Девка и не заметила, как слишком сильно приблизилась к молодцу. И как тот сопеть перестал — тоже. А рыжий — хвать! — и стиснул пальцы на ее запястье. Йага не испугалась. Не было такого, чтобы в лесу ее кто-то обидел. Везде друзья-помощники. За нее и мыши, шуршащие в углу, встанут, и неясыть, следящая с елки, прилетит.

— Чего хватаешься? — шепотом спросила девка.

— А чего крадешься? — в тон ей ответил Рьян.

— Удушить тебя хотела, да ты проснулся не вовремя.

— Врешь.

— Вру. И что с того?

Молодец отпустил ее, сел и хорошенько, до хруста в членах, потянулся. Похлопал по месту рядом с собой — пригласил. Йага осталась стоять.

— Зачем к матушке явился?

Рьян мотнул головой, отбрасывая от лица спутавшиеся волосы. Маленькие золотые кольца в ушах дрогнули.

— А тебе что? Думаешь, я душегуб какой?

— Коли так, то земля тебе пухом, — спокойно ответила ведьма. — Чего просить собрался? И чем платить?

Молодец упер локти в колени, положил подбородок на сцепленные ладони. Долго снизу-вверх смотрел на девку и наконец признался:

— Проклят я. Ведьма твоя обещала помочь.

— Матушка Зорка. Коли помощи просишь, так зови ее с почтением.

— Ну Зорка, — не стал спорить Рьян. — А чем платить ей стану, — он тронул маленький деревянный туесок, висящий на шнурке на шее, спрятал под рубаху и похлопал рукой, — то не твоего ума дело.

Неужто думал, девка любопытная выпытывать станет? Посулит награду, если скажет. Йаге и впрямь любопытно было — сил нет. Но в темноте не видать, как у нее нос сморщился от расстройства. Она сказала:

— Проклят, стало быть. Что ж, знаю, что матушка поутру сделает. Пойдем.

Она не глядела, послушался ли гость. Коли богам он люб настолько, что наново с Йагой свели, то и разума они ему дадут, чтоб не перечил.

Когда Рьян вошел в избу, Йага уже вовсю топила печь. И, хоть рыжий и делал вид, будто не по велению зашел, а так, гулял просто, ухмыльнулась. Огонек хитро подмигивал из глубины устья, знай дровишек подкидывай. Веселый дым сначала занавесил кухоньку, но быстро нашел выход и послушно потек в трубу.

— Возьми горшок, — велела ведьма. — Воды налей да ставь в печь.

— А сама что? Невмоготу? Придумала тоже! Мужику кашеварить!

Йага медленно облизала губы, ни слова не говоря. А то так бы и дала хворостиной промеж лопаток! Молодец скрипнул зубами и начерпал из бочонка воды, поднял горшок, и впрямь тяжеловатый для бабы.

— Куда ставить-то?

Лесовка мотнула головой — копна волос так и заплясала, ровно то пламя.

— Да смотри к огню поближе!

Огонек поманил Рьяна из самой глубины печи — поди еще дотянись.

— А ухват где?

Девка вскинула густые брови. И так хороша она была в этой осенней сырой темноте, так ее загорелую кожу целовали отблески пламени, что Рьян в кои-то веки передумал препираться. Быть может, молчи он почаще, больше бы друзей себе нажил и меньше врагов.

Он поставил горшок в печь и подвинул, насколько хватало руки.

— Глубже.

Подвинул еще маленько.

— Вода так до вечера не закипит. Ставь куда положено.

Проклятый зыркнул сердито, но ведьме хоть бы хны. И не так на нее зыркали. Он сильно выдохнул через ноздри, лег на живот, пачкая рубаху сажей, и как мог растянулся по устью, ажно ступни от пола оторвались!

Печь была хорошая, просторная. Такая, какая устоит, когда от избы ни бревнышка не уцелеет. В ней и помыться можно, коли баню не истопишь, и еды на большую семью за раз сготовить. Рьяну печи не нравились. Ему больше был по нутру открытый очаг да котел над ним, как дома. Но даже северянин подивился, каким заботливым теплом обволокли его глиняные стены.

И только хотел выползти назад, как хитрая ведьма схватила его за ноги, и без того висящие в воздухе, да толкнула вперед. Рьян только что лицом в угли не угодил.

— Ты что удумала, ведьма?!

— Тебе, дурню, помогаю! — крикнула она и приладила к печи заслонку.

Вот тебе и на! Неужто правду усмарь врал?! Сготовит да сожрет? Такова лекарка? Рьян быстро перевернулся на спину, подтянул колени к груди и с силой лягнул — улетит до стены от такого удара и заслонка, и девка с ней вместе.

Вот только невдомек северному наследнику, что ведьма прислонилась к заслонке всем телом с той стороны, распластала по греющемуся железу руки да шептала тайные слова. И слова те крепче любого силача заслонку держали. Раз Рьян ударил, второй… И смекнул, что не шутит колдовка. Не приведи боги, правда запечет!

— Ты что творишь?! Выпусти немедля!

— Как готов будешь, так и выпущу! — был ответ.

Проклятый зарычал от бессилия: на мякине провели! Доверился бабе! Пора было вбить в бестолковую голову, что одни беды от них! Раз обжегся, так снова полез в самое пекло! Ну да ничего! Вот только выберется! Он эту поганку так оттреплет, что лес станет не мил! И пусть старая ведьма хоть всеми карами Света и Тени его стращает!

Рьян схватился за горшок и плеснул воды на дрова. Вот сейчас зашипят, заволокут все едким дымом… А огонь, ровно живой, возьми да и увернись! Молодец протер глаза. Вылил остатки — и снова без толку! Алые угли расползлись в стороны, как мошки вспугнутые! Неужто уже дыму наглотался?! Натянул рукав на ладонь, попытался прибить язычки пламени, что водили вокруг него хороводы. Куда там! Угли ползли по стенам, золотыми звездами свисали с потолка. Рьян колотил по ним, но никак не мог погасить. Неужто так вот бесславно жизнь его и закончится?!

— Выпусти, дура! — заорал он. — Сгорю ведь!

А ведьма знай шепчет. Шепот ее, как шелест листьев осенних, как скрип древесных стволов в ночи — далеко разносился, до самого нутра пробирал.

— Выпусти, не то пожалеешь!

Он зажмурился. Ну же, ну! Где то проклятье, когда оно так нужно?! Хоть раз же должно вовремя явиться и отодвинуть черным крылом человечий разум! Нет. Проклятье молчало. Справляйся сам.

Золотые мушки носились взад-вперед. Точно издеваясь, цапали за нос, касались кожи. Рьян отмахивался, ругался, колотился в заслонку, будто намертво вросшую в глину. А ведьма все шептала. Слова ее убаюкивали. Неведомый язык, чужой, колдовской. Он стелился, как туман. Успокаивал, как песня материнская. Приглашал живые угли в пляс, как праздничная музыка. Угли повиновались. Они менялись местами, извивались языками пламени, разгорались. Скоро темного угла в печи не осталось. От яркого света тянуло зажмуриться. И не погасить было тот огонь, не спрятаться от него. Рьян свернулся клубком и закрыл глаза. Бесславный конец, глупый. А и сам дурак, что бабе доверился.

Посветлело до того, что опущенные веки не спасали. Стало тесно и больно. И свет уже не вокруг был, а от заслонки. Не то железо раскалилось добела, не то ведьма наконец сжалилась и открыла выход. И так стало Рьяну страшно! Так не по себе! Век бы лежал в тепле да слушал колыбельную, век бы плавал в бесконечном забвении. Но неведомая сила тянула его к свету.

— Нет! Нет, не надо! — заорал молодец, ногтями цепляясь за покрытые копотью стены. — Не хочу!

И вдруг вывалился прямо на пол. Лишь дымная пуповина соединяла его с горячей печью, но и ту Йага безжалостно перерезала серпом.

Ведьма заботливо коснулась его лба, и на мгновение будто бы вернулся материнский печной жар, но рука исчезла, и жар, такой желанный, с нею вместе.

— Тепло ли тебе, молодец? — задорно спросила колдовка.

Тут Рьян разом вспомнил, что случилось. Вскочил, оттолкнул ведьму.

— Ты что это удумала?! Убить меня решила?

Ресницы дрогнули, но хитрого взгляда желтых звериных глаз не спрятали.

— А разве ты мертвый?

— Мог бы и быть!

— Коли я захотела, был бы, — спокойно кивнула Йага. — Но я тебя перепекла.

— Что сделала?

— Перепекла. — Йага отряхнула одежу молодца, и зола, въевшаяся в ткань, отстала, будто ее и не было. — Ровно дите хворое. Издревле так делали, чтобы нечисть не привязывалась. Знаю я, как ма тушка проклятья снимает. Отправит тебя в чащу, где темная сила великую власть имеет. И лучше бы тебе от нее хоть так защититься.

— Ты… Что же? Помогла мне, выходит?

— Выходит, помогла.

— А сказать, что задумала, никак нельзя было?

— А что, — Йага сощурилась, — ты б по своей воле в печь полез?

— Я б тебя туда сунул…

Она фыркнула: вот бы на такое поглядеть! Да рыжий тогда нипочем из лесу живым бы не выбрался! Однако ж вслух того не сказала. Села за стол, молча отрезала краюху хлеба, подала гостю. Тот помедлил, но хлеб принял. Присолил, укусил и наконец спросил:

— Для чего помогла-то? Если твоя ве… Зорка худое задумала, так скажи сразу.

Девка ажно простоквашей поперхнулась. Выдумал тоже! Матушка — и худое!

— Коли матушка помочь обещала, поможет. В лесу никто не лжет — себе дороже. А я всего-навсего оберег тебе на шею повесила.

— Зачем?! Я никто тебе. Человек пришлый, может еще и злой! Зачем помогла?!

Йага глядела на него поверх чашки. На рыжие кудри, на золотые кольца в ушах, на диковинные рисунки, виднеющиеся в вырезе рубахи. Задумалась. Нет, нет ответа!

— Того пока сама не ведаю. Как узнаю — скажу.