Хлопнула дверь, Летисия выбралась наружу с другой стороны экипажа. Я откинулась на спинку сиденья, пытаясь выровнять дыхание. У меня была версия, куда исчез Филипп, правда, я не хотела ее озвучивать. Все мы люди, но некоторые вещи лучше просто иметь в виду.

— Филипп! Где ты? Филипп!..

А потом я услышала душераздирающий вопль.

Глава шестая

Человек или зверь? Крик был нечеловеческий. Не мужской и не женский. Короткий, он оборвался быстро. Я не могла представить, кто так кричит — как обреченный на смерть.

— Миледи, бегите! Бегите!

Летисия, спотыкаясь, подбежала к карете, судорожно цепляясь за дверцу и стены кареты, пыталась забраться внутрь, и ее колотила крупная дрожь.

— Бегите! Бегите что есть мочи, заклинаю!

Я открывала и закрывала рот. Куда мне бежать, зачем, разве есть смысл? Но Летисия захлопнула дверь, схватила меня за плечо и резко толкнула. Говорить она больше не могла, лицо ее перекосилось, как в припадке, а пальцы впились в меня с такой силой, что я вырвалась уже от нее и, задыхаясь от ужаса, распахнула дверцу со своей стороны и выскочила из экипажа.

Я ничего не увидела — и никого. И крик больше не повторялся, было темно и пугающе тихо.

Конечно, я провалилась в снег почти по колено. Мне мешали платье и тяжелая доха, я спотыкалась на каждом шагу, меня подгонял неизвестно откуда взявшийся страх. Он словно шлепал меня по спине, грубо и бесцеремонно, не давая остановиться, осмотреться, понять, что вообще происходит. Страх хватал за горло и рывками гнал вперед.

Мне бы подумать, зачем я бегу, но паника овладела мной. Я сознавала, что надолго меня не хватит, что я задыхаюсь, что ноги практически перестали меня слушаться, что я отбежала совсем недалеко, хотя казалось, что промчалась несколько миль, и если я оглянусь, то сквозь деревья увижу карету — и, может, еще кого-то. Я грудью кидалась на девственный снег, врывалась в сугробы, видя только то, что до меня никого здесь не было…

Меня никто не окликнул, никто не догонял. Настигнуть меня по следам — легче легкого, так зачем я пытаюсь умереть не своей смертью?

Но хаотично бившиеся в голове мысли не останавливали. Я продолжала бежать, по лицу текли капли пота, мне было жарко, как в летний день у огня. Я разрывала руками доху — безрезультатно, она замедляла мой бег, я вся промокла, и черные стволы кружились перед глазами, сливаясь в скелет карусели.

Потом я упала лицом прямо в сугроб и поняла, что выдохлась совершенно. Ни бежать, ни даже подняться я не в состоянии. Я бездумно хватала пересохшими губами снег и думала, что надо вернуться.

Как это выглядит? Чего испугалась Летисия? Кто кричал? Что — это, что там случилось? От чего я бегу?

Я с трудом поднялась на колени — на большее меня не хватило. Как я могла быть настолько беспечной, почему я позволила внушить себе, что мне надо бежать?

Конечно, Филипп, бедняга, как это бывает, отлучился с козел по нужде. Вероятно, он побежал дальше в лес, чтобы мы его не заметили. Он ведь охотник, он не боится леса, и он вооружен. И он не отзывался на окрик Летисии — право, это было бы просто смешно.

Что она рассмотрела в лесу? Филиппа? Или какого-то зверя, которого наверняка напугала не меньше, чем после — меня? Почему закрылась в карете, а мне велела бежать? Может, думала, что зверь набросится на нее и она отвлечет от меня внимание? Зверь не будет бежать по следам…

А оборотень — будет. Он знает, как преследовать жертву. А вот экипаж — для оборотня это пространство, которое ему неприятно.

И что же тогда?

— Филипп!

Тишина. Ни звука, ни ответного крика. Лишь где-то треснула ветка под тяжестью снега.

— Летисия! Кто-нибудь!

Они не бросят меня в лесу. Они не сумасшедшие, ведь одно дело — погибший крестьянин, а другое — жена лорда-рыцаря. Они знают, что королевская армия уже в пути. Полиция настороже. Перевернут все, но будут меня искать, обязательно выяснят, что случилось.

— Летисия! Филипп!

Никого.

Подняться на ноги мне удалось не сразу. Где-то у меня еще сохранились силы, чтобы не упасть здесь пластом и не остаться навечно. Я вымокла почти что насквозь, тепло отступало, и я чувствовала, как меня начинает знобить.

Нужно срочно возвращаться по своим же следам, что бы там ни произошло. И если произошло, то снова бежать… куда? В имение? По тракту? Другого выхода нет, если мне вообще дадут убежать.

Или остаться? Не здесь, но пробиваться куда-то к людям, вот только куда? Найти любую дорогу до деревеньки — но кто мне сказал, что она будет ближе, чем усадьба, и когда я дойду до этой деревеньки, и дойду ли вообще?

И тогда я поняла, что такое настоящая паника. Тихая, обреченная, когда даже делать что-то нет смысла, хочется просто стоять и ждать, пока все закончится, и желательно — поскорее.

Мне показалось, что стало светлее. Я подняла голову и увидела, что облака кое-где разошлись и луна подмигнула мне в слабом просвете, а затем мне на лицо упала снежинка.

Я прошла какие-нибудь пятьдесят ярдов — задыхаясь от слез и дрожа от холода, а не от страха. Я шла по оставленным мной же следам и теряла равновесие, я падала, проваливаясь в рыхлый снег, и загребала его рукавами, коченея еще сильнее.

И снегопад за это время разыгрался уже вовсю.

Начиналась метель. Ветра не было, но я понимала — едва он поднимется, мне наступит конец. Я упаду, пытаясь сберечь остатки тепла, сожмусь в потерянный слабый комочек, и жизнь потихоньку покинет меня — я усну.

Я не могла убежать далеко, убеждала я себя, потерянно глядя, как снег заносит мои следы. Еще немного, и я перестану видеть что-либо в двух шагах. Но если смотреть не вперед, а под ноги, то есть шанс рассмотреть путь… Если бежать, если найти силы и бежать очень быстро, насколько позволит усталость и снег — нет, только снег, — то я выживу.

Впервые в жизни я осознала, что значит злость. Повинуясь чужому приказу, я чуть не убила себя до того, как убивать меня явился бы кто-то еще. Так почему я кому-то позволила решать за меня?

Слушайся, подчиняйся, от тебя ничего не зависит — вот что я слышала с детства и не училась сопротивляться. К чему это все привело?

Если сначала я кидалась в сугробы в отчаянии, то теперь меня подгонял гнев. Это странное, незнакомое и приятное состояние толкало меня вперед почти так же, как прежде страх. И идти было легче и тяжелее одновременно, но озноб проходил под влиянием родившейся злости.

— Летисия! Филипп!

Я не узнала свой голос. Как будто это кричала не я, а та леди-рыцарь, которой я побыла не дольше четверти часа. Но снова мне никто не ответил, а звук утонул в круговерти метели.

— Филипп!

Я понимала, что буду кричать, пока не сорву себе голос. Карета должна быть уже совсем близко. Не страшно, что идет снег, я различаю следы и, кажется, вижу дорогу. Я вышла. Я все же смогла.

Я остановилась, схватилась за ствол дерева, прислонилась к нему и застыла.

Кареты не было. Но сбиться с дороги я не могла. Да, неугомонно вьюжило, но я единственная, кто несся по этим сугробам. Заблудиться, запутаться — исключено.

Они уехали без меня? Или…

Или, подумала я, цепляясь за промерзшую кору и обдирая пальцы. Или Летисия испугалась не зверя, а человека.

От прадеда и деда я слышала, на что способны разбойники, особенно те, кто дезертировал из королевской армии. И если они метнули кинжал в возницу, то карета встала, Филипп не отвечал, а Летисия — Летисия пожертвовала собой, чтобы спасти меня хотя бы от бесчестья. И она оказалась права — в такой снегопад, когда нечто страшное бродит здесь, в лесу, нет резона бежать за глупой девицей, когда в карете сокровища. Моя одежда, мои драгоценности.

Все было не так, как я себе напридумывала, и я судорожно всхлипнула, прижавшись к стволу. Да, я все равно стою в лесу одна-одинешенька и, скорее всего, не выживу.

Куда уехал мой экипаж? Я присмотрелась, ничего не увидела, пришлось подойти ближе. То место, где карета стояла, я сразу нашла, но дорога была укатана, на ней осталась не одна колея, и снег порядком припорошил то, что было, — нет, мне не понять, куда они поехали, где их искать, и надо ли?

Мне нужно вернуться домой. По крайней мере, попытаться, и я двинулась в путь, отгоняя подозрения, что кто-то следит за мной из-за деревьев. Гнев помог мне выбраться, и я снова вызывала его, доказывая себе, что в случившемся кто-то замешан: Филипп или Летисия. Неважно, что один из них верой и правдой служил моему мужу, а вторая годами так же, верой и правдой, служила моей семье. В доме было мало людей, никто из них не отлучался, чтобы, узнав о моем поспешном отъезде, успеть сговориться с кем-то на нас напасть…

Кроме моего мужа. Я застыла на месте. Этот человек женился на мне — для чего? Чтобы избавиться от меня любой ценой?

Все, что я знала о нем, точнее, что успела понять: он богат. А я — бедна, девушка без приданого. Да, титулованная, это единственное мое преимущество. Но муж не принимает титул жены, так какая выгода была ему в этом браке и какая выгода ему от моей гибели?

Метель кружила перед моим лицом, холод хватал за руки и давно озябшие промокшие ноги. Я вспомнила, как играла ребенком в снегу с сестрами — если холодно, надо двигаться, надо бежать. Перебороть себя, превозмочь, хотя бы несколько футов, потом пройти, отдохнуть, пробежать еще несколько футов, опять пройти…