Данелла Хармон

Пират в моих объятиях

Эта книга посвящается моему мужу Брюсу, который никогда не переставал в меня верить

Глава 1

Кто он был: человек или дьявол?

Как не понять! [Перевод стихов О. Кириченко.]

Теннисон

В ту весну 1716 года в Биллингсгейтской гавани царило затишье: несколько рыболовецких судов, давшие течь плоскодонки у причала и скучающие чайки, слишком ленивые и даже не встречающие заходившие в гавань лодки, чтобы поживиться треской. Когда надвигающийся шторм загнал сюда старый, обветшалый шлюп, он стал предметом досужих пересудов.

— Какое убогое суденышко, — в задумчивости заметил Джозеф Доун, мировой судья, стоявший у причала в компании мужчин.

Он поднял голову, наблюдая за солнцем, которое, пробиваясь сквозь завесу грозовых туч, садится за горизонт, окрашивая воды Массачусетсского залива сначала в золотистые, а потом в бордовые тона. На фоне закатного неба паруса шлюпа вспыхнули ярким пламенем. Доун смотрел на них сквозь облако табачного дыма. Затем, вытащив изо рта трубку, спросил:

— Кто, вы говорите, его хозяин? Парень по фамилии Беллами?

Уильям Смит, только что причаливший после долгого, но весьма удачного дня, проведенного в море — он забрасывал на мелководье сети, — бросил швартовы стоявшему рядом с Доуном человеку. Выбравшись из своей провонявшей рыбой лодки, Смит присоединился к компании.

— Да, Беллами, — проворчал он, наматывая канат на один из шатких столбов, поддерживающих причал. — Он из Девона. Так мне сказал Джон Ноулз.

— Из Девона? Понятно… Только что он здесь делает?..

— Говорят, пытается вызвать интерес к поискам сокровищ.

— Ну и ну!.. Охотник за сокровищами? Ты шутишь, парень!

— Так мне сказал Ноулз.

— Ноулз? Да что он знает? Всегда только распускает слухи да мутит воду. — Доун сжал зубами трубку. — Я ему верю не больше, чем его легкомысленным дочкам.

Но благочестивый, убеленный сединами пастор Трэт думал иначе — уж он-то знал, почему такой наглый авантюрист, как Сэмюел Беллами, решил бросить якорь в Биллингсгейтской гавани.

— Он сам дьявол! — сказал Трэт своей пастве в это воскресное утро. — Не сомневаюсь, что он накличет на нас беду!

И судя по всему, дьявол уже сделал свое дело: прихожанки в чепцах, игнорируя проповедь, шептались о капитане из Девона. Похоже, предсказания отца Трэта начали сбываться.

— Не понимаю, на что ты надеешься, Джейн. Говорят, он будет здесь лишь до тех пор, пока не улучшится погода, — прошептала Тэнкфул Ноулз, делая вид, что поглощена чтением сборника церковных гимнов.

— На что надеюсь? Вот увидишь, сестра… Обещаю тебе, что к концу недели я полностью завладею его вниманием, и меня совершенно не беспокоит погода. Если надо удержать его здесь, то пусть Господь пошлет нам дождь на все лето.

На них стали оглядываться. Пожилые дамы смотрели на девушек с неодобрением, а молодые женщины задавались вопросом, чем вызван их громкий шепот и сдавленное хихиканье. Пастор же взглянул на них с явным осуждением.

— Но, Джейн, отец Трэт говорит, что в нем сидит сам дьявол, — чуть тише прошептала Тэнкфул.

— Я знаю, дурочка. Но это делает его еще более… привлекательным. Будет очень жаль, если он окажется таким же заурядным, как и все прочие.

— Ну это уж слишком, Джейн. В конце концов, ты уже дала слово другому…

Вскинув брови, Джейн молча посмотрела на сестру.

— Возможно, он приплыл с новостями из Англии, — предположила Мария Холлет, сидевшая на скамье за спинами сестер. — Вы не можете утверждать, что в нем сидит дьявол, только потому, что он не пришел на службу. Возможно, у него имелись на это свои причины.

— Мария, попридержи язык! Ты слушаешь его преподобие! — Сурового вида женщина, сидевшая рядом с Марией, бросила на сестер Ноулз испепеляющий взгляд. Затем снова посмотрела на опущенную златоволосую головку своей племянницы. — Он не привез ничего, кроме неприятностей, и если у вас, девочки, есть хоть капля здравого смысла, то вы будете держаться подальше от него! — Она понизила голос, чтобы ее слышала только Мария: — Дерзкие девчонки! Такие разговоры в воскресный день…

Но строгая дама напрасно отчитывала свою племянницу. Мария Холлет думала лишь о Джонатане Дрэтхеме, своем, как она надеялась, поклоннике, и не проявляла ни малейшего интереса ни к красавцу капитану, ни к затянувшейся проповеди преподобного Трэта, говорившего об отпущении грехов тем, кто предавался плотским утехам.

Тема проповеди не интересовала пятнадцатилетнюю Марию отнюдь не по той причине, что она не достигла брачного возраста. Еще совсем недавно Мария вела, как того желала ее тетка, затворнический образ жизни и ничем особенным не отличалась, но несколько месяцев назад она вдруг расцвела и превратилась в настоящую красавицу — теперь многие мужчины поглядывали в ее сторону. Когда же Мария, как, например, сейчас, думала о Джонатане Дрэтхеме, ее чудесные глаза оттенка бирюзы становились еще ярче, а румянец на украшенных ямочками щеках делался гуще. Она выглядела года на два-три старше своих лет, то есть казалась вполне зрелой девушкой.

Но взгляд ее голубых глаз оставался по-детски наивным. Мария не прислушивалась к пылкой проповеди его преподобия только потому, что была слишком невинной, чтобы понять ее. Она тихонько сидела на жесткой скамье и прислушивалась к шуму дождя за окнами и завыванию ветра. Вскоре ей стало казаться, что проповедь будет длиться вечно, по крайней мере еще целый час. Мария со вздохом посмотрела на сборник церковных гимнов в кожаном переплете, лежавший у нее на коленях. Посмотрела на свои ниспадающие на пол тяжелые юбки… Сестры же Ноулз снова начали шептаться, и снова тетка Марии взглянула на них с явным неодобрением. Если девушки не проявят благоразумия, они рискуют разгневать преподобного Трэта, что так же желательно, как снег в августе.

— И все-таки, Джейн… Как, по-твоему, долго он пробудет здесь? — спросила Тэнкфул.

— Я тебе, дурочка, уже говорила: пока не перестанет штормить.

— Ты можешь сказать точнее? В конце концов, твоя подруга Пруденс работает в таверне. Разве он не там остановился?

— Уфф…

— Хотелось бы мне знать, почему он не пришел на службу?

— Девочки! — Преподобный Трэт бросил на них строгий взгляд.

Сестры Ноулз тотчас же притихли.

— Благодарю вас, — произнес Трэт. Он с достоинством вскинул свою седую голову, прочистил горло и снова заговорил. Заговорил необычайно громким голосом, совершенно не вязавшимся с его маленьким ростом: — Да, дети мои, тех, кто слышит лишь зов плоти, ждут адские муки! Вечное проклятие уготовано тем, кто продал свою душу дьяволу ради плотских удовольствий! Покайтесь, верующие! Все грешники будут корчиться в аду, и тысячи дьяволов будут вечно рвать их на части, возить на них воду и бросать их в огонь!

Голос преподобного зазвучал еще громче; причем говорил он столь убедительно, что у слушателей не осталось ни малейших сомнений в правдивости его слов. Проповедь пастора сопровождалась завыванием ветра за окнами и шепотом сестер Ноулз, которые так и не успокоились.

Рядом с молельным домом под моросящим дождем стояли в ожидании Тэнкфул и Мария — у тети Хелен вошло в привычку беседовать после службы с преподобным и миссис Ноулз, перемывая косточки всем соседям. Тот факт, что по-прежнему шел дождь, не имел совершенно никакого значения; женщины никогда не упускали случая поболтать и на этот раз болтали даже дольше обычного. Вскоре Джилли, кобыла тети Хелен, обладавшая таким же скверным характером, как и ее хозяйка, начала проявлять нетерпение. Джилли мотала из стороны в сторону головой и беспокойно перебирала копытами.

— Послушай, Тэнкфул, ты должна быть более благоразумной ради своего же собственного блага, — сказала Мария, крепко ухватив кобылу за мокрую уздечку. — Разве ты не видела, какие взгляды бросал на тебя преподобный Трэт? В следующий раз он публично отчитает тебя, запомни мои слова!

— Ради Бога, Мария! Ты уже начала говорить, как твоя тетя. Скажи еще, что на меня обрушится Божий гнев за то, что я не слушаю проповедь.

— Но…

— Что — но?

— Но воскресная проповедь — это не то место, где можно обсуждать мужчин.

Тэнкфул закатила глаза:

— О, ради Бога! Где же еще обсуждать мужчин? Разве Господь не желает, чтобы мы выбрали добрых христиан себе в мужья?

— Этот Сэм Беллами не похож на доброго христианина, — с глубокомысленным видом заявила Мария. — Ведь он сегодня не пришел послушать проповедь, не так ли? Мне также кажется, что из него не получится хороший муж.

— Да что ты понимаешь? Ты даже не видела его!

— Зато я слышала, что говорят о нем люди, поэтому у меня нет желания встречаться с ним.

Вскинув подбородок, Тэнкфул плотнее запахнула на груди шерстяную накидку.

— Полагаю, что у ее высочества мисс Холлет имеются собственные представления о хорошем муже? — осведомилась она.

— Откровенно говоря, имеются.

— Какие же именно?

Мария провела ладонью по теплому и влажному носу Джилли. При этом рука ее дрожала.

— Ну, во-первых, он не должен пропускать воскресные проповеди. Во-вторых, не должен быть моряком. Тетушка говорит, что моряки — ужасные люди. И в-третьих, он не должен быть мужчиной, про которого только и говорят все женщины прихода.

— Неужели тебя не разбирает любопытство? Неужели не хочется узнать, что представляет собой этот Беллами?

— Нет, совсем не хочется.

— Боже, Мария, тебе еще многому надо учиться, — сказала Тэнкфул, снова закатывая глаза.

— У нас в Истхэме немало мужчин, которые могут стать гораздо лучшими мужьями, чем какой-то иностранец, который даже на воскресную проповедь не приходит.

Мария густо покраснела. Заметив ее смущение, Тэнкфул толкнула подругу локтем в бок.

— Все еще надеешься завлечь Джонатана?

Мария гордо вскинула свою златоволосую головку; в ее бирюзовых глазах было смятение.

— Да. И попробуй только обмолвиться об этом хоть словом!

— О, не будь такой гусыней. Конечно, я никому не скажу. Но не понимаю, почему ты не хочешь, чтобы об этом знали другие. Ты будешь держать все в секрете до тех пор, пока вы не поженитесь?

— Поженимся? — рассмеялась Мария, но тут же вздохнула и потупилась. — Он не собирается жениться на мне, Тэнкфул. Он даже не замечает меня.

— Так я тебе и поверила…

— Но это правда! — воскликнула Мария; в ее чистом мелодичном голоске звучало отчаяние. — Он здоровается со мной, но относится ко мне как к ребенку, которого можно не замечать. Отправляясь в город, я надеваю свои самые лучшие платья, я вяжу одеяла и отдаю их его матери — как тебе известно, у нее на руках много малышей, о которых надо заботиться, — а он не обращает на меня ни малейшего внимания. Я даже пыталась молиться, но и это не помогло.

Тэнкфул с удивлением смотрела на Марию, красота которой являлась предметом зависти всех женщин в Истхэме. Неужели такая красавица не могла поймать Джонатана Дрэтхема в свои сети?

— Я просто уверена, что он неравнодушен к тебе, — заявила Тэнкфул. — Возможно, он и сам этого пока не понимает.

— Не смеши меня, пожалуйста.

— О, Мария, ты еще такая… юная! Некоторые мужчины сами не знают, чего хотят, другие, напротив, слишком хорошо знают. Но и тех и других объединяет одно — злость. Первые злятся, что мы пытаемся заманить их в свои сети, вторые — из-за того, что мы не обращаем на них никакого внимания. Вот что я скажу тебе: вязанием одеял и чтением молитв ты никогда не заставишь Джонатана обратить на тебя внимание. — Тэнкфул обняла Марию за хрупкие плечи и заглянула в ее прекрасные глаза, которым так завидовала. — А теперь послушай меня. Ты — женщина. Господь даровал тебе редкую красоту, но он дал тебе и еще одно качество, то, что дает каждой женщине. Это качество — женская хитрость. Воспользуйся ею, чтобы заполучить желаемое!

— Я не обладаю женской хитростью. А если бы и обладала, то не знала бы, как ею воспользоваться. Откровенно говоря, я даже не представляю, что это такое.

— И все-таки у тебя есть все необходимые качества, — заявила Тэнкфул. Прекрасное личико Марии вспыхнуло от смущения, и она, нервничая, стала водить носком ботинка по мокрой траве. — Послушай… Ты ведь хочешь, чтобы Джонатан обратил на тебя внимание, не так ли? В таком случае ты должна устроить ему… конкуренцию. Да, самую настоящую конкуренцию.

— Я не знаю никого более достойного, чем Джонатан.

— Не будь дурочкой, Мария. Такой мужчина есть.

— Кто?

— К примеру, англичанин. Сэмюел Беллами.

— Честное слово, Тэнкфул, ты говоришь такие смешные вещи.

— Тсс… Говори потише, а то кто-нибудь нас услышит.

Голос Тэнкфул звучал заговорщически, что в сочетании с блеском в ее глазах усилило страхи Марии, которой сейчас хотелось находиться где угодно, только не рядом с подругой. Она, потупившись, смотрела, как ручейки воды стекают в канаву. Но Тэнкфул не отступала:

— А теперь послушай меня. У меня есть план, и когда ты его узнаешь, то он не покажется тебе таким уж смешным. Кроме того, у нас мало времени. Мама будет здесь с минуты на минуту. Мария, ты слушаешь меня?

Мария вздохнула и подняла голову:

— Да.

— Вот и хорошо. Слушай меня внимательно. Все очень просто. От тебя требуется только одно: ты должна заставить Джонатана ревновать. А кто лучше подойдет для роли соперника, как не самый красивый мужчина в городе?..

— Но Джонатан самый красивый.

— Ха! Ты, подружка, еще не видела Сэма Беллами. А сейчас слушай. План таков…

— Тэнкфул, могу сказать тебе заранее, что он мне не понравится. Последний раз, когда ты втянула меня в свой план, я стала посмешищем для всего Истхэма. Разыгрывай кого-нибудь другого. Я не хочу снова быть предметом насмешек.

— Но ты не станешь посмешищем, тебе все будут завидовать.

Мария почувствовала, что ей становится нехорошо, но у нее не было другого выхода — пришлось выслушать Тэнкфул.

— И каким образом мы втянем Сэма Беллами в это дело? — спросила Мария, чувствуя, что ей совсем не хочется услышать ответ.

— Все очень просто. Ты должна заставить его влюбиться в тебя, и тогда все сразу изменится. — Мария в ужасе раскрыла рот, и ее подруга поспешила закончить изложение своего плана: — Я понимаю, что Джонатан, которого ты добиваешься, совсем не похож на Сэма Беллами, но ты только подумай, Мария!.. Как только Джонатан узнает, что ты строишь глазки другому мужчине, он сразу обратит на тебя внимание. Можешь мне поверить.

Ошеломленная, Мария во все глаза смотрела на подругу. Смотрела, не замечая дождя, который хлестал ей прямо в лицо. Как Тэнкфул могла придумать такое? Может, она сошла с ума?

— Нет, Тэнкфул. Я уже наслышана о Сэме Беллами, и у меня нет ни малейшего желания встречаться с ним, тем более допускать, чтобы он влюбился в меня.

Тэнкфул пожала плечами. Накинув на голову капюшон, она отвернулась.

— Ну что же, делай как знаешь. Но только не приходи плакаться ко мне, когда Джонатан женится на другой. На такой, как, например, Сара Фримен, или на этой ужасной Аманде Никерсон.

Сара Фримен? Аманда Никерсон?

Мария закрыла лицо ладонями. Джонатан… Сильный, красивый Джонатан. Неужели он будет ухаживать за Сарой или Амандой? Сама мысль об этом казалась невыносимой.

— Тэнкфул… подожди.

Пряча улыбку, Тэнкфул посмотрела на Марию. Наивная девочка попалась-таки на удочку. Каким посмешищем она станет! Теперь можно привлечь к этому делу Пруденс, работающую в таверне. Если план осуществится, то, возможно, все молодые люди перестанут восхищаться красотой и чистотой Марии и отвернутся от нее. Возможно, тогда они обратят внимание и на нее, Тэнкфул.

— Да?.. — промурлыкала она.

Мария посмотрела по сторонам; девушка боялась, что кто-нибудь — возможно, сам Господь Бог — может услышать ее.

— Что я должна сделать, чтобы заставить этого человека полюбить меня?

— Поцелуй его, — заявила Тэнкфул.

— Что?! — в ужасе воскликнула Мария.

— Может, у тебя есть идея получше? — спросила Тэнкфул.

Покачав головой, Мария судорожно сглотнула. Ее ладони увлажнились — и вовсе не от дождя. Сэм Беллами! Говорят, что взгляд его угольно-черных глаз — это взгляд самого сатаны. Говорят, что он сражался добровольцем в затяжной войне Англии с Францией. И еще говорят, что Беллами побывал в таких местах, о которых никто никогда даже не слышал. И утверждают, что он пьет почище старого Питера Коттера, а ругается так, что волосы дыбом встают.

К тому же он не был сегодня утром на проповеди.

— Подумай о Джонатане, Мария, — сказала Тэнкфул.

— Но я не хочу, чтобы Сэм Беллами полюбил меня. Разве ты не слышала, что о нем рассказывают?

— Я же не предлагаю, чтобы и ты полюбила его. Ради Бога, Мария, всего один поцелуй. Это все, что ты должна сделать. Всего лишь один-единственный поцелуй. Поверь мне. Мужские сердца, они как восковые свечи. Стоит растопить сердце мужчины, и он сделает все, что пожелаешь. Позволь полюбить тебя, и ты сможешь вить из него веревки. — Тэнкфул пожала плечами. — Если тебе это не нравится, придумай что-нибудь получше.

План был ужасный, но какая теперь разница?

— У тебя все так просто… — нахмурившись, пробормотала Мария. Но она прекрасно понимала, что ей придется пройти через это. В конце концов, Джонатан стоит какого-то жалкого поцелуя.

— Перестань хмуриться, — сказала Тэнкфул, украдкой глядя на двери молельного дома. — С таким видом ты никогда не подцепишь Сэма Беллами. Тебе надо выглядеть… ну, соблазнительной, что ли…

— Соблазнительной? Что это значит?

— Не имеет значения, — ответила Тэнкфул, удивляясь простодушию Марии. — Ты слишком наивна и простодушна, чтобы играть роль соблазнительницы. Беллами сразу тебя раскусит. Тебе лучше и дальше изображать наивную девочку.

Мария старалась взять себя в руки. Она еще не знала, что ее опасения оправдаются и скоро все будут над ней смеяться.

— И когда надо осуществить наш план? — спросила Мария.

— Сегодня, — ответила Тэнкфул с загадочной улыбкой.

* * *

Сэмюел Чарлз Беллами был отпетым негодяем и прекрасно знал об этом. Кроме того, он был человеком свободомыслящим и непокорным, о чем также знал.

Но знали об этом и обитатели Истхэма. Именно по этой причине Сэм и потратил черт знает сколько времени, убеждая их поддержать его проект, который вдесятеро приумножил бы их расходы.

— Проклятые пуритане, — бормотал он, потягивая эль.

Сэм был младшим ребенком в семье, и сестры с братом, даже отец — все они ненавидели его с того самого момента, когда он с громким криком пришел в этот мерзкий мир, ибо в те же минуты ушла из жизни мать семейства. Однако к двадцати семи годам Сэм, вполне освоившийся в мире людей, научился использовать слабости ближних в своих корыстных интересах. Вот и на сей раз он был уверен, что сумеет добиться своего.

Но эти проклятые любители трески неожиданно заупрямились.

Сэм думал, что сумеет уговорить местных жителей, но он не учел твердость их характера, практичность и полное отсутствие воображения. Было совершенно очевидно: эти люди не склонны к риску. Они видели так много кораблекрушений в своих прибрежных водах, что потеряли им счет. И вдруг какой-то иностранец предлагает вкладывать деньги в подъем испанского судна, затонувшего год назад вдали от их родных берегов. Идея казалась настолько нелепой, что они даже не хотели обсуждать ее. К тому же этот иностранец, этот искатель приключений ничего, кроме подозрений, не вызывал.

Тем не менее Сэму нравилось внимание местных жителей. К тому же, пусть они упрямцы и хитрецы, все они отменные выпивохи — в этом им не откажешь.