал Этрета́ в рамке на стене и выстроившихся в ряд кактусов на полке за креслом. Несколько журналов, книги.

Ноутбука, конечно, нет.

— Славно прибрались. Думаю, нет необходимости увозить отсюда компьютер. — Перейра оборачивается к охраннику. — Можем ли мы взглянуть на кабинеты других сотрудников службы безопасности?

— Это невозможно. У меня нет на это разрешения. И, кроме того, все они в Саклэ, в административном корпусе. Только у майора Субиза был тут кабинет.

Парис подходит к стене и принимается рассматривать фотографию скал под дождем.

На снимке виден силуэт женщины, она стоит спиной к фотографу на некотором расстоянии, повернувшись лицом к скалам. Густые светлые волосы… Возможно, это Борзекс. Этрета, романтические воспоминания. Неплохая композиция, но видно, что снимок любительский. Возможно, его делал сам бывший владелец этого кабинета.

Парис вполне мог бы снять нечто подобное. Он дважды ездил в Этрета с женой. Оба раза шел дождь. Парис вздыхает. Им больше нечего тут делать.

Последнее воскресенье апреля и первый тур президентских выборов. На углу очень тихой улочки в жилом квартале в близком предместье Парижа человек тридцать фотографов и операторов, болтая, коротают время перед входом в пункт голосования.

Черный «ситроен» с шофером и телохранителями останавливается перед дверями. Хорошо сохранившийся загорелый пятидесятилетний мужчина выходит из машины: энергичный вид, темный костюм, галстук. Это Герен — кандидат от правых, лидирующий во всех опросах.

Вспышки фотоаппаратов. Мужчина улыбается.

В машине его жена Соня: короткие черные волосы, ярко-синие глаза, скромное платье в белую и голубую полоску, короткий пиджак в таких же тонах, она увлечена телефонным разговором: «Нет, не настаивайте. Бриансона нет в программе кандидата… Мы отправим вам Боскена, он бывший горный проводник… Да, именно так. Жители Бриансона будут очарованы». Отключается, поднимает голову.

Герен нетерпеливо берет ее за руку и тащит за собой ко входу.

Снова целый каскад вспышек. Образ дружной семьи.

Герен шепчет, до боли сжимая Соне руку:

— Улыбайся. Если ты еще умеешь это делать.

Эжен Шнейдер, главный соперник Герена, проголосовал в новом городе большого Парижа. Глава его предвыборной кампании, друг детства и вечный товарищ Поль Дюмениль, приехал за ним на машине к выходу из пункта голосования.

— Что нового?

— Да ничего. По данным последних опросов, у тебя никаких шансов вырваться вперед. И во втором туре Герен опережает на четыре пункта. Тенденция стабильная.

— Хорошо бы раздобыть какой-нибудь компромат, чтобы послать в задницу этого мерзавца!

— И не мечтай. Мы уже перерыли все и не нашли ничего конкретного.

Взгляд Шнейдера скользит по тоскливой окружной дороге, нескончаемо бегущей в окошке машины. «Блевать тянет от этого типа, который играет в народного трибуна, а у самого вместо глаз евро».

— Избавь меня от своих пустых излияний, они голоса нам не принесут. — Дюмениль переводит взгляд на Шнейдера. — А ты неважно сегодня выглядишь.

— Я не могу без Мирей, — слышится в ответ хриплый голос Шнейдера.

— Может, стоило это предвидеть и не торопиться колотить ее?

— Колотить! Не преувеличивай. — После паузы. — Она забрала свою жалобу.

— Чтобы не мешать твоей предвыборной кампании. Умница.

— Я все еще надеюсь, что она вернется.

— Это, старичок, от меня не зависит. Зато, чтобы развеять тоску, я отвезу тебя пообедать в «Приёре». Непозволительная роскошь для кандидата в президенты.

Когда они подъезжают к Парижу, Шнейдер снова возвращается к предвыборным делам:

— Ты видел закон о европейском водяном реакторе во Фламанвиле?

— Да.

— Странный поворот. Не один месяц министерство Герена блокировало любое продвижение в этой области. Официально проект закона ненадежен, а этот идиот позиционирует себя как защитник окружающей среды. Однако всем известно, что он исподтишка работает кое на кого из своих хороших друзей. И до нового приказа возможный запуск реактора не входит в их планы. Ну и как ты объяснишь это изменение курса?

— Никак.

— Если Герен активизировался, значит у него есть веские основания. Ядерные программы всегда волнуют наш электорат, нам здесь нечем поживиться? Попробуй посмотреть.

Дюмениль пожимает плечами:

— Невелик труд. Посмотрю, что можно сделать.

Тома в 36-м доме вкалывал, не поднимая головы. Группа экологов, засветившаяся в инцидентах, про которые говорил Кардона, называется «Воины экологии». Их глава, можно даже сказать, гуру — некий Эрван Скоарнек, имя которого фигурирует в информации Центрального управления по Субизу. И встречается, кстати, чаще других. Парню всего двадцать шесть, а он уже засветился не в одном выступлении, которые от раза к разу становятся все агрессивнее. Стычки с охотниками, нападения на тех, кто носит шубы, рейды по лабораториям, где проводятся опыты на животных по искусственному оплодотворению. Дальше — больше. Захват зданий, остановка транспорта с радиоактивными отходами и блокировка сайтов по ядерной энергетике. Нанесение ущерба разной степени тяжести. Во Франции и за границей. И все это зачастую сопровождается самоуправством по отношению к стражам общественного порядка или представителям власти. В общем, организованная группировка.

А теперь еще и убийство?

Скоарнек живет в тринадцатом округе, на Альпийской площади. Почти рядом с Комиссариатом по атомной энергетике. Утро выборов, на улицах никого, и Парису совсем не хочется возвращаться домой. Он убеждает своего заместителя сделать крюк по бульвару Венсан-Ориоль и убедиться, имеют ли они дело с убийцей или с убежденным экологом. По дороге Перейра возвращается к встрече с Кардона:

— Красиво сработал.

— Да. — Пауза. — А возможно, дело тут просто во врожденной склонности к сохранению непрозрачности французских атомных программ.

— Можешь сказать все это еще раз, но понятным языком? Комиссариат существует уже пятьдесят лет и так или иначе контролирует все, что относится к французскому атому. Как исследования в военных целях, так и, главное, мирное использование, через «Арева». А Комиссариат — это очень крупный мажоритарный акционер «Арева». С промышленной точки зрения эта группа — курица, несущая золотые яйца. Вместе с Электроэнергетической компанией Франции она производит бо́льшую часть электроэнергии и обеспечивает наше мировое превосходство в этом вопросе. Мы первые в секторе, что означает десятки миллиардов евро. И главное, эту несушку ни в коем случае нельзя зарезать. Так что на всех уровнях следует молчать. Представляешь, что начнется, если люди станут задавать вопросы о возможных негативных последствиях?

— Это как чернобыльское облако, которое обошло нас стороной.

Парис кивает:

— И не только.

— Откуда ты знаешь?

— Это дело привело к нашему знакомству. — В голосе Париса звучит ирония. — Все началось с лавочки под названием «Центрифор», которая, в частности, производит центрифуги для атомных электростанций. И это серьезный конкурент компании «Сименс», являющийся в настоящее время поставщиком «Арева». «Пико-Робер групп» выкупила эту компанию при совершенно сказочных обстоятельствах, чтобы не сказать хуже. Как бы то ни было, в тот момент мне пришлось заняться этим вопросом. А у меня хорошая память.

Пауза.

— А если тут что-то другое?

— Что, например?

— Ну, если это не, как ты говоришь, болтовня для прикрытия…

— Мы еще повидаемся с генералом Кардона. — Парис щелкает языком. — Одного не могу понять, почему у одного Субиза был кабинет в штаб-квартире Комиссариата? И все так быстро убрали? И эта Борзекс…