Когда они вернулись в риад, Клеманс провела Викки уже по другой, зигзагообразной лестнице, выходящей на крышу дома и в тайный сад Этты. Под сенью сплетенного бамбука Этта создала крошечный розовый рай, где люди и растения могли наслаждаться прохладой раннего утра, хотя сейчас уже стало слишком жарко.

Из сада открывался вид на сотни плоских разноуровневых крыш, выглядевших так, будто они все соединены между собой. Отсюда нельзя было разглядеть улицы внизу, но можно было увидеть глубокие тени и услышать смех и звук голосов. Над риадами возвышались минареты, а внизу носились ласточки, хватавшие добычу прямо в полете. На некоторых крышах женщины развешивали выстиранное белье или сплетничали, и ни одного мужчины в поле зрения. Вдалеке покачивались на ветру пальмы, над изрезанной местностью нависали Атласские горы.

— Вы говорили, что совершили со своей матерью сделку, — внезапно произнесла Викки.

Клеманс сделала глубокий вдох. Викки права. Ничего не поделаешь, нужно отвечать за свои промашки.

— Ах да. После рождения сына я тяжело заболела. Моя мать заплатила Жаку за то, чтобы он увез моего ребенка во Францию. Видишь ли, Жак был наполовину французом, наполовину марокканцем. И так как Марокко тогда находилось под протекторатом Франции, Жак сумел туда переехать. Я была не замужем и не могла оставить ребенка.

— Ой, я понимаю. Но в чем заключалась сделка?

— На самом деле это не было в прямом смысле сделкой. Я не совсем точно выразилась. Мама сказала, что обо всем позаботится, если я не стану поднимать шум.

Викки недоверчиво смотрела на бабушку широко раскрытыми глазами:

— И вы согласились?

— Я ведь уже сказала, что тогда очень тяжело болела. Лежала в бреду. У меня не оставалось выбора, — вздохнула она и едва слышно добавила: — Без меня ему было лучше.

— Что вы сказали? — с подозрением в голосе спросила Викки.

— Ничего. Не имеет значения. Другие времена, другие нравы. — Она сделала паузу. — Хотя, возможно, нет. Даже сейчас иметь внебрачного ребенка неприлично, несмотря на всю так называемую эмансипацию. — Тем временем дверь на крышу открылась, и к ним присоединилась Этта; Клеманс с улыбкой протянула ей руку. — Викки, Этта — моя самая старинная подруга в Марракеше. Много лет назад она поселила меня в той самой квартире, в которой сейчас живешь ты.

— В те дни твоя бабушка была испуганной маленькой девочкой.

И неудивительно, подумала Клеманс. Даже по прошествии стольких лет она отчетливо слышала голос отца: «В следующий раз мы сбросим ее в колодец».

— Этта, я никогда не была маленькой, — возразила она с вымученной улыбкой.

— Возможно, и нет. Но ты до смерти боялась отца.

— В те дни я была психологически сломлена. — Клеманс сжала руку подруги.

Этта была отчасти в курсе истории Клеманс, но держала язык за зубами и никому не обмолвилась о том, что та сменила имя Адель Гарнье на Клеманс Петье. Однако Этта совершенно точно не знала, что на самом деле произошло тогда в Касабланке.

— Викки, — продолжила Клеманс, — ты должна понимать, что мы тогда жили в тяжелые времена. Ведь я родилась в тысяча восемьсот девяносто втором году. Женщины считались собственностью мужчины — главы дома, который полностью контролировал их жизнь. У нас не было права голоса, да и вообще никаких прав, хотя у Этты все сложилось несколько по-другому.

— Как? — удивилась Викки.

— Я была богатой молодой вдовой. И могла делать все, что заблагорассудится, при условии больше не выходить замуж.

— И вы больше не вышли замуж! — ахнула Викки. — Неслабо.

Миниатюрная Этта громко расхохоталась:

— А разве нет? Ну ладно, здесь становится слишком жарко. Давайте спустимся в сад. Там, в тени под деревьями, нас ждет мятный чай.

— У меня такое чувство, будто я уже была в Марокко раньше, — сказала Викки, когда они спустились в прохладный внутренний дворик.

— Может, это из-за твоего родства с Жаком? — предположила Клеманс.

— Но в Дордони Жак казался самым настоящим французом. Он вообще никогда не упоминал Марокко.

— Как я уже говорила, когда французы управляли Марокко, Жак рос во франкоязычной среде. И поскольку он наполовину француз, да к тому же светлокожий, то, должно быть, легко получил французские документы и провел оставшуюся часть жизни, позиционируя себя как стопроцентный француз.

Клеманс видела, что внучка сгорает от любопытства и жаждет узнать подробности, но ей хватило такта оставить дальнейшие расспросы.

— А Клеманс рассказала тебе о Тео Уиттакере? — Этта повернулась к Викки. — В свое время он сделал твоей бабушке предложение.

Викки лишь молча покачала головой.

Клеманс сдержанно улыбнулась и направилась к двери.

Глава 12

Викки

Ранним вечером их маленькую квартирку омыл жидким золотом солнечный свет, быстро превратившийся в густой полумрак, и девушкам пришлось включить лампы. Под проникавшие в окна меланхоличные звуки флейты Викки выбирала себе наряд для долгожданной вечеринки в Пальмераи. В честь этого мероприятия она надела серебряные серьги-кольца и бледно-зеленый кафтан, кислотный цвет которого выгодно подчеркивал ее бездонные карие глаза и каштановые волосы. Беа, колебавшаяся больше часа, в результате остановилась на оранжевом платье, которое изначально и планировала надеть.

— Merde! — убив комара, выругалась Викки. — Ну все, пошли.

Этим блистательным вечером кузины уже издалека услышали доносившуюся с площади настойчивую барабанную дробь и громкое шипение жарившегося на углях мяса. Рука об руку они вышли на площадь, и вскоре Викки увидела Джимми, сидевшего в одиночестве возле какого-то занюханного кафе.

Беа чуть отстала, заглядевшись на акробатов, а Викки поспешно подошла к Джимми.

— Ты сумел выяснить, что произошло с Фридой? — понизив голос, спросила она.

Джимми уныло покачал головой:

— Все как воды в рот набрали. А если что-то такое случилось, это наверняка произошло глубокой ночью. Но она пропала. Испарилась. Юсеф тоже. Вероятно, они кого-то очень сильно расстроили. Их дом в Медине разгромили, как и магазин.

— Какой ужас!

— Угу.

— А что насчет таранившего нас автомобиля?

— Без понятия, — передернул плечами Джимми. — Ну что, возьмем такси? Я ждал Тома. Но он как сквозь землю провалился.

— Быть может, он отправился туда раньше нас.

Оглядевшись по сторонам, Викки позвала Беа. И неожиданно увидела бабушкиного знакомого, того самого седовласого мужчину. Он направлялся к ним, широко улыбаясь.

— Привет! — произнес он.

— Привет! Месье Калье, если не ошибаюсь?

— Зовите меня просто Патрис. Собираетесь в какое-нибудь чудное местечко, а?

— Надеюсь, что так. На вечеринку в Пальмераи. Мы как раз хотели поймать такси.

— Я еду туда же. Почему бы мне вас не подбросить? Автомобиль взят напрокат. В общем, ничего шикарного, но все лучше, чем ничего.

— Ой, неужели? Очень любезно с вашей стороны. — Викки сделала паузу, когда к ним неторопливо подошла Беа. — Прошу прощения. Я не представила своего друга Джимми. А это моя кузина Беатрис.

Патрис протянул Джимми руку и, повернувшись к Беа, расцеловал ее в обе щеки:

— Очень приятно познакомиться с вами обоими. Я Патрис Калье.

Беа застенчиво улыбнулась.

Они отправились в путь, и к тому времени, как Патрис доставил молодых людей в Пальмераи, вечеринка была уже в полном разгаре.

— Почему бы вам не пойти с нами? — предложила Викки.

Патрис со смехом отклонил приглашение:

— Боюсь, мои веселые денечки давным-давно прошли. Но вы развлекайтесь и берегите себя.

— Ну ладно. Спасибо, что подвезли.

— До новых встреч. — И с этими словами Патрис уехал.

— А он кажется довольно милым для такого старикана, — заметила Беа. — Откуда ты его знаешь?

— Знакомый моей бабушки. Но она как-то странно себя с ним ведет. По-моему, в свое время у них был роман.

Идея показалась кузинам забавной, и, дружно рассмеявшись, они вместе с Джимми вошли в дом. Пока Джимми разговаривал с хозяином вечеринки, девушки, пройдя через застекленные двустворчатые двери, оказались в благоухающей жасмином волшебной стране. Вокруг фонарей летали десятки мотыльков, в затуманенной шампанским атмосфере ощущался запах гашиша. В первый момент эта картина показалась обеим загадочной, чарующей… и колдовской, если не соблюдать осторожность. Осмотревшись по сторонам, Викки остановила взгляд на расслабленных женщинах в вышитых переливчатых платьях. Женщины курили, слишком громко смеялись, танцевали или, обессилев, лежали на подушках плетеных кресел.

Какой-то мужчина устремил на кузин пристальный взгляд и, улыбнувшись, уверенно направился к ним. Он был высоким, поджарым, с длинными русыми волосами, серыми глазами, на вид лет тридцати с хвостиком.

— Привет! Я Ориель Астор. А кто вы?

Викки поняла, что вопрос адресован кузине, но Беа будто язык проглотила; она нервно крутила на пальцах кольца, бросая до смешного застенчивые взгляды из-под длинных ресниц.

В результате Викки пришлось ответить за них обеих:

— Я Викки Боден, ну а эта безмолвная богиня — моя кузина Беатрис.

— Француженки?

— Я — да, а Беа почти стопроцентная англичанка.