Потом он спустился в подвал. Пахло сыростью, в одном углу стояли один на другом ящики с пивом, в другом — временно разобранный шкаф из «Икеи». Эблинг включил телефон. Два сообщения по голосовой почте. Но не успел он их прослушать, как телефон вновь задрожал: кто-то звонил.
— Слушаю.
— Ральф!
— Слушаю!
— Это что такое? — расхохоталась она. — Ты что, играешь со мной?
— В жизни не стал бы.
— А жаль!
Рука его задрожала.
— Ты права. Вообще-то я с удовольствием бы… С тобой…
— Так-так?
— Поиграл.
— Когда?
Эблинг оглянулся. Подвал этот он знал как свои пять пальцев, и даже лучше. Каждый из лежавших в нем предметов он принес сюда сам.
— Завтра. Скажи, где и когда. Я буду.
— Ты это серьезно?
— Вот сама и выясни.
На том конце он услышал глубокий вдох.
— В «Пантагрюэле». В девять. Бронь на тебя.
— Будет сделано.
— Но ты ведь понимаешь, что мы поступаем неразумно?
— А кого это волнует? — ответил Эблинг вопросом на вопрос.
Вновь расхохотавшись, она повесила трубку.
Той ночью он впервые после долгого перерыва прикоснулся к жене. Вначале она пришла в растерянность, затем спросила, что на него нашло и не пил ли он, но потом поддалась. Продлилось это недолго, но, пока он лежал на ней, ему казалось, что они заняты чем-то непристойным. Эблинг почувствовал, как ее рука колотит его по плечу: она задыхалась. Он извинился, но прошло еще несколько минут, прежде чем он выпустил ее и скатился на бок. Включив свет, Эльке укоризненно взглянула на него и удалилась в ванную.
Разумеется, ни в какой «Пантагрюэль» он не пошел и телефон на следующий день не включал, а в девять вечера смотрел с сыном по телевизору футбол; играла вторая лига. По телу его словно пробегали электрические разряды — чувство было такое, будто его двойник, представитель его самого в иной вселенной, в этот момент посещал дорогой ресторан, встречался с высокой, красивой женщиной, ловившей каждое его слово, смеявшейся его остроумным выпадам и то и дело будто нечаянно касавшейся его руки своей рукой.
Во время перерыва он спустился в подвал и включил телефон. Новых сообщений не приходило. Он подождал. Никто не звонил. Подождав полчаса, он выключил сотовый и пошел спать; делать вид, что его по-прежнему интересует игра, он был уже не в силах.
Сон не шел, и вскоре после полуночи он поднялся и босиком, в одной майке спустился опять в подвал. Включил телефон. Четыре сообщения. Но прежде чем он успел их прослушать, раздался звонок.
— Ральф, — сказал какой-то мужчина, — прости, что так поздно… Но дело важное. Мальцахер утверждает, что вы послезавтра встречаетесь. Проект под угрозой! Моргенгейм тоже обещал присутствовать. Ты ведь знаешь, что поставлено на кон!
— Какая мне разница, — ответил Эблинг.
— Ты что, с ума сошел?
— Вот и выясним.
— Нет, ты и впрямь сумасшедший!
— Моргенгейм блефует, — произнес Эблинг.
— А ты смелый человек, ничего не скажешь.
— Да, — ответил Эблинг. — Совершенно верно.
Только он было собрался включить автоответчик, как телефон снова зазвонил.
— Не стоило этого делать.
Голос ее звучал сдавленно и хрипло.
— Если б ты только знала, какой у меня был сегодня ужасный день.
— Не ври.
— Зачем мне врать?
— Ведь это все из-за нее! У вас ведь с ней… снова… наладилось, да?
Эблинг промолчал.
— Хотя бы признайся!
— Не говори глупостей!
Он задумался, какую из женщин, которых он знал теперь по голосам, та могла иметь в виду. Хотелось бы ему побольше знать о жизни Ральфа — ведь, в конце концов, в некоторой степени это была теперь и его жизнь. Чем он занимался, чем зарабатывал на жизнь? Почему кому-то доставалось все, а кому-то — ничего? Некоторым столько всего удавалось, а других преследовала неудача — но к личным заслугам это мало имело отношения.
— Прости, — тихо произнесла она. — С тобой иногда… бывает непросто.
— Знаю.
— Но ты… Ты не такой, как все.
— Хотелось бы мне быть как все, — произнес Эблинг. — Вот у меня это никогда не получалось.
— Значит, завтра?
— Завтра.
— Если ты опять не придешь, все будет кончено, так и знай.
Неслышно пробираясь наверх, Эблинг думал о том, существует ли Ральф на самом деле. Внезапно ему показалось совершенно невероятным, что где-то там он жил своей жизнью, занимался своими делами и ничего о нем, Эблинге, не знал. Возможно, судьба Ральфа была уготована ему свыше, а может, их жизни переплелись лишь по воле случая.
Вновь раздался звонок. Послушав лишь пару предложений, он рявкнул:
— Все отменить!
— Прошу прощения? — испуганно переспросила дама на проводе. — Но ведь он приехал специально, мы так долго работали над тем, чтобы эта встреча состоялась, чтобы…
— Я от него не завишу!
Интересно, о ком шла речь? Он бы многое отдал, чтобы это узнать.
— Еще как зависишь!
— Вот и посмотрим!
Его охватило доселе неведомое воодушевление.
— Если ты так считаешь…
— Да, именно так и считаю!
Эблинг с трудом мог удержаться от искушения поинтересоваться, о чем вообще шла речь. Он уже уяснил, что мог нести что угодно, если только не задавал никаких вопросов. Стоило ему о чем-нибудь спросить, как у собеседников сразу же возникали подозрения. Вчера та самая женщина, чей грубый голос ему так понравился, немедленно заявила, что он — не Ральф, стоило ему только попросить напомнить, как называлось то место в Андалузии, где они были летом три года тому назад. Видимо, таким образом ему ничего не удастся выяснить. Как-то раз он остановился у афиши нового фильма с Ральфом Таннером: на мгновение его посетила мысль, что у него мог оказаться номер известного актера, что вот уже неделю он общался именно с его друзьями, коллегами и любовницами. Голова у Эблинга пошла кругом. Исключать такую вероятность тоже было нельзя: голоса у них и впрямь были похожи. Но затем, покачав головой и усмехнувшись, Эблинг побрел дальше. В любом случае, долго это продлиться не могло. Он не тешил себя иллюзиями: рано или поздно ошибку должны были исправить, и тогда телефон умолкнет.
— А, это снова ты. Я не мог встретиться с тобой в «Пантагрюэле». Она ко мне вернулась.
— Кто, Катя? Ты хочешь сказать… вы снова вместе?
Кивнув, Эблинг записал имя на бумажке. Он предполагал, что женщину, с которой он говорил в тот момент, звали Карла, но не располагал достаточным количеством улик, чтобы рискнуть обратиться к ней по имени. Жаль, что нынче все уже утратили привычку представляться по телефону: поскольку номер высвечивался на экране, звонящий исходил из того, что собеседник уже в курсе, кто его беспокоит.
— Я тебе этого не прощу.
— Мне очень жаль.
— Чушь! Тебе ни капельки не жаль!
— Что ж, — усмехнувшись, Эблинг облокотился о стенку разобранного шкафа. — Может, и нет. Она просто потрясающая.
Собеседница принялась кричать на него, проклинать, угрожать, затем расплакалась. Но поскольку всю эту кашу заварил не он, а Ральф, Эблинг мог ни о чем не переживать. Он слушал ее, а сердце у него колотилось. Еще никогда в жизни он не был так близок со столь волнительной женщиной.
— Возьми себя в руки! — строго сказал он. — Ты прекрасно знаешь, ничего бы не вышло!
После того как она бросила трубку, он еще некоторое время стоял и его слегка пошатывало от волнения. Эблинг вслушивался в тишину, словно пытаясь уловить далекие всхлипы Карлы.
На кухне он встретил жену — и замер от удивления. На мгновение Эльке показалась ему пришелицей из другого мира, из какого-то сна, не имевшего ничего общего с реальной жизнью. Той ночью он вновь притянул ее к себе, а она, поколебавшись, снова поддалась. Лежа на ней, он представлял себе Карлу, совершенно беспомощную от желания.
На другой день, оставшись дома один, он впервые попробовал перезвонить на один из тех номеров, с которых с ним пытались связаться.
— Это я. Просто хотел поинтересоваться, все ли в порядке.
— Кто мне звонит? — спросил в ответ мужской голос.
— Это Ральф!
— Какой еще Ральф?
Эблинг быстро повесил трубку и набрал кому-то еще.
— Боже, Ральф! Я вчера пытался тебе… Пытался… Я…
— Помедленней! — произнес Эблинг, разочарованный тем, что на том конце провода вновь оказался мужчина. — В чем дело?
— Я так больше не могу.
— Ну так завязывай с этим.
— Выхода нет.
— Выход есть всегда, — не смог сдержать зевоту Эблинг.
— Ральф, ты что, хочешь сказать, что я… должен наконец за все поплатиться? Что надо идти до конца?
Эблинг принялся переключать каналы, но и тут ему не везло: по каждому либо играли разную народную музыку, либо показывали стругавших столешницы столяров и повторы сериалов восьмидесятых годов. Унылый репертуар для тех, кто после обеда дома. Почему он вообще смотрел телевизор, почему был дома, а не на работе? Могло быть так, что он просто забыл на нее пойти?
— Я проглочу целую пачку, так и знай!
— Валяй, глотай, — Эблинг потянулся за книгой, лежавшей на столе. Мигель Ауристус Бланкус «Путь Я к самому себе». Солнечный диск на обложке. Это его жена такое читала; Эблинг с отвращением отложил книгу в сторону.
— Тебе всегда везет, Ральф. Вечно все тебе достается. Ты не имеешь понятия, каково это — быть вечно вторым. Одним из многих. Человеком третьего сорта. Тебе это неведомо!