— Да, мсье Броссар, — ответил мой отец, — и я пришел извиниться за то, что произошло сегодня утром на мельнице. Моя жена, движимая любопытством, позволила себе позабыть о приличиях и о том, что ей не следует себя так ронять. Как вы знаете, она здесь всего неделю.

Мсье Броссар кивнул и обратился к моей матери:

— Вы скоро ознакомитесь с нашими обычаями и свыкнетесь с нашими традициями. Если встретятся какие-нибудь затруднения, если вы не будете знать, как следует поступить в том или ином случае, а мужа вашего не будет дома, вы всегда можете обратиться к вашей золовке, мадам Демере, которой отлично известны все стороны жизни на стекольной мануфактуре.

Он встал, давая понять, что аудиенция окончена. Мсье Броссар был человек невысокий, хотя держался с большим достоинством, и на мою мать ему приходилось смотреть снизу вверх — она была выше его.

— Позволительно ли мне сказать несколько слов? — спросила она.

Мсье Броссар поклонился.

— Разумеется, мадам Бюссон, — ответил он.

— Как вам известно, я дочь бальи, — начала она, — и мне с ранних лет приходилось наблюдать за работой отца. Мне случалось также помогать ему — приводить в порядок бумаги, готовить документы, необходимые для очередного процесса, — одним словом, я разбираюсь в законах.

Мсье Броссар снова поклонился.

— Я не сомневаюсь, что вы были ему хорошей помощницей, — заметил он.

— Это действительно так, — подтвердила моя мать. — И я хочу быть помощницей своему мужу тоже. Вы обещали сделать его в скором времени управляющим — либо здесь, либо на какой-нибудь другой мануфактуре, где он будет отвечать за всю работу. Когда это произойдет и когда ему придется отлучаться, я хочу быть в состоянии его заменить и руководить работой мануфактуры. Я не сумею этого сделать, не ознакомившись предварительно с тем, каким образом производится эта работа. Сегодня утром я получила свой первый урок на сортировке кварца.

Мсье Броссар с изумлением смотрел на мою мать, так же как и мой отец.

Она не дала им возможности что-нибудь сказать в ответ и продолжала свою речь.

— Матюрен, как вы знаете, все время придумывает что-то новое в своем ремесле, — говорила она. — Его голова занята всевозможными нововведениями. Вот и сейчас он думает не обо мне, а о какой-нибудь новинке. Когда он станет управляющим мануфактурой, то будет слишком занят новшествами и ему некогда будет заниматься текущими делами. Я намерена взять это на себя.

Мсье Броссар был в полном недоумении. Ни одному из его мастеров не случалось брать себе в жены такую решительную женщину.

— Мадам Бюссон, — сказал он, — все это очень похвально, однако вы забываете о первом и главном своем долге, о своей будущей семье.

— Я об этом не забываю, — возразила она. — Большая семья — это только часть моей работы. Благодарение богу, я достаточно сильна. Рождение и воспитание детей меня не беспокоит. Если вы считаете, что, работая вместе с другими женщинами, я уронила достоинство Матюрена, я больше не буду этого делать. Но если я вам это пообещаю, не сделаете ли и вы кое-что для меня? Я бы хотела знать, как ведутся конторские книги стекольной мануфактуры и как продается товар — я имею в виду сделки с торговцами. Мне кажется, что это весьма важная сторона дела.

Матушка добилась своего. Она не стала доискиваться, чему этим обязана — своей ли красоте или же силе воли и настойчивости (мне кажется, что и отец этого не знал), но не прошло и месяца, как в ее распоряжении оказались все книги и счета, а мсье Броссар отдал распоряжение торговцам, владельцам лавок ознакомить ее со всем, что касается финансовой стороны дела. Возможно, он считал, что это лучший способ удержать ее дома, отвлечь ее внимание от рабочих и их жен. Все это, однако, не мешало ей вставать среди ночи вместе с другими женщинами, когда отец работал в ночную смену, идти через двор в стекловарню и готовить ему кофе. Это была традиция, которой она считала необходимым следовать, и мне кажется, за всю свою жизнь она не пропустила ни одной ночной смены. Я мало знаю о том, что думали о ней жены других мастеров, не питали ли они зависти к моей матери оттого, что она была умнее и образованнее их, или оттого, что к ней благоволил мсье Броссар, но мне кажется, что не питали. Ведь ни одна из них, если не считать тетушку Демере, не умела ни читать, ни писать, и, конечно же, они не имели ни малейшего понятия о цифрах и о том, как вести конторские книги.

Впрочем, независимо от того, как относились к ней женщины, именно в первые годы ее пребывания в лесах Фретваля мама получила свое прозвище, которое сопровождало ее до конца дней и под которым она была известна не только в других местах, где им с отцом приходилось впоследствии работать, но и вообще повсюду, где занимаются нашим стекольным ремеслом.

В эти первые годы брака моего отца обуревали честолюбивые стремления. Он придумывал и создавал для Парижа, а также для сбыта на американском континенте лабораторную посуду и, кроме того, разнообразные приборы из стекла, которые использовались в химии и астрономии. Это было время, когда новые идеи получили быстрое и широкое распространение. Он всегда опережал свое время и в тот период своей работы в Брюлоннери сделал несколько интереснейших и ценных находок: ему удалось создать изделия совершенно новой, необычной формы. Эти инструменты изготавливаются теперь во множестве, ими пользуются врачи и аптекари по всей Франции, и имени моего отца ныне никто уже не помнит, а вот сто лет тому назад каждый аптекарь во Франции, покупая лабораторный инструмент, стремился найти именно то, что было изготовлено в Брюлоннери.

Продукция Брюлоннери пользовалась спросом и среди парфюмеров. Придворные дамы желали иметь на своем туалетном столике флаконы и флакончики самой затейливой формы, и чем изящнее, тем лучше, ибо в те поры влияние госпожи Помпадур на короля было безгранично и в великосветских кругах царила самая изысканная роскошь. Мсье Броссар, которого со всех сторон осаждали парфюмеры, желавшие составить себе на этом состояние, умолял моего отца забыть на время про научные инструменты и придумать такой флакон, который удовлетворил бы требованиям самых знатных покупателей.

Все началось с шутки. Отец попросил мою маму постоять перед ним, чтобы он мог сделать набросок с ее фигуры. Голова, прямые широкие плечи, столь необычные для женщины, высокая изящная фигура, стройные бедра. Он сравнил свой рисунок с последним эскизом аптекарской бутыли, которую собирался пустить в производство, — контуры совпадали почти полностью.

«Я понимаю, в чем тут дело, — сказал он моей матери. — Я-то считал, что эскиз построен на основе математических расчетов, а на самом деле я просто работал по вдохновению, потому что думал все время о тебе».

Он надел рабочую блузу и отправился в мастерскую к своей печи и своим чанам. Никому и до сей поры не известно, что послужило моделью новому изделию — аптекарская бутыль или фигура моей матери (отец говорил, что последняя), но только этот флакон, который он изготовил для парижских парфюмеров, был восторженно принят как продавцами, так и покупателями. Во флакон наливалась туалетная вода под названием «Королева Венгрии» в честь Елизаветы Венгерской, которая сохранила свою красоту до глубокой старости, до семидесяти лет. Отец очень смеялся и рассказал об этом всем своим друзьям в мастерской и в поселке. Матушка была немало раздосадована, но, как бы то ни было, с этого момента она стала Королевой Венгерской, под каковым прозвищем и была известна всем и каждому занятому в стекольном деле вплоть до самой революции, после которой превратилась в гражданку Бюссон, благоразумно отказавшись от королевского титула.

И все-таки порой о нем вспоминали. Чаще всего — мой младший брат Мишель, когда ему хотелось быть особенно язвительным. Он, бывало, говорил своим рабочим, стараясь, чтобы слышала матушка, что, как известно всему Парижу, трупы знатных дам, чьи головы только что скатились в корзину гильотины, пахнут туалетной водой, которую сорок лет назад своими чудесными ручками разливала по флаконам хозяйка некоей стекольной мануфактуры на потребу версальским прелестницам.