— Спасибо за все. Давай встретимся в ближайшее время.

— Я больше не пью.

— Мы что-нибудь придумаем.

— Помни, — продолжал Тукарам, пока они шли к машине Арнава, — эта работа когда-нибудь доведет тебя до беды. Найди себе того, на кого всегда сможешь положиться. Например, хорошую девушку. Женись. Семья всегда тебя поддержит. И не забудь пригласить меня на свадьбу.

— Обязательно. — Арнав улыбнулся, солгав другу, который, пусть и из добрых побуждений, любил лезть не в свое дело. У Арнава Сингха Раджпута не будет ни брака, ни семьи.

— Я знаю тебя с тех пор, как ты был еще зеленым констеблем, Ави. — Тукарам был единственным субинспектором, которому разрешалось использовать сокращенный вариант имени Арнава. — Куда бы ты ни посмотрел, ты видишь свою сестру. Ее больше нет. Ты не можешь восстановить справедливость в отношении всех мертвых женщин.

Арнав ехал под мелким моросящим дождем, думая о жертвах, которые оказались не в том месте и не в то время. Как, например, Аша, которая, опаздывая на занятия, свернула в темный переулок.

После того как родные, не дозвонившись до нее, обыскали все окрестности и узнали в учебном центре, что она не пришла на занятия, Аша все-таки вернулась домой уже после девяти вечера. Ее одежда была порвана, на лице и горле виднелись царапины. Она бросилась в свою комнату и закрылась на ключ. В те времена изнасилование замалчивалось из страха опозорить семью, но констебль Раджпут пошел на радикальный шаг, подав жалобу за дочь и заставив ее пройти медицинское обследование, уверенный, что начальство найдет преступников. Прошли месяцы, и наконец она улыбнулась. Это произошло в тот вечер, когда их родители уехали на свадьбу. Пятнадцать минут. Ровно на столько он оставил ее одну, чтобы принести чаат из заведения напротив. Впервые за последние месяцы сестра, отказывавшаяся от еды, попросила свои любимые пикантные закуски:

— Принеси мне севпури и пао бхаджи. И побольше тамариндового чатни.

Это были ее последние слова.

Он ушел, представляя, как ей понравится, спустя месяцы, хруст севпури, кислый привкус тамаринда. Когда Арнав вернулся, а она не отперла дверь, он все понял. Уронив еду, он со всей силой, на которую только было способно его тринадцатилетнее тело, толкнул дверь, хлюпая ногами по полу, залитому соусом чили и соком тамаринда. Соседи взломали дверь, когда он поднял тревогу. Он успел заглянуть в комнату, прежде чем кто-то подхватил его под руки, уводя, и увидел красное сари, на котором Аша повесилась, — часть ее приданого, которое мать собирала годами. Глаза, окровавленный нос, распухший язык, мокрый сальвар, согнутые ноги и грязь на блестящем от жидкости полу.

Арнав резко затормозил: отразившийся от дороги блеск фар на мгновение ослепил его. Двигаясь по средней полосе, он резко свернул налево. К счастью, за ним никто не ехал, иначе столкновения было бы не избежать. Он добрался до засаженного деревьями района Маллабар-Хиллз, за которым вел наблюдение уже много лет. Там находился второй дом комиссара по борьбе с преступностью Нилеша Джоши.

Когда Арнав познакомился с Джоши более двадцати лет назад, тот был новоиспеченным помощником комиссара полиции. Будучи тринадцатилетним подростком, Арнав поклялся уничтожить помощника комиссара, который не проявил должного внимания к делу, возбужденному после изнасилования Аши. Отец Арнава, тоже констебль полиции, умолял помочь, но Джоши только ответил: «А почему ваша дочь гуляла ночью?»

С тех пор как Арнав начал работать в полиции, он тайно следил за комиссаром, издалека наблюдал за ним на парадах в День Республики, во время церемоний награждения и поминальных служб. Джоши двигался наверх от дела к делу и от должности к должности, переходя от фуражек с козырьком и серебряного значка старшего офицера полиции к фуражкам высших чинов, украшенными золотой вышивкой. Его карьера взлетела благодаря не только его сверхъестественной способности выслеживать преступников, но и связям с политической партией, которая долгие годы правила штатом Махараштра.

Много лет назад Арнав не сомневался, что сможет разрушить карьеру Джоши. Теперь он уже не был так уверен. Он наблюдал за домом, где свет горел во всех комнатах. Если Джоши и поддерживал связь с какими-то бандами, то за последние годы внешних признаков этого не получалось обнаружить: рядом с ним не появлялось никаких подозрительных машин или людей, а его репутация была безупречна.

Арнав завел машину. Приехав домой, он оставил Наик и ее команде кучу инструкций по организации всех связанных между собой материалов дела и повторному рассмотрению расследования смерти субинспектора Бендре. Им требовалось достаточно доказательств, чтобы иметь возможность допросить Танеджу. После этого Мхатре заведет внутриведомственное расследование по факту неповиновения, но Арнав не был новичком в таких делах, и оно его не пугало. Если Али был прав в том, что его Бхай подписал контракт на захоронение тела, то скоро умрет еще одна женщина.

Глава 12

Из окна своего кабинета в обширном фермерском доме он смотрел на густую листву деревьев, которые росли за забором, такую зеленую и манящую. Много лет назад отец брал его на охоту в кишащие дичью джунгли, раскинувшиеся сразу за границей их участка, учил ловить рыбу в ручье, который когда-то протекал в паре километров от дома. Потом ручей пересох. Ему захотелось понаблюдать за серебристыми рыбками, шныряющими в темных заводях, где в сезон дождей скапливалась вода.

Отвернувшись, он направился к деревянному столу, чтобы заняться делом. Провел большим пальцем по круглым пятнам и сделал глоток разбавленного виски. Для исполнения задуманного ему требовался ясный ум. Этот стол принадлежал отцу. Для офицера лесного ведомства этот человек слишком долго засиживался у себя в кабинете.

Из ящика стола он достал ключ и открыл металлический шкаф, в котором когда-то хранились журналы отца, некоторые из которых не предназначались для детей. Дверца шкафа отворилась с громким скрипом, который, должно быть, эхом разнесся по комнатам наверху и по широкому двору. Однако в фермерский дом никто, кроме него и Билала, не допускался, а домоправитель уехал на выходные. Кипы тетрадей лежали на полках, покрытых облупившейся краской и ржавчиной. От них пахло плесенью и пылью.

Он взял в руки несколько из них — по математике, английскому и хинди — и, перевернув пару страниц, прочел собственные каракули. В подростковые годы он использовал тетрадки в качестве дневников, пряча их на виду, на полках рядом с записями по разным предметам. Теперь он должен избавиться от них, как и от мастерской в подвале: Бхай Билала все испортил. Не будь его руки связаны, он бы проучил их обоих, этих фаттус, бесхребетных ссыкунов. Какого черта три мешка с гнилью оказались закопаны в одном и том же месте? Никто не свяжет их с ним. Эти слизняки не посмели бы и рта раскрыть. И все же он здесь, уничтожает старые записи.

Он потягивал виски и копался в дневниках, методично перелистывая страницы. Одна из них привлекла его внимание.

Сегодня знойный полдень, такой, который потом оседает у линии волос, бровей и над губой, если пытаешься отрастить усы, как я. Билал приготовил сладкий фирни из риса, сахара, молока, кешью и изюма, сваренных так, как я люблю. Он помнит, что это блюдо поднимает мне настроение. Его готовила мама. Мне нужно наесться до обеда, и фирни отлично для этого подойдет.

А в обед эта женщина должна принести еду, «приготовленную своими руками». Да она вообще не умеет готовить, боится включить конфорку, слабачка. Боится огня. Папа не знает, а я не могу ему сказать. Он верит всему, что она ему говорит. Раз уж она задерживается, хочу узнать, не согласится ли папа поиграть в новую игру, которую он заказал из-за границы. Может, мы сможем пострелять в человечков на мерцающем экране.

Когда я подхожу к его комнате, я слышу голоса и думаю, не смотрит ли он один из тех фильмов, которые, по его словам, он разрешит мне посмотреть через несколько лет, но не сейчас. Я знаю, что нужно сделать, чтобы украдкой взглянуть на происходящее, и выхожу на задний двор, со всех сторон окруженный лесом. Сквозь кусты пробираюсь к окну его спальни. Телевизор он не смотрит, хотя тот включен, в комнате играет скабрезная песенка на хинди из какого-то фильма.

Я вижу возвышающуюся над подоконником макушку отца. Напротив него стоит девушка. Она танцует под подобные песенки в короткой одежде на съемках, куда папа иногда берет меня с собой. Режиссеры называют их «номерками». Сейчас она выступает не для камер.

Она плавно двигается под музыку из телевизора, но, в отличие от обычного номерка одновременно снимает с себя одежду, и вскоре на ее грудях не остается ничего, кроме ее собственных рук. Вот это настоящий номерок. Она медленно подходит к кровати, придвигается ближе к отцу и встает на колени. Теперь я их не вижу, но ясно слышу голос отца вместе с голосом «Номерка». Потом она приподнимается, ее волосы разметались по голому телу, и снова опускается, а мой отец мычит в такт песне. Я уже собираюсь убежать, но «Номерок» вдруг смотрит вверх, прямо мне в глаза.