— Тихо пока. Общаемся с местными. Требуем у начальства «ночь победителей»… (Смех.)

Короткая пауза. Что хотел сказать незнакомый «Хьюстон»? Напомнить, что победу в Ираке одержала 82-я воздушно-десантная дивизия, а бригаду морской пехоты перебросили уже потом, когда все было кончено, для выполнения полицейских функций — подавления вспыхнувших в Фаллудже волнений? Или он ни на что не намекает, а просто шутит? Радист решил, что лучше выбрать второй вариант объяснения.

— С погодой что? На базе всю авиацию зачехлили, обещают сильную бурю.

— Нет, у нас пока еще не завертелось. Но на западе вполнеба черный столб стоит, к полудню здесь будет. А вечером и вас накроет.

— Никак сам старина Саддам на нас проклятия шлет, а?

— Хорошо, что проклятия, а не штурмовики. Но, кроме проклятий, у него ничего не осталось! (Смех.)

— Объект осматривали?

— Да тут все на виду. Одни руины… Может, скрытый вход где-то есть, подземелья — не знаем. Пока не нашли ни атомной бомбы, ни фосгена с ипритом … [Фосген, иприт — боевые отравляющие вещества.] Но взяли все под охрану, как положено…

— Ничего, с нами как раз несколько специалистов, которым за эти поиски немалые деньги платят.

— Вот и хорошо. Когда вас ждать?

— Завтра после полудня, если все нормально пойдет.

— Удачи вам, «Балтимор».

— И вам удачи. Следующая связь после отметки 55.

— Вас понял, «Балтимор». Связь после 55. Кстати: лейтенант Морган распорядился насчет праздничного обеда в честь победы. И в честь вашего прибытия тоже. Срубите нам по паре пива, морпехи. За десантом не заржавеет.

— Пива нет, остался чистый бурбон.

— Сойдет и бурбон. (Смех.)

— О’кей. До связи, «Хьюстон».

— До связи, «Балтимор».

Салливан переключил диапазон выйдя на связь с капитаном Маккойном.

— У десантников все спокойно, сэр, они не обнаружили ОМУ и ждут нас! — доложил он. Потом обернулся к международной группе поиска, которая расположилась в просторном, кондиционированном чреве «Хаммера» вполне комфортно, как в купе вагона первого класса.

Грох и Макфлай вольготно развалились на заднем сиденье, а Кенборо и Чжоу — на среднем, лицом к ним.

— А что там за руины…

Из-под «Лейви», что идет впереди, вылетел здоровенный камень, водителю пришлось нажать на тормоз и резко принять влево. Эммануил Грох, эксперт по химическому оружию, кувыркнулся вперед и упал головой на колени австралийцу Томасу Кенборо, которого за глаза называли Кенгуру. Тот охнул и раздраженно зашипел.

— Извините, — буркнул Грох, задом заползая на свое место. Сейчас «Хаммер» уже не казался ему первым классом.

Теодор Макфлай усмехнулся. Он крепко держался за ручку над окном своей бревноподобной лапищей, а потому остался на месте.

— Хорошо, что я не упал на Люка! — пошутил он.

— Да, очень хорошо, большое спасибо! — вежливо разулыбался Люк Чжоу, который весил втрое меньше, чем Макфлай. Он уже двадцать лет жил в Штатах, но так и не избавился от восточных привычек. — Вы бы меня раздавили!

— А вам, Эммануил, спасибо, что не разбили мне головой яйца! — явно передразнивая китайского коллегу, сказал Томас Кенборо — эксперт по атомному оружию.

— Что за руины в Аль-Бааре? — закончил свой вопрос Салливан.

— Крепость 12 века, — добродушно пояснил Макфлай.

— А-а, — сказал радист. Подумал и спросил: — Но это ведь древняя крепость, верно?

— Да, — сказал Макфлай.

— А ведь тогда, в древности, химического оружия еще не было, верно?

— Верно.

Салливан подумал еще.

— А при чем тут тогда эта крепость?

Кенборо и Грох захохотали. Макфлай что-то ответил, что-то наверняка язвительное, — но его никто не услышал, потому что как раз в эту секунду загудела земля, оглушительно загрохотало железо и «Хаммер» подбросило вверх, словно игрушку.

Бозонель. Научный центр

Последнему проекту «Ведьминого Котла» по части скандалов, видимо, предстоит переплюнуть все предыдущие. На стометровой глубине под комплексом зданий центра свернулся кольцом самый большой в мире протонный ускоритель протяженностью в 27 километров. Некоторые из хомо сапиенс убеждены, что это и есть тот самый зверь Апокалипсиса, лютый многоголовый змей, коему суждено положить конец истории человечества. Восемь голов зверя — это восемь малых ускорителей, которые разгоняют частицы, прежде чем запустить их в главную магистраль; четыре всадника Апокалипсиса — это четыре многоцелевых детектора, которые будут отслеживать процессы, происходящие с протонами во время столкновения…

Выражаясь обычным языком, существует опасение, что некие неконтролируемые физические процессы, происходящие в ускорителе, могут спровоцировать цепную реакцию, которая при определенном стечении обстоятельств уничтожит нашу планету. Какие процессы? Выработка антивещества, например, или образование «черной дыры», или возникновение так называемых «монополей Дирака», способных к поглощению окружающей материи… Некоторые ученые пророчат даже появление пространственно-временных «крысиных нор», в которые вслед за отважными исследователями может провалиться немало и куда более ценных вещей, например Эйфелева башня вместе с Парижем, а может, и с Европой, или даже со всей планетой Земля… Некоторые не дают конкретных прогнозов, но пугают некими непредсказуемыми «отдаленными последствиями».

Теоретическая и экспериментальная физика частенько входили в антагонизм, и это был как раз такой случай. Экспериментаторам из «Ведьминого Котла» волей-неволей приходилось создавать специальные комиссии, демонстрировать расчеты и писать отчеты о несостоятельности той или иной катастрофической теории. Теоретики же в ответ извлекали на свет божий свои формулы, опровергали доводы оппонентов и находили новые подтверждения своим опасениям… Как в тренировочном фехтовании: укол — защита, ответный выпад — уход, контратака — блок, встречный выпад…

Дискуссия тянулась долго, шумно выплескиваясь на страницы газет и в псевдоинтеллектуальные телевизионные ток-шоу, где номинированные красавицы демонстрируют ноги, бюсты и свое видение проблем физики высоких энергий. Угроза человечеству была даже неоднократно воплощена в постановках высокобюджетных блокбастеров, приносящих немалый доход своим создателям.

Но в отличие от тренировочного поединка, настоящая дуэль гораздо убедительней расставляет все по местам: вот победитель — он стоит со шпагой в руках, вот побежденный — он лежит убитый или раненый, все ясно, понятно, и судейские оценки выпадов и защит уже никому не нужны.

Ускоритель строился, отлаживался, и вот время дискуссий закончилось. Сегодня особенный день — проводится первый пуск гигантской установки.

В Бозонель съехались журналисты и ученые, политики, любопытствующие светские бездельники, околонаучные шарлатаны и аферисты… Узкая двухрядная дорога, ведущая в Центр, впервые оказалась запруженной машинами, среди которых выделяются, увенчанные тарелками спутниковых антенн, фургоны с логотипами известных телекомпаний.

Операторы снимают пока общие виды. Живописная равнина в альпийском предгорье, аккуратно подстриженные газоны, ухоженные деревья. Добротный трехметровый забор из дюралевого профиля окружает территорию в 76 квадратных километров. Кое-где из-за верхнего среза невзначай выглядывает виток режущей колючей проволоки, тянущейся вдоль всего периметра. Но это так, для порядка. «Ведьмин Котел» — не какой-нибудь военный полигон, он устраивает экскурсии для посетителей, и будьте уверены — очередь выстраивается на несколько месяцев… И сейчас аккредитованные журналисты получат доступ на территорию, чтобы развеять досужие домыслы об опасности предстоящих экспериментов.

Те, кто не получили аккредитацию, пытаются поймать хоть какую-то сенсацию снаружи:

...

«Взгляните-ка: к стальной полусфере контрольно-пропускного пункта торопится, чуть ли не вприпрыжку бежит высокий, всклокоченный мужчина. Он одет в хороший костюм, чисто выбрит, но при этом явно забыл причесаться. Типичный физик. Ба, да это сам Жан-Жак Плюи, научный руководитель проекта „Большой Протонный Ускоритель“! Он очень торопится, он нервничает, ведь сегодня главный день в его жизни. Ему то и дело звонят на мобильный телефон, Плюи раздраженно отвечает и жмет „отбой“, но тут же раздается новый звонок…Что ж, не будем ему мешать…»

В основном, поток проходящих через КПП людей имеет нарядный и официальный вид — ведь сегодня торжественный день. А смуглого черноволосого юноши эта торжественность вроде бы не касается: он как всегда в желтой маечке, узких джинсах, с наушниками в ушах буднично ныряет в приземистый блок КПП. Над входом красуется серебристая эмблема, чем-то напоминающая китайский иероглиф, — это эмблема научного центра. Ходили слухи, что художник пытался изобразить здесь два встречных потока протонов, удерживаемых магнитными полями. Правда, юноша, как ни пытался, ничего такого разглядеть ни разу не смог. Да и не разбирался он в тонкостях физики высоких энергий…

Он предъявляет охраннику пропуск третьей категории, где на пластике, рядом с цветной фотографией выбито: «Клод Фара, 28-й уровень, сектор 3–2, блок очистки». Это означает, что он работает на Ускорителе обычным уборщиком. Ведь и на самой крупной экспериментальной установке мира нужно время от времени вытирать пыль и делать влажную уборку. В ушах у юноши крохотные наушники, на лице отсутствующее выражение — для него сегодня обычная рабочая смена.

Вдоль ореховой аллеи, по которой идет уборщик, тянется причудливый бетонный нарост, под которым прячется Малый Линейный Ускоритель. Он что-то вроде первой передачи в автомобиле, с которой начинают свой разгон заряженные протоны. А вот еще один КПП и еще один охранник. Юноша снова предъявляет свой пропуск и проходит в просторную лифтовую с шестью порталами. Здесь в ожидании кабины собралось несколько человек, среди них и профессор Плюи. Рядом с ним задумчиво перекатывается с пятки на носок белый как лунь человек, очень строгий на вид — это мсье Фурналь, шеф отдела младшего обслуживающего персонала. Он тоже нервничает. Юноша-уборщик, предварительно достав из ушей наушники, почтительно здоровается. Мсье Фурналь отвечает легким кивком головы. Звучит мелодичный джингл — прибыла кабина лифта. Все заходят внутрь, нажимают кнопки своих уровней. Лифт летит вниз стремительно и бесшумно. Трое парней-электриков в комбинезонах с желтыми молниями выходят на восьмом подземном уровне, где сейчас разгоняется протонный бустер. Вслед за ними, на четырнадцатом уровне, кабину покидает миловидная брюнетка из команды техников, обслуживающих один из многоцелевых детекторов.

— Удачи вам, мсье Плюи, — говорит она на прощание.

Плюи любезно улыбается в ответ, но едва двери лифта закрываются, как на его лицо возвращается озабоченное выражение.

Лифт летит еще ниже. На 26-м уровне находится главный пульт управления Большого Ускорителя. Здесь выходят Плюи и Фурналь. Клоду Фара предстоит опуститься еще на два этажа. Секунда, вторая — и он на месте. Опять вставляет капсулы наушников в уши, выходит. Перед ним — огромный, набитый железом и пластиком зал, где снуют техники вспомогательной службы: здесь генераторы, электрощиты, отопление, циклопические турбины вентиляции.

Клод пересекает зал, проходит в дальний конец, и заходит в отгороженный угол, это его «рабочий кабинет»: небольшой, оклеенный постерами французских и арабских поп-музыкантов закуток, где стоит уборочная машина-пылесос, напоминающая миниавтомобиль с открытым верхом, а также стеллаж со всевозможными мастиками, пластиковый резервуар с жидким мылом, допотопный шкаф, где хранятся ведра, швабры и прочие орудия труда. Хотя это и «блок очистки», здесь не очень уютно и не очень опрятно. Вон, валяется на полу открытая туба, откуда рассыпался по комнате белой поземкой чистящий порошок — юноша не торопится его убирать.

А сверху, сквозь толстые бетонные перекрытия, доносится неприятное жужжание, поднимающееся временами до дикого разбойничьего посвиста. Это работают электромагниты в Большом Ускорителе. Кольцо Ускорителя проходит как раз над этим участком вспомогательной службы, и с этим юноша-уборщик уж точно ничего поделать не может. Даже при всем желании. Этот шум и оправдывает его привычку не расставаться со своими наушниками.

Он не спеша переодевается, берет пачку сигарет и идет в курительную комнату, снабженную мощной «вытяжкой», кондиционером и огнеупорными стенами. Эта курилка — единственная на шесть или семь уровней, вообще-то с курением в «Ведьмином Котле» строго.

На стене рядом с обычными часами висит электронное табло, отсчитывающее в убывающем порядке время, оставшееся до пуска Большого Ускорителя. Когда его три с лишним месяца повесили сюда, оно показывало где-то в районе 2300 часов. Сейчас на нем мигают цифры 1: 56. Почти два часа до пуска. Клода Фара это не очень волнует. Он докурит свою сигарету, выкатит моечную машину из каморки и начнет работу. Работа тут непростая. Например, его машину специально сконструировали где-то в Японии. В тоннеле ускорителя должна царить идеальная чистота, что-то в районе одного миллиграмма пыли на кубический метр. Этот аккуратный миниавтомобиль одновременно и пылесосит, и моет, и сушит, и обрабатывает антистатиком, и сам себя проверяет — у него спереди и сзади стоят электронные анализаторы, которые каждую пылинку в радиусе десяти метров чуют и даже точно знают, где она находится… И это только — вы вдумайтесь, вдумайтесь — только машина для уборки!..

А сам ускоритель! Двадцать семь километров первоклассной стали и самой совершенной электроники, какая только существует в мире… Говорят, тут несколько тонн золота и платины. И какой-то ультрапластик, над созданием которого бились несколько лабораторий и который по стоимости вышел все равно что золотой. Говорят, если нарезать эту трубу на кружочки толщиной в сантиметр, как колбасу, то даже один-единственный такой кружок потянет на тридцать тысяч долларов! Как новенькая «Ауди» в хорошей комплектации…

Да, повезло ему с этой работой, что и говорить. Во всем Флердюви — арабском районе Бозонеля, где Фара родился и прожил без малого двадцать шесть лет, никто не работает в научных институтах — устроиться туда непросто даже белым, не говоря уже о марокканцах, пусть даже натурализованных. Но одна из тетушек Клода служит прислугой у мсье Плюи, причем очень давно, еще с 80-х, вот она и замолвила словечко за племянника, а Главный ученый в нужный момент поставил свой росчерк на нужной анкете…

Да, вот так все оно и вышло. И Клод, конечно, старается не ударить лицом в грязь — во всех смыслах. Старается, видит Аллах. Единственное, что он себе позволяет «не по уставу», так это слушать музыку во время работы. Наушники здесь запрещены, как и синтетическая одежда, и металлические пуговицы, и даже почему-то контактные линзы. Но восемь часов тишины — а тишина здесь, в тоннеле, просто мертвая — это для Клода слишком. Да и ничего тут такого нет, ну наушники, и что? Вон, Люси, уборщица из соседнего сектора, она постоянно в линзах ходит, только никому не говорит об этом. Прячет их в кармане, а когда идет в тоннель, тогда и надевает. Клод тоже старается не попадаться начальству на глаза в наушниках, и все друг другом довольны. А мсье Плюи он очень благодарен и даже каждый день обещает себе за него молиться, но потом забывает…

…Ну а что касается Жан-Жака Плюи, то он сейчас обуреваем совсем другими чувствами. Нервы напряжены до предела, по спине стекают капли пота, его сжигает нетерпение и желание поскорей приступить к эксперименту. Когда начнется работа, нервничать некогда. Семь из восьми предварительных ускорителей уже запущены, на восьмом — двухкилометровом суперсинхротроне, — заканчиваются последние проверки, через несколько минут можно будет начать разгон.

Плюи даже не сел за пульт управления, на который каждые полминуты поступают сведения о результатах тестирования сверхпроводящих магнитов, он обходит его нервно-задумчивыми кругами и грызет ногти.

Все идет хорошо. И все получится. Плюи никогда не относился всерьез к истеричным выдумкам о «черных дырах», взрыве сверхновой и конце света. Детский лепет. А что касается отдаленных последствий, то тут никто и никогда не сможет все предугадать заранее. Откуда знают первопроходцы, что откроется за очередной горной грядой?

Заботили его другие вещи, куда более приземленные: модернизированная в марте электросеть на одном из детекторов, а также капризная криогенная система Большого Ускорителя… и удача, конечно. Без удачи проект стоимостью в несколько десятков миллиардов долларов, даже выверенный до последнего знака после запятой, может… Впрочем, нет, не может! Все будет нормально, он даже вчера сходил в костел и зажег лампадку…

Ирак. Усиленный взвод на марше

Снаружи потемнело, поднялся горячий ветер, бросающий пригорошни песка в пулестойкое стекло, значит, ничего хорошего — скоро разыграется настоящая буря… Ну а внутри пятитонного «Лейви» и так сущий ад. И получаса никто не высидит в этой раскаленной стальной коробке. Никто, кроме рядового первого класса Шона Смита-младшего, прирожденного водилы, парня на все руки из штата Кентукки. Капитан Маккойн, и Санчес, и Фолз, и Прикквистер, все давно ушли — кто на броню, под не приносящий прохлады ветерок, кто в грузовик, а Смиту хоть бы хны: сидит потный, лоснится, скворчит, как бостонский окорок с фасолью на сковородке, и только знай себе рычаги двигает да жрет свое печенье. В таком же положении еще Барт, который двигает рычаги в раскаленном нутре «Абрамса», да Джелли, который ведет второй БТР. Они водители, им так положено, да и деваться, в общем, некуда. Ничего, скоро ветер усилится, закрутятся колеса жесткой, как наждак, пыли, и все остальные перцы полезут обратно внутрь, еще и люки задрают…

Чем дальше они забираются на запад, тем хуже дороги. Если приглядеться, то видно, что когда-то здесь был хороший бетон на гравийной подушке, еще при короле Фейсале укладывали, наверное. Сейчас просто яма на яме, уж лучше бы обычная грунтовка. Сразу видно, что западное направление в этих краях, мягко говоря, не востребовано. Если в Европе запад ассоциируется с пятизвездными гостиницами, хорошими автомобилями и автобанами, то здесь, в арабском мире, это всегда глушь и пустыня, задворки мира, и в общем, понятно становится, почему они нас так терпеть не могут… Хотя, может, вся штука в том, что они идут не точно на запад, а на северо-запад! Это меняет дело… Шон усмехнулся.

Теоретически Смит, конечно, мог бы стараться объезжать ямы и рытвины, но на практике это нереально: невозможно крутить руль каждую минуту и ехать не по прямой, а «змейкой». Иногда сверху стучат прикладами: ты совсем охренел, что ли, нельзя полегче? А Смит знай себе жрет печенье и улыбается. Да и «Лейви» любые ямы нипочем, у него независимая подвеска, конечно, не для удобства экипажа, а для точности стрельбы на ходу.

Справа показалась раскачиваемая ветром финиковая роща, за ней — назидательно поднятый белый перст минарета, как предостережение: сидели бы вы, янки, у себя дома!

«Броник» аппетитно хрустит остатками дорожного полотна, дрыщет из-под колес бетонной крошкой прямо в морду штабному «Хаммеру» и знай мчит вперед. Ну чисто коняка… Заметив впереди подходящий булыжник, Смит спецом наехал на него правыми колесами, прогнал через весь ряд, а потом увидел в заднюю камеру, как суетливо дернулась в сторону лупатая морда «Хаммера».