Глава 4

Приняв ванну, Викки примостилась на краешке кровати и достала единственную имевшуюся у нее фотокарточку отца. Во время войны людям было, наверное, не до фотографий. И Викки берегла этот снимок как зеницу ока. При взгляде на него в горле всякий раз вставал ком. Фотография была старой и зернистой, на ней был запечатлен широкоплечий темноглазый мужчина с горящим взглядом. Интересно, чем в тот день занимался ее отец? О чем думал в тот момент, когда было сделано фото? И кто его снимал? Элиза? Эх, знать бы, о чем тогда говорили ее родители и какими они были! Ни мать, ни дедушка Жак никогда не отвечали на вопросы Викки об отце, а ей не терпелось узнать как можно больше. Они явно гордились Виктором, но, возможно, им было слишком больно о нем говорить.

В дверь постучали. Ахмед принес прохладительный напиток. Когда он ушел, Викки бросила взгляд на кровать под темным шелковым покрывалом. Комната была словно пропитана лесными ароматами, а точнее, запахом лакрицы. Все это как нельзя лучше располагало ко сну, но пора было идти на ланч. И Викки, выбрав наугад фиолетовый кафтан, поспешно переоделась.

Она направилась по коридору в центральную часть дома, миновав комнату, похожую на библиотеку или кабинет, с кожаными креслами, книжными шкафами и кофейным столиком, инкрустированным перламутром и слоновой костью. Бабушку она нашла в гостиной. Клеманс стояла лицом к окну, у ее ног послушно лежали две большие черные с коричневым подпалом собаки.

— Изумительный вид, — проронила Викки, нервно покосившись на собак.

Клеманс улыбнулась чуть более искренне, чем раньше, словно за прошедшие несколько часов сбросила с плеч тяжелый груз.

— Значит, тебе нравится мой дом?

— Дом чудесный! Никогда раньше такого не видела.

— Здесь была разрушенная крепость, построенная еще в четырнадцатом веке. Я купила ее несколько десятилетий назад. Тут не было ни канализации, ни электричества. На реконструкцию у меня ушли многие годы. — (У Викки на языке вертелась тысяча вопросов, но она не знала, с чего начать.) — Органические формы отражают особенности моей любимой традиционной марокканской архитектуры, и я по мере возможности старалась использовать геометрические узоры и цветочные мотивы, характерные для исламского искусства… Ну а теперь познакомься с моими мальчиками, Коко и Вольтером.

— Вольтер? Французский просветитель? — рассмеялась Викки.

— А почему нет? — пожала плечами Клеманс. — Это босероны. Они уже немолодые, но очень сильные. Сказочные охранники, и при этом достаточно чувствительные и умные. — Она с улыбкой погладила собак.

Викки бочком подошла поближе к «мальчикам» и остановилась на безопасном расстоянии.

— А чем тут так дивно пахнет? — спросила она.

— Кедром, эвкалиптом и ладаном. Наверное, так должна пахнуть амброзия, да?

— Амброзия?

— Ну да. Благоухание, достойное небесных чертогов. У меня дома везде так пахнет. Тебе нравится?

— Очень.

— В саду растут бугенвиллея, плетистые розы и, конечно, жасмин. Сад — мое самое любимое место. Я выращиваю лимонный тимьян и розмарин, хотя у меня есть и дикий шалфей, и можжевельник, и много чего другого.

Напоенный дивными ароматами воздух действовал как наркотик, вызывая легкое головокружение. И Викки охватило чувство благоговения перед этой утонченной женщиной. Ее роскошный сад, смотревшийся особенно эффектно на фоне дикой красоты сурового горного ландшафта, не мог не вызывать восхищения.

— Сады учат нас понимать бренность жизни. Я покажу их тебе потом, — продолжила Клеманс. — За ланчем ты сможешь попробовать блюда магрибской кухни и марокканские напитки. Надеюсь, тебе понравится. — (Викки вежливо улыбнулась.) — В течение многих веков страны Северной Африки назывались Магрибом, или Страной заходящего солнца.

В сопровождении собак они прошли в столовую, где стоял пряный запах экзотических специй, от которого буквально текли слюнки. И все же Викки ощутила смутное беспокойство, поскольку еще никогда не пробовала блюда африканской кухни.

Когда они сели за стол, Клеманс как бы невзначай спросила:

— Может, ты все-таки объяснишь, что тебя сюда привело?

На секунду Викки задумалась. В тот день, когда она призналась, что подумывает о поездке в Марракеш, чтобы встретиться с Ивом Сен-Лораном, дедушка Жак, убеленный сединой нелюдимый старик, задал ей тот же самый вопрос. «Я хочу стать его ученицей, — ответила Викки. — Если потребуется, я готова ползать по полу его мастерской, подбирая за ним булавки».

Жака явно встревожило заявление внучки, хотя она так и не поняла почему. Однако он погладил девушку по щеке, назвав mon chou [Моя милая, моя лапочка (фр.).], что всегда ее умиляло.

Викки сделала глубокий вдох:

— Я приехала познакомиться с Ивом Сен-Лораном. Ну и конечно, с вами.

Клеманс пристально посмотрела на внучку, словно пытаясь что-то для себя уяснить:

— И это все? Значит, тебя не Жак послал?

Викки озадаченно покачала головой, и на этом вопрос был закрыт. И тем не менее ей казалось непостижимым, что могло связывать ее угрюмого деда с такой утонченной женщиной, как Клеманс. Впрочем, дедушка Жак всегда говорил, что чужая душа — потемки. Интересно, как он там? И какие чувства испытывает сейчас к Клеманс? Он наверняка мечтает о встрече с ней, хотя, возможно, все еще сердится из-за того, что много лет назад она не вернулась с ним во Францию. Кто его знает.

На ланч подали тушеную курицу по-мароккански, приготовленную в тажине, круглом, плоском керамическом сотейнике с конусообразной крышкой, с нежнейшим кускусом, который Викки нашла восхитительным.

— Итак, ты училась в художественном колледже в Лондоне, да? — спросила Клеманс.

— Да. Я получила диплом модельера в колледже искусств и дизайна Святого Мартина. Если точнее, диплом по искусству и дизайну. И место в аспирантуре при L’Ecole de la Chambre Syndicale de la Couture Parisienne [Школа Синдиката высокой моды в Париже (фр.).].

Клеманс, казалось, взвешивала в уме заявление внучки.

— Тогда мне трудно понять, почему ты решила вместо Парижа приехать сюда.

— Нет. Не вместо, — ощетинилась Викки. — В Париже меня ждут только в сентябре. Поэтому я решила для начала расправить крылья и попробовать встретиться с Ивом Сен-Лораном. А здесь у меня больше шансов, чем в Париже. — Увидев, что Клеманс нахмурилась, Викки поспешила добавить в свое оправдание: — Он блестящий дизайнер. В Лондоне Марракеш считается центром креатива и свободы.

Клеманс наклонила голову, но, похоже, осталась при своем мнении, и Викки по-прежнему не могла для себя уяснить, что на самом деле думает бабушка.

Тем временем подали десерт.

— Ух ты! Выглядит потрясающе! — воскликнула Викки.

Клеманс передала внучке ее порцию:

— Это печенье с миндальной змеей, посыпанное сахарной пудрой. Иногда они смазывают печенье теплым медом. — В комнате на мгновение стало тихо, поскольку и хозяйка, и гостья были заняты едой; нарушив молчание, Клеманс поинтересовалась: — Ну как, нравится?

— Объедение! — ответила Викки с набитым ртом.

Она всегда была сладкоежкой и легко набирала вес, из-за чего ее постоянно дразнили.

Посмотрев на внучку немигающим взглядом, отчего та беспокойно заерзала на стуле, Клеманс внезапно спросила:

— А Жак что-нибудь говорил насчет меня?

И хотя подобная прямолинейность несколько ошарашивала, Викки спокойно ответила:

— Да так, ничего особенного. Просто сказал, что вы живете здесь. — (Клеманс медленно кивнула.) — Я совсем недавно узнала о вашем существовании, а поскольку у меня было время до сентября, решила приехать сюда.

Как ни странно, Клеманс не стала расспрашивать о Жаке и ни словом не обмолвилась о своем сыне Викторе. Чтобы перевести разговор в нужное русло, Викки сказала:

— Я не знала своего отца. О чем ужасно жалею. — И, не дождавшись ответа, предприняла еще одну попытку: — Виктор и моя мать участвовали во французском Сопротивлении. Вы в курсе?

Но Клеманс, внезапно окаменев, резко сменила тему:

— Детка, послушай меня, в Марокко ты должна быть предельно осторожной. Здесь все совсем не так, как выглядит с первого взгляда. И люди не совсем такие, как кажется.

— Что?

— Я прожила в Марокко всю свою жизнь. Видишь ли, я происхожу из семьи высокопоставленных государственных служащих и землевладельцев, поэтому знаю, о чем говорю. Здесь очень неспокойно из-за политики местных властей. Надеюсь, все изменится к лучшему, но на данный момент малейшее несогласие подавляется. Любой открытый оппозиционер режиму подвергает себя большой опасности.

Викки едва не рассмеялась:

— Но я-то тут при чем?

Клеманс пропустила слова внучки мимо ушей:

— К тому же здесь существует определенная враждебность по отношению к приезжим из Европы, наводнившим страну. Поэтому тебе лучше вернуться во Францию.

Викки удивленно посмотрела на бабушку:

— Нет! Я не могу отсюда уехать.

— Ты меня не слушаешь.

— Я проделала такой путь, чтобы встретиться с Ивом Сен-Лораном. Я хочу на него работать. — Викки не сказала, что, помимо всего прочего, не уедет отсюда, пока не узнает получше свою новую бабушку.

Голос Клеманс стал ледяным.

— Сомневаюсь, что смогу отвечать за твою безопасность.