Ни грана каменной магии, обычный известняк.

* * *

Обрыв, куда занесло Хедвику, был одним из горных выступов Грозогорья, — опираясь на балюстраду, она стояла на самом краю города. Позади неё, ниже и выше, шумели улицы, блестели крыши, клубилась от самой земли рассыпанная повсюду магия. Гнали своих лошадей возницы, шумели люди… А впереди звенело бесконечное Северолесье.

Далеко над горизонтом широкими пластами падал дождь — неужели и над виноградниками до сих пор льёт? Что-то сейчас дома?..

В другой стороне тёмные тучи клубились над опушкой Ражего леса. Над крутой излучиной реки толпились молочные облака, а у самого Каменного храма, где цвели густые медовые луга, река расходилась рукавами: светлыми, зелёными, извилистыми, что корни, и чёрным — прямым, ледяным. Там, говорят, чёрные русалки водятся, глядятся в чёрные зеркала…

По правую руку полыхали алыми огнями пещеры Горячих гор — осенняя пора, драконьи пляски. Никто в Йоне не верил ни в русалок, ни в драконов, а вот же как на ладони все Семь земель по эту сторону хребта: и Горячие горы, и Ражий лес, и Зелёная река, и Чёрная запруда, и Каменный храм…

Вольный и свежий воздух нёс в Грозогорье тепло полей и летней земли, запахи трав и ягод. Вдыхая их, Хедвика не заметила, как прояснился взор, как дремотный дурной туман испарился, и снова стало спокойно и легко в груди. Словно долгие годы стояла она тут, глядела на свои земли и защищала их словом, делом и колдовством.

Но, как бы спокойно ни было на сердце, а мечтать на обрыве посреди Семи земель без монеты в кармане, без каменной крохи за душой — дело не самое беззаботное. Окинув взглядом Северолесье, словно пытаясь сохранить в памяти эту волю — широкую, тревожную, ветреную, — Хедвика отошла наконец от обрыва и витражным переулком двинулась назад.

— И куда же податься неблагородной леди? — спросила она у себя самой.

Домой? К шершавым лозам, к злым слезам — после того, как ветер магии развевал волосы, а в руках целое богатство побывало? Нет! Раз уж она здесь, в Грозогорье, — да будет так. Путь до мечты не близкий, но если уж мечтать — нечего на мелочи размениваться.

Она оправила платье, провела рукой по волосам и зашагала вдоль улицы, вглядываясь в вывески и витрины. Где-то ей должен попасться честный каменный мастер!

3. Грозогорье встречает гостью

Удача не улыбнулась Хедвике ни в первой каменной лавке, ни во второй, ни в десятой: одни мастерские были наглухо закрыты, другие заколдованы, хозяева третьих не нуждались в подмастерьях… А может, завидев на пороге расцарапанную девушку в измятом платье, было куда спокойнее просто закрыть перед нею дверь.

В поисках мастерской Хедвика поднималась выше и выше: миновала казармы дворцового легиона, с удовольствием прошлась по пёстрому рынку — в честь приближавшейся ярмарки каждый прилавок был увит лентами, а земля засыпана свежей соломой. В рыбном ряду она зажмурилась: до того жарко сияла на осеннем солнце мокрая чешуя. На пекарской улочке закружили голову сладкие запахи масла, марципанов, миндаля и ванили. Зато в ткацком ряду Хедвика задержалась надолго, рассматривая отрезы льна, лоскуты шёлка, лотки коробейников и удивительно тонкой работы аграфы и пряжки. Она хотела было отыскать такой же аграф, что был у лютника в таверне, но посеребрённого барбариса нигде не приметила. Видимо, менестрель заказывал украшения у других мастеров — тех, что не выставляют свои изделия на пыльной рыночной лавке, прикрытой выцветшим бархатом.

Пройдя ароматный ряд зеленщиков, где пахло преющей на жаре кинзой и кисловатым тимьяном, Хедвика добралась до выхода с рынка. Дальше песчаная тропа обращалась в мощёную дорогу и круто поднималась к домам мастерового люда — туда, где над рынком разлапистым сыпучим уступом нависала ремесленная слобода: пыхтела печами кузнецов, громыхала ткацкими станками и звенела резцами ювелиров, мастеривших серебряные украшения, оправы для зеркал, подставки для книг, рукоятки ножей и кинжалов и другие прекрасные и опасные вещицы.

От того, что по ремесленной слободе без роздыху разъезжали повозки и подводы и спешили во все концы верховые и пешие, с обрыва, который рассекали кривые мощёные улочки, то и дело осыпались песок и земля. От этого на рынке с рассвета до самой ночи стояло редкое золотое марево. Песок вился, оседая на соломе, хрустел под подошвами и подковами, покрывал дощатые прилавки охряной пшеничной пылью. Хедвика заглянула было в ремесленную слободу, за кованые высокие ворота, исписанные мелом, но, оглушённая звоном, скрежетом и гулом, поскорее отошла обратно. Наверняка и здесь можно сыскать лавки каменных дел мастеров, но в эти пёстрые переулочки она войдёт, если только обойдёт весь город и не найдёт пристанища. Ремесленная слобода — место непростое, не тихое.

По Йону и окрестным деревням ходили легенды: мол, в мастеровых переулках Грозогорья живёт колдовская девчонка с тайным именем и чароитовыми глазами. Каждый, на кого она в полночь взглянет, теряет разум, влюбляясь безоглядно. А она смеётся, насмешничает с околдованным до рассвета, а потом превращает его в серебряного тура с витым костяным рогом.

Хедвика помотала головой, отгоняя наваждение, и пошла прочь от ремесленных улиц, не разбирая дороги, вверх и вверх. В конце концов она очутилась на маленькой пыльной площади Омеля — высокого лохматого господина с печальными глазами, который правил Грозогорьем, когда на месте города была лишь горстка рыбачьих хижин, а Зелёная Река несла свои тяжёлые, блестящие воды у самых ворот. В ту пору, говорят, меч и опустился на здешние горы…

На площадь Омеля выходили чёрные двери таверн, фасадами глядевших на Искристый тракт, конюшни и старое широкое крыльцо жилого дома. Подняв голову, Хедвика разглядывала забранные узорными решётками, увитые сухими цветами и завешанные разномастными шторами окна. Здесь, за каменным стенами, было тихо, но по другую сторону стен шумел Искристый тракт, ведущий к главной площади Грозогорья. Камни его в солнечную погоду сияли, как медяки, отполированные подошвами горожан, колёсами и копытами лошадей…

Хедвика нырнула в арку между домами, сделала несколько шагов во влажном, отдающем плесенью сумраке, наконец вышла на дорогу и тут же зажмурилась. Свет и гул хлынули на неё с Искристого тракта, подобно оглушающему водопаду. Улица гремела, подпрыгивали на ухабах колёса, с глухим рокотом сыпались на землю яблоки из прохудившегося мешка торговца, цокали кони, звенели узкие стеклянные трубочки, вывешенные перед окнами чайных комнат, а с верхних этажей, нависавших над трактом, неслась музыка и дробное постукивание молотка.

Стараясь держаться в тени стен, Хедвика двинулась вперёд, но уже через минуту толпа закружила её и вынесла на самую середину тракта. Она опасливо ёжилась, её то и дело подталкивали локтями, кто-то наступил на ногу, а над самой головой громко фыркнула лошадь. Вскрикнув, Хедвика отшатнулась, но не успела испугаться, как толпа уже повлекла её дальше, к увешанной флагами горловине широкой улицы, где Искристый тракт наконец вливался в площадь Искр — место, куда ей так не хотелось идти, но куда её упорно вела голубая травяная нить.


Она вышла на площадь к сумеркам — вокруг уже пылали смоляные факелы, потрескивали бумажные фонари и сверкали веерами рыжих брызг уличные жаровни. Огненные бабочки без устали порхали над площадью Искр, мельтеша меж домов и зазывая жителей Грозогорья на большую ярмарку.

Коробейники и гадалки, купцы и мастера, ремесленники и факиры круглый год разъезжали по Семи землям, продавая леденцы и колдовство, обманывая и околдовывая, суля добрые вести и усматривая дурные знаки… Но ярмарки столицы Северолесья были особыми: ворожили здесь, не скрываясь. Лишь в Грозогорье ярмарочное волшебство не карал закон, а потому колдовали от души — те, кто сумел разжиться каменной пылью, ворожили до последней крохи, а уж те, у кого в груди теплел синий шар, вовсе не скупились на магию. Грозогорье, не ведавшее лета, холодное и пёстрое, словно расписной лёд, с жадностью впитывало краски и крики торжищ…

Много ярмарок видала столица — от мелких базаров у ворот до фееричных празднеств у самых дворцовых стен. Но самыми пышными были ярмарки на площади Искр. Может быть, оттого и было тут так много волшебства, словно сами камни впитали колдовскую пыль.

Стоило Хедвике шагнуть с широкой улицы на украшенную флагами и невянущими неживыми цветами площадь, как ветер магии дохнул на неё густой волной — к этим камням не нужно было и прислушиваться. Всё здесь было пропитано магией — магией вековой, магией великой, магией недоступной. Её не могли извлечь и топтали сотнями сапог и тележных колёс, конских копыт и тяжёлых кольев, на которые натягивали суконное балаганное полотно, расписанное звёздами и рунами. Великая магия клубилась под ногами — бушующая, только и ждущая, чтобы лечь в руки тому, кто сумеет её позвать.

Хедвика отошла в тень алого шатра и присела, слившись с камнями. Подол лёг на землю — звук не отличишь от сухих трав. Она наклонилась к потрескавшимся, поросшим мхом камням и осторожно повела ладонью: отзовись!