Эмине-ханым опустила глаза и отправилась дальше. Ее ждал маленький домик — ее работа, которую она очень любила и уважала, ведь эта работа досталась ей по наследству от отца. Это было скромное кафе, в котором готовили только наргиле и подавали чай, кофе и воду — обычный турецкий набор для таких заведений. Первую кальянную на острове открыл ее дед много лет назад. Когда начали приезжать первые туристы из Стамбула. Когда маленькая Эмине еще путалась в хлопковых пеленках и пыталась научиться издавать первые членораздельные звуки. И с тех пор это уютное место встречало гостей и щедро дарило им клубы ароматного дыма из фруктового табака. Это был крошечный (нет, еще меньше) домик с двумя лавками из дерева вдоль стен внутри, и большими окнами-витринами от пола до потолка в деревянных рамах. Еще две лавки были на небольшой веранде на улице с навесом цвета спелого граната. Мы с вами обязательно побываем там. Но чуть позже. Всему свое время. С тех пор кальянных открылось немало. Были и более нарядные, и более современные, и те, что предлагали более разнообразное меню. Но этот домик всегда стоял особняком не только на острове, но и в сердце каждого, кто сюда попадал. Я сам бывал в этой кальянной не раз и вальяжными вечерами курил там сладкий наргиле, рассматривая прохожих на острове. Удивительные вечера, которых всегда кажется мало.

Эмине-ханым открывала свою кальянную и заваливала лавки разноцветными подушками с шелковыми кисточками. Когда-то они были яркими, и цвета казались чересчур вычурными, даже дикими. Но время и солнце стерли их окрас, и теперь цвета посерели, потускнели, поредели и совсем сникли, от чего приобрели только дополнительного очарования. Они стали малоразличимы, пропитались историей этого места и заботами тех путников, которые приходили к ним в гости. Их тела утопали в заботе и уюте этих подушек, которые выдерживали бесконечные разговоры, вспышки споров, чистосердечные признания, едкие молчания. Эмине-ханым старательно выбивала пыль из этих мягких ловушек, но этот склад историй выбить не получится, даже примени ты всю силу, что есть в твоих руках. Они вплелись в волокна, в каждый стежок, в каждую кисточку, в каждый завиток узора лале и сроднились с ними. Эмине-ханым поставила разогревать угли, и пока те еще не покраснели от жара, отправилась в кафе напротив, к соседу Озгюр-бею.

Он всегда наливал ей вторую за утро чашечку кофе по-турецки, и Эмине-ханым оставалась наедине с собой и в домашней компании учтивого моря. Ах да, иногда еще приходил какой-то местный кот. Имени у него не было, как и породы, как и возраста, но он нахально укладывался на соседнем стуле и следил за всем вокруг. Эта компания не тяготила, скорее наоборот. Утро чудесными переливами света и теней заполняло пристань и пляж, будило тщедушные лодки и баркасы, которые еще спали в постели из мягких волн. Они остались сегодня стоять у причала и не вышли в открытое море. Уличные торговцы выносили огромные тюки, мешки в заплатках и картонные коробки, набитые разноцветными товарами, в надежде на прибыль, а официанты выставляли стулья и столы уличных кафе. Завтрак был готов.

В это утро, жена Озгюр-бея, Умут-абла, вышла на ступеньки и, увидев Эмине-ханым за столиком, решила к ней присесть, держа в руках чашечку свежего кофе. Женщина помогала супругу в их кафе, в основном готовила национальные блюда для туристов на кухне и самые вкусные эклеры в округе. С заварным кремом и топленым шоколадом. Шоколада всегда было много, и она заливала им все тарелку. Заведение располагалось на первом этаже старого дома и распахивало свои двери с небольшой надписью-вывеской на стекле прямо к дороге, по которой часто прохаживались пешеходы, проносились повозки, проезжали коляски, пробегали псы и дети. А сами владельцы жили на втором и третьем. Да, еще слишком рано и гостей в кафе не было. Только одинокие столы и стулья. Пока только утренняя пустота тут главный гость, а она чаевых оставляет ничуть не меньше, чем туристы. Ее главные монеты — одиночество. Этим и платит. Они с Эмине-ханым не были близкими подругами, хоть и знали друг друга так долго, что это принято называть — всю жизнь. Умут-абла не носила паранджу, а одевалась очень по-европейски: старые джинсы со следами от муки и вытянутыми коленями, свитер мужа в каких-то свинцовых ромбах и синяя ветровка с капюшоном. Она куталась. Действительно, было еще холодно, и такое утепление вполне оправдано для осеннего утра на берегу моря.

Они почти не говорили: просто сидели и думали каждая о своем. Ханым-эфенди пила кофе. Умут-абла уже мысленно готовила свои кефте в томатном соусе, для которых еще не привезли мясо, и надеялась, что мясник не забудет о ее заказе. А когда Эмине-ханым сделала последний глоток кофе и отпила воды из армуда (в него обычно наливают чай и называют «бардак», а когда подают кофе, он служит стаканом для воды), Умут-абла оживилась и предложила погадать на той гуще, что осталась на дне чашки. Эмине-ханым давно позабыла, что Умут-абла была фалчи (гадалкой на кофейной гуще) и своим предложением немного смутила соседку из кальянной напротив. Какие могут быть гадания? У Эмине-ханым не было никаких желаний, не было вопросов, которые она хочет задать. Какие предсказания? Последний раз она баловалась таким занятием в детстве с подругами на цветке. О чем спрашивала она тогда? Она и не помнила, наверное, о любви. О чем еще гадают все маленькие девочки? Но ничего из этого не сбылось. Она уже далеко не молоденькая девушка, у которой тысячи несбыточных надежд и мечтаний, она даже не туристы, которые падкие на такие местные развлечения. Вот у кого тонны вопросов, больше, чем все их взятые в дорогу чемоданы вместе.

Но произошло что-то странное, какой-то щелчок в один миг. Клац и все. Будто пальцами. Звонко и совершенно неслышно. Иногда мы не властны над своими действиями. То ли голос Умут-абла, то ли странность предложения, то ли просто ощущение необычности дня, а, может, пес-привратник стал слишком стар, но руки Эмине ханым послушно взяли чашку, накрыли блюдцем и готовы были перевернуть. Но нужно было придумать вопрос, ведь ответ уже поселился в этих остатках напитка. Ответы всегда прячутся на дне чашки, опережая наши вопросы. Все ответы уже давно записаны кофейными чернилами. Они просто дожидаются правильного вопроса.

В голову ничего не лезло, никаких идей не наблюдалось. Промелькнула какая-то мысль, но ухватить ее не получилось, она умчалась за горизонт и растворилась в мутных волнах. Руки сами перевернули чашку блюдцем вниз и слой помола со дна уже начал стекать по стенкам, оставляя разводы прошлого и будущего и отвечая на тот самый незаданный, и стремительно ускользнувший вопрос. Эмине-ханым снова перевернула чашечку в обычное положение, сняла блюдце и заглянула внутрь. Она совершенно ничего не понимала в гаданиях, для нее это были просто смутные неясные линии и плавные забавные потеки, которые пересекались, путались, образовывали узоры и гербы, островки и дороги, орнаменты и углы, а в сущности — какие-то неразборчивые пятна, и ничего более.

Умут-абла взяла руку Эмине-ханым и тоже заглянула внутрь, надев заляпанные пальцами и мукой очки. Она немного покрутила чашку вместе с рукой утренней гостьи, внимательно вглядывалась и долго молчала. Очки сползали с носа, но она их быстро поправила, не отвлекаясь от содержимого. «Ну что за глупости, почему она молчит? — пронеслось в голове Эмине-ханым, — что там такое?» Эмине-ханым не боялась никакого ответа: нет никакого предсказания, которое могло бы ее расстроить, обрадовать или удивить. Да и вопроса тоже не было, разве существуют ответы на вопросы, которых не задаешь? После этого затянувшегося перерыва Умут-абла подняла голову, сняла очки, убрала их в карман куртки и сказала только одно:

— Скоро ты встретишь его.

— Кого? — как-то резко и скорее инстинктивно, спросила Эмине-ханым. Отодвинувшись от чашки и безмятежного лица гадалки.

— Его, — спокойно и уверенно повторила фалчи, глядя на растерянную гостью своими глазами цвета чая и корицы.

В этот момент Умут-абла окликнул муж, та поднялась из-за столика, натянула рукава свитера так, что руки в них исчезли, сжала ладони и отправилась внутрь кафе, с улыбкой пожелав Эмине-ханым хорошего дня. Как легко можно пожелать хорошего дня на самом деле не представляя, как он сложится и, возможно, совершенно не тем образом, который ты вкладывал в эти слова. Но фалчи на террасе уже не было.

Эмине-ханым осталась сидеть за столом на улице в кафе Озгюр-бея в полном непонятном одиночестве. В одиночестве и смятении. Она еще какое-то время продолжала отказываться верить в произошедшее, но событие заставляло не забывать о себе. Колокольчик зазвенел. «Для чего это все произошло, — думала Эмине-ханым, — что это означает? Кого «его» я встречу? Какие-то глупости». Мысли роились и начинали зудеть. Она старалась отогнать их или заглушить какими-то иными, более понятными. Пыталась отвлечься на волны или сопящего кота. Она даже отвернулась от столика, где все только что и произошло, как делаем все мы перед лицом непривычных и некомфортных, на первый взгляд, событий. Она съежилась и втянула голову в плечи, надеясь, что так станет менее заметной и мысль потеряет к ней всякий интерес. Но ничего не помогало. Может ли одна фраза в дурацкой затее разрушить годами выстроенный быт? Может ли одна фраза, которой не придал бы значения, разрушить спокойствие утра? Наверное, нет, но трещина пошла. И небольшой, но тяжелый груз этого вопроса незаметно подкатывал к щиколотке ханым-эфенди.