— Зачем эта девушка вообще учит русский? Где живут ее родители?
— В Коннектикуте.
— Где конкретно в Коннектикуте?
Берни подмывало спросить, уж не собирается ли она нанести им визит.
— В Хартфорде. Какая разница?
— Берни, не груби.
Мать держалась чопорно. Он свернул салфетку и отодвинулся от стола вместе со стулом. От обедов с матерью у него вечно начинал болеть желудок.
— Куда ты собрался? Тебя никто не отпускал.
Можно подумать, ему все еще пять лет! Иногда Берни очень не хотелось приходить домой, а потом он чувствовал себя виноватым за то, что не хотелось. А потом злился на мать за то, что она вызывает у него чувство вины за то, что ему не хочется домой.
— До отъезда мне еще нужно позаниматься.
— Слава богу, ты больше не играешь в футбол!
Вечно мать говорила что-нибудь такое, что вызывало у него желание взбунтоваться. Ему хотелось повернуться и заявить, что он вернулся в команду или что он вместе с Шейлой занимается балетом, только чтобы ее немного встряхнуть.
— Мама, я не говорил, что это окончательное решение.
Рут Файн пристально посмотрела на сына:
— Поговори об этом со своим отцом.
Лу знает, что делать, она уже не раз говорила с ним на эту тему. «Если Берни захочет снова играть в футбол, предложи ему новую машину».
Берни, узнай об этом, пришел бы в ярость. Он бы не только отказался от машины, но тут же вернулся бы в футбольную команду. Он терпеть не мог, когда его подкупали. Иногда он ненавидел ход мыслей матери, она чрезмерно опекала его, а вот отец подходил к этому вопросу более разумно. Трудно быть единственным ребенком.
Когда Берни вернулся в Анн-Арбор и встретился с Шейлой, она его поняла, ей тоже нелегко дались каникулы. И они не смогли ни разу встретиться — Хартфорд был не на краю света, но это ничего не меняло. Шейла была поздним ребенком, и родители обращались с ней как с хрупкой стеклянной вазой. Каждый раз, когда она уходила из дома, они боялись, что ей могут навредить, ее могут ограбить или изнасиловать, или она поскользнется на льду, или познакомится с неподходящими мужчинами, или пойдет не в ту школу. Они не были в восторге от перспективы, что Шейла будет учиться в Мичиганском университете, но она настояла на своем. Шейла точно знала, как получить от них то, чего хочет, но их постоянная суета вокруг нее ужасно раздражала; Шейла понимала, что Берни имел в виду. После пасхальных каникул они разработали план — поехать следующим летом в Европу и там встретиться, никому об этом не сказав. Так они и сделали.
Впервые вместе увидеть Венецию, Париж и Рим — это было счастье. Шейла была влюблена в Берни до безумия. Как-то раз они лежали обнаженные на уединенном пляже в Искье, ее черные как вороново крыло волосы рассыпались по плечам, и Берни подумал, что никогда в жизни не видел никого прекраснее. Он дошел до того, что втайне подумывал сделать ей предложение, но пока держал эти мысли при себе. Он мечтал, что они обручатся на рождественских каникулах, а в июне, когда закончат университет, поженятся. Они побывали и в Англии, и в Ирландии, а потом из Лондона полетели домой на одном самолете.
Отец, как обычно, был в своей клинике, и Берни встретила мать, хотя он и послал ей телеграмму, что его не надо встречать. Она радостно замахала ему. По случаю его приезда она сделала укладку, надела новый бежевый костюм от Бена Цукермана и выглядела моложе своих лет. Но как только мать заметила его спутницу, все теплые чувства Берни к ней испарились.
— Кто это?
— Мама, это Шейла Борден.
У миссис Файн был такой вид, будто она сейчас упадет в обморок.
— Вы все это время путешествовали вместе? — В подарок на его двадцать первый день рождения мать дала ему столько денег, что вполне хватило на шесть недель. — Вы путешествовали вместе… так… так бесстыдно?
Слушая мать, Берни хотелось умереть на месте, а Шейла улыбалась ему как ни в чем не бывало.
— Все нормально, Берни, не волнуйся. Мне все равно нужно сесть на шаттл до Хартфорда.
Его мать начала промокать глаза платочком, а Шейла лукаво улыбнулась ему, подхватила большую спортивную сумку и буквально исчезла, даже не попрощавшись.
— Мама, прошу тебя…
— Как ты мог меня обманывать?
— Я тебя не обманывал, я сказал, что встречаюсь с друзьями! — Берни покраснел, ему хотелось провалиться сквозь землю и никогда больше не видеть мать.
— И это ты называешь другом?
Он вдруг вспомнил, как они занимались любовью на пляжах, в парках, возле речек, в маленьких отелях… Что бы мать ни говорила, это не сотрет его воспоминания. Он неприязненно посмотрел на мать:
— Она мой лучший друг!
Берни взял сумку и пошел на выход из аэропорта один, оставив мать позади, но все же один раз оглянулся, и это было ошибкой: мать стояла и не таясь плакала. Берни не смог поступить так с ней, вернулся и попросил прощения, а потом ненавидел себя за это.
Осенью в университете их роман с Шейлой продолжился, и на этот раз, когда их отпустили на День благодарения, Берни поехал в Хартфорд, чтобы познакомиться с ее семьей. Явно удивленные, поскольку Шейла им ни о чем не рассказывала, ее родители общались с ним холодно, но вежливо. Когда они летели обратно в университет, Берни спросил об этом Шейлу:
— Они расстроились, что я еврей?
Ему в самом деле было любопытно. Он спрашивал себя, настроены ли ее родители так же непримиримо, как его собственные, хотя очень сомневался, что такое возможно. Разве мог кто-то быть столь же непримиримым, как Рут Файн? Во всяком случае, он так думал.
— Нет, — Шейла рассеянно улыбнулась, закуривая косячок. На обратном пути в Мичиган они сидели в самолете на последнем ряду. — Наверное, просто удивились. Я думала, что это не так уж важно, и не стала им рассказывать.
Она ко всему относилась спокойно, и Берни нравилась в ней эта черта. Все было «не так уж важно». Он быстренько затянулся, потом они осторожно потушили косяк, Шейла спрятала бычок в конверт и убрала в сумочку.
— Они считают, что ты славный.
— Мне они тоже показались славными.
Берни солгал, потому что на самом деле решил, что они скучные до невозможности, и его удивило, что у ее матери отсутствует вкус. Они разговаривали о погоде, о мировых новостях и больше ни о чем. Это было все равно что жить в вакууме или непрерывно слушать в прямом эфире комментарии к новостям. Шейла казалась совсем не такой, как они. С другой стороны, Шейла то же самое сказала о нем. После той единственной встречи с его матерью Шейла назвала ее истеричкой, и Берни не стал с ней спорить.
— Они придут на вручение дипломов?
Шейла рассмеялась:
— Шутишь? Моя мать уже сейчас плачет, когда об этом говорит.
Берни по-прежнему хотел жениться на Шейле, но пока ничего ей не сказал. На день Святого Валентина он сделал ей сюрприз — колечко с бриллиантом, которое купил на деньги, доставшиеся в наследство от деда и бабушки. Это был солитер изумрудной огранки, всего в два карата, но очень красивый. В день, когда Берни его купил, он всю дорогу до дома чувствовал стеснение в груди от возбуждения. Он подхватил Шейлу на руки, крепко поцеловал в губы и небрежным жестом бросил ей на колени футляр, завернутый в красную бумагу.
— Детка, примерь, подойдет ли размер.
Шейла решила, что это шутка, и засмеялась, но как только открыла коробочку, смех ее оборвался, челюсть отвисла, и она вдруг расплакалась. Потом швырнула футляр с кольцом ему и, не сказав ни слова, ушла. Берни смотрел ей вслед, застыв на месте с открытым ртом. Он ничего не понимал, пока вечером того же дня Шейла не вернулась поговорить. Они жили в разных комнатах, но чаще всего оба проводили время в комнате Берни: она была больше, удобнее, и в ней стояло два письменных стола. Шейла уставилась на открытую коробочку с кольцом, лежавшую на его столе.
— Как ты мог так поступить?
Берни все еще не понимал, в чем дело. Может, кольцо показалось ей слишком большим?
— Как поступить? Я хочу на тебе жениться.
Он с нежностью посмотрел на Шейлу и протянул к ней руки, но она отвернулась и отошла в другую часть комнаты.
— Я думала, ты понимаешь. Все это время я думала, что это было круто.
— Черт побери, что все это значит?
— Это значит, что я считала, что у нас равноправные отношения.
— Конечно, равноправные, при чем тут это?
— Я думала, нам не нужен брак, нам не нужна вся эта традиционная хрень, — она посмотрела на него с таким отвращением, что Берни был потрясен. — Нам нужно только то, что есть сейчас, и столько, сколько это продлится.
Берни впервые слышал, чтобы она говорила такое, и не мог понять, что с ней случилось.
— И сколько же это?
— До конца дня… неделю… — она пожала плечами. — Какая разница? Кого это волнует? Но ты не можешь закрепить это кольцом с бриллиантом.
— Ну, знаешь ли… — Берни вдруг разобрала злость. Он схватил футляр, захлопнул и бросил в ящик стола. — Прошу прощения за мое буржуазное поведение. Думаю, снова сказалось, что я родом из Скарсдейла.
Шейла смотрела на него так, словно увидела новыми глазами.
— Я и понятия не имела, что ты так серьезно к этому относился! — Казалось, он ее озадачил, стал незнакомцем, она будто внезапно забыла его имя. — Я думала, ты все понимаешь.