Дани Шапиро
Семья. О генеалогии, отцовстве и любви
Книга посвящается моему отцу
Издательство благодарит за помощь при подготовке книги к печати Алину Фукс, Марьяну Бережницкую и Богдана Крапивина.
От автора
Это документальное произведение. В некоторых случаях имена и информация, по которой можно установить личность, были изменены в знак уважения и в целях защиты неприкосновенности частной жизни, а также чтобы сдержать обещание, данное мной в самом начале.
Никогда мне тебя не собрать до конца,
Не сложить, не склеить осколки.
Сильвия Плат, «Колосс» [Перевод Я. Пробштейна (здесь и далее — примечания переводчика).]
…Если хочешь сохранить секрет, надо прятать его даже от себя.
Джордж Оруэлл, «1984» [Перевод В. Недошивина, В. Иванова.]
Часть первая
1
В детстве поздними вечерами, когда родители уже спали, я кралась по коридору. Закрывшись в ванной, я забиралась на пластиковый шкафчик, чтобы подобраться к самому зеркалу, пока не оказывалась нос к носу со своим собственным отражением. Это не было проявлением обычного детского самолюбования. Занятие казалось мне чрезвычайно важным. Кто знает, как долго стояла я на коленках, глядя в глаза самой себе. Я искала то, чего не могла даже выразить словами, однако всегда чувствовала. Я смотрела на себя и ждала, пока мое лицо наконец не преображалось. Мне восемь лет, потом десять, тринадцать. Щеки, глаза, подбородок и лоб — черты смягчались и меняли форму, и вот вместо моего лица — другое, казавшееся мне самой более настоящим.
Сейчас раннее утро, я в маленькой гостиничной ванной почти в пяти тысячах километров от дома. Мне пятьдесят четыре года — прошло много лет с тех пор, как я была той девочкой. Но и сейчас, как тогда, я все вглядываюсь в свое отражение. Из зеркала в ответ на меня смотрит незнакомое лицо.
Вот координаты: я в Сан-Франциско, а точнее в Джапантауне, после длительного перелета. Вот факты: я женщина, жена, мать, писатель, педагог. Дочь. Я моргаю. Незнакомое лицо в зеркале моргает в ответ. За одни сутки все родное исчезло, испарилось. Родной: состоящий в прямом (кровном) родстве. За тонкой стеной слышно, как муж разворачивает газету. Пол будто уходит из-под ног. Или это я дрожу всем телом. Не знаю, что чувствуют при нервном срыве. Возможно, сейчас у меня как раз нервный срыв. Провожу пальцами по скулам, сверху вниз вдоль шеи, касаюсь ключиц, словно хочу убедиться, что все еще существую. Меня накрывает волной головокружения, я хватаюсь за шкафчик. В последующие недели и месяцы это ощущение не раз повторится. Оно будет охватывать меня на улице, в аэропортах, на железнодорожных вокзалах. Для меня это станет знаком сбавить скорость. Передохнуть. Физически ощутить гармонию со своим телом. «Ты не изменилась, это все еще ты», — говорю я себе снова и снова.
2
За сутки до этого я была дома и собиралась в поездку на Западное побережье. На лестнице послышались торопливые шаги Майкла. Было пол-одиннадцатого вечера, а нам затемно предстояло выехать в аэропорт Брэдли [Международный аэропорт Брэдли расположен в графстве Хартфорд, штат Коннектикут, на полпути между городами Хартфорд и Спрингфилд. Известен также как аэропорт Хартфорд-Брэдли.], чтобы не опоздать на ранний рейс. Я составила список вещей, которые требовалось взять с собой. Я всегда составляю списки, и сборы предстояли основательные. Бюстгальтеры. Трусы. Джинсовая юбка. Полосатый топ. Кофта/куртка? (Посмотреть погоду в СФ.) Я хорошо распознавала настроение мужа по звуку его шагов. В этих было что-то безотлагательное, хотя я и не могла определить, была эта безотлагательность хорошей или плохой. Как бы то ни было, времени на догадки у меня не оставалось. Средства для кожи. Щетка/расческа. Наушники. Он ворвался в кабинет с раскрытым ноутбуком в руках.
— Пришли результаты от Сюзи.
Сюзи — моя сводная сестра, она намного меня старше, дочь моего отца от первого брака. Мы не были близки и пару лет не общались, но не так давно я написала ей, чтобы узнать, не делала ли она когда-либо генетического исследования. Я раньше не интересовалась подобными вещами, но припомнила, что однажды Сюзи обмолвилась, что планирует сделать тест, чтобы выявить риск каких-нибудь наследственных заболеваний. Она работает психоаналитиком в Нью-Йорке и, конечно, держит руку на пульсе всего, что касается медицинских новшеств. Мой мейл застал ее на конференции TED в Банфе. Она тут же ответила, что действительно сделала генетическое исследование, и обещала посмотреть, не сохранились ли результаты у нее в компьютере.
Уже много лет, как наш отец погиб в автомобильной катастрофе: мне было двадцать три, а Сюзи тридцать восемь. Благодаря отцу мы были частью огромного традиционного иудейского клана. Я гордилась историей своей семьи и любила ее. Наш дед был основателем синагоги на Линкольн-сквер, одного из самых престижных ортодоксальных институтов. Наш дядя был президентом Союза ортодоксальных еврейских организаций Америки [Orthodox Union — одно из самых крупных объединений, связанных с поддержкой еврейской культуры в США.]. Наши бабушки и дедушки стояли у истоков еврейских религиозных общин как в Америке, так и в Израиле. И хотя в сознательном возрасте я вообще не отличалась религиозностью, у меня с детства сохранилось мощное, даже романтическое представление об истории моей семьи.
Прошлой зимой Майкл заинтересовался своими предками, ему захотелось узнать больше о корнях. Он знал о предыдущих поколениях своей семьи гораздо меньше, чем я о своих. У его матери была болезнь Альцгеймера, и не так давно она упала и сломала бедро. Травма вкупе с потерей памяти способствовала резкому и быстрому ухудшению ее состояния. Отец Майкла был физически слаб, но в трезвой памяти. Внезапный интерес мужа к генеалогии был для меня удивителен, но понятен. Майкл надеялся побольше узнать о корнях предков, пока еще жив отец. Он мог бы даже укрепить семейные связи, найди он четвероюродных или пятиюродных братьев и сестер.
«Не хочешь тоже сделать тест? — возможно, спросил он. — Я как раз посылаю заказ на набор для исследования. Всего-то сто баксов». Точно не помню, что именно я ответила. Скорее всего, бросила короткое, произнесенное без выражения, банальное «ну давай», которое я с тем же успехом могла заменить на «спасибо, не надо», а могла просто пожать плечами.
Присланные наборы много дней или даже недель лежали нераспечатанными на кухонной стойке. Они стали частью интерьера, как и растущие стопки книг и журналов, которые копятся до тех пор, пока мы не отвозим их в местную библиотеку. По утрам мы готовили кофе, наливали сок, жарили яичницу. Мы ужинали за кухонным столом. Мы кормили собаку, что-то записывали, составляли списки на доске покупок. Мы разбирали почту, выносили мусор. И все это время наборы оставались запечатанными в своих зелено-белых коробочках с причудливой графикой в виде трехлистного клевера: «РОДОСЛОВНАЯ: ИССЛЕДОВАНИЕ ДНК ДОПОЛНИТ ВАШУ ИСТОРИЮ».
Наконец как-то вечером Майкл распечатал обе коробочки и протянул мне пластиковую пробирку.
— Плюй, — сказал он.
Я почувствовала себя несколько глупо и даже унизительно, но все же наклонилась над пробиркой. Зачем я вообще это делала? В голове бродили разные мысли: не повлияют ли на результат только что съеденная мной баранья отбивная, бокал вина или остатки губной помады? Как только нужное количество слюны собрано, я снова принялась убирать со стола обеденную посуду. Майкл обернул этикетки вокруг обеих пробирок и запаковал их в специальные пакеты, присланные организацией Ancestry.com.
Прошло два месяца, я почти не думала об исследовании ДНК. С головой ушла в правку своей новой книги. Наш сын как раз начал выбирать университет. Майкл работал над новым кинопроектом. Я напрочь забыла об исследовании, пока однажды на почту не пришло электронное письмо с результатами. Результаты нас озадачили. Озадачили — это мягко сказано, но в тот момент я почувствовала себя именно так. Из письма Ancestry.com следовало, что в моей ДНК пятьдесят два процента от восточноевропейских евреев-ашкеназов. Остальное составляла сборная солянка от французов, ирландцев, англичан и немцев. Странно, но мне было не с чем сравнивать результаты. Я не встревожилась. Результаты меня не смутили, хотя процент и показался уж очень низким, если принять во внимание, что все мои предки были евреями из Восточной Европы. Я решила, что разумное объяснение подобному наверняка существует и связано с переселениями народов и войнами за много поколений до меня. Мою уверенность подкрепляло знание о собственном происхождении.
В ящике под телевизором у меня хранится несколько копий документального фильма «Образ перед глазами» [Фильм «Image Before My Eyes», 1981 г.] о жизни польского местечка до войны. В нем есть архивные кадры, снятые моим дедом во время поездки в 1931 году в Городок, на родину его семьи. Дед, к тому времени владелец преуспевающей ткацкой фабрики, взял с собой в поездку моего прадеда. Фильм еще и потому так мощно действует на современного зрителя, что он понимает, какая судьба вскоре ждет этих мужчин c раздвоенными бородами, женщин в скромной темной одежде, детей, окруживших американских гостей. В чьих-то — дедовских — руках подрагивает камера, а обреченные жители местечка танцуют, их круг все шире. Кадр сменяется, звук стихает — зернистое черно-белое изображение: мои дед и прадед молятся на могиле прапрадеда. Я буквально слышу модуляции их голосов — голосов, которые я никогда не знала, но которые пробирают до костей своей музыкой — дед и прадед читают поминальный кадиш. Дед утирает слезы.
