Дариус Хинкс

Мефистон. Поход к Неумершим

Посвящается моим маленьким Хинксикам.

Не сходите с наивысшею пути.

И никогда не пропускайте приезд мусоровоза.

...

Сорок первое тысячелетие. Уже более ста веков Император недвижим на Золотом Троне Терры. Он — повелитель человечества и властелин мириад планет, завоеванных могуществом Его неисчислимых армий. Он — полутруп, неуловимую искру жизни в котором поддерживают древние технологии, ради чего ежедневно приносится в жертву тысяча душ. И поэтому Владыка Империума никогда не умирает по-настоящему.

Даже находясь на грани жизни и смерти, Император продолжает свое неусыпное бдение. Могучие боевые флоты пересекают кишащий демонами варп, единственный путь между далекими звездами, и путь этот освещен Астрономиконом, зримым проявлением духовной воли Императора. Огромные армии сражаются во имя Его в бесчисленных мирах. Величайшие среди Его солдат — Адептус Астартес, космические десантники, генетически улучшенные супервоины. У них много товарищей по оружию: Имперская Гвардия и бесчисленные Силы планетарной обороны, вечно бдительная Инквизиция и техножрецы Адептус Механикус. Но, несмотря на все старания, их сил едва хватает, чтобы сдерживать извечную угрозу со стороны ксеносов, еретиков, мутантов и многих более опасных врагов.

Быть человеком в такое время — значит быть одним из миллиардов. Это значит жить при самом жестоком и кровавом режиме, который только можно представить. Забудьте о могуществе технологии и науки — слишком многое было забыто и утрачено навсегда. Забудьте о перспективах, обещанных прогрессом, и о согласии, ибо во мраке будущего есть только война. Нет мира среди звезд, лишь вечная бойня и кровопролитие да смех жаждущих богов.

Пролог

Пустоши Бактруса, в пяти километрах к югу от улья

Гадес, Армагеддон Секундус, много лет назад

Ангел поднялся из неиссякаемого источника пламени, стряхивая пепел с крыльев. Мертвый и возрожденный, древний и новый, он прожигал завесы реальности со Вселенной на ладони и отцом рядом. Даже сейчас, спустя несколько часов после воскрешения, его сознание расширялось, как после Большого взрыва, принимая новые формы. Проклятие его прежней жизни исчезло, не оставив ничего, кроме первозданной силы. Отныне по отпечаткам стоп за Ангелом следовал огонь, а за его спиной клубился дым. Калистарий пал, и восстал Мефистон.

Хрюкающая, потная орава ворвалась в его сон, запятнав чистоту великого момента. Он воздел руку, и в ней появился меч Витарус, выскользнувший из пылающих ножен.

Из пламени проступили темные силуэты — зеленокожие. Рыча и пуская слюни, они неслись к Кровавому Ангелу, гремя цепными мечами.

Мефистон сражался с блаженным бесстрастием. Никакой ярости. Никакой суеты. Жажда крови осталась, но теперь она лишь прибавляла силу его ударам, став очередным оружием.

Витарус рубил орков, словно молодые деревца, и их кровь заливала все вокруг, ускоряя превращение Ангела и воспламеняя его душу, будто откровение.

Старая часть его сознания велела ему повернуть назад, добраться до имперского лагеря и возвратиться к прежней жизни. Но новая наслаждалась настоящим, прокладывая тропу из сломанных конечностей и осколков брони.

Перебив всех противников, Ангел двинулся дальше. На мгновение он забылся и побрел, не зная куда. Но затем выдохнул, из спины у него выросли крылья, и он воспарил на них, скользя высоко над опустошением и тлеющими отголосками войны.

Достигнув разрушенного города, он увидел еще больше врагов, пробирающихся через усыпанную щебнем площадь, и спикировал к ним, рассекая облака пыли. На огромной скорости Ангел врезался в ксеносов и разорвал передние ряды, обрушив град ударов. После он увяз в толпе грубых горбатых чудищ и оказался придавлен ревущей ордой, которая приняла его за легкую добычу.

Желая испытать возможности своей новой оболочки, Мефистон впустил в себя варп и без остатка выплеснул всю мощь, какую только мог призвать, не заботясь о спасении собственной души. Он освободился — так зачем же было сдерживать такую ярость?

Свет пробивался сквозь удушливый дым, сжигая окружающих дотла и заполняя площадь обугленным мясом. Ветви эмпирейных молний врезались в каменные плиты, раскалывая землю, руша стены и поджигая сторожевые башни.

По мере того как битва становилась все более неистовой, рассудок Мефистона постепенно ослабевал. Каждый громовой удар и выпад меча скорее питали Кровавого Ангела, нежели истощали. Он раскалился внутри и снаружи; даже мысли сияли слишком ярко, чтобы уловить их очертания, и стали слишком запутанными, чтобы уследить за их нитью. Его сердца бешено колотились, пока он погружался в глубины варпа. В прошлой жизни воин красил доспехи в черный в знак своего проклятия, но теперь краска пузырилась, открывая великолепный кроваво-красный цвет под ней.

Стены взорвались, и Мефистон взмыл над яростным вихрем, раскинув руки, будто божественный дирижер, управляющий оркестром апокалипсиса. Зеленокожие полетели от него прочь, изжаренные и изломанные, когда варп достиг реальности и разорвал их на куски. Внеземная сила вливалась в каждую клеточку тела Мефистона, поглощая его, преобразуя, делая единым целым с Имматериумом.

+Нет.+

Голос прозвучал в голове Мефистона, выводя его из равновесия. Кто посмел бросить ему вызов? Тому, кто справился с проклятием. Тому, кто подчинил смерть. Кто осмелился войти в разум Ангела?

Мефистон призвал варп-шторм с еще большей свирепостью, раскалывая небо проклятиями и окутывая город безумием, — тут же выросло пламя, дикое и странное, принимающее гуманоидные формы, которые словно тянулись из преисподней тонкими конечностями без суставов.

+Стой,+ раздался голос, по-прежнему слышимый за гневными мыслями Мефистона.

Давно забытая ярость вскипела в груди Кровавого Ангела, и он нырнул в огонь, желая отыскать того глупца, которому хватило наглости обратиться к нему.

Впереди, возвышаясь над разрушенными зданиями, находилось святилище, не отличимое от других таких же в бесчисленных мирах, — крылатый череп, увенчанный ореолом шипов. Мефистон едва заметил его, поскольку взгляд Ангела был прикован к силуэту в мантии, что вырисовывался рядом на фоне пламени. Несмотря на разрушение, которое устроил Мефистон, человек твердо стоял на разбитых камнях, склоненный, но все-таки не покоренный бурей.

Мефистон отвел Витаруса назад и метнул шар варпового пламени, но незнакомец вскинул меч и отбил его. Человек в мантии пошатнулся и опустил голову, но все же сумел удержаться на ногах. Призрачные руны вздымались вокруг него, кружась на манер светлячков, — он направил клинок в сторону и послал огонь Мефистона в храм, обрушив стены и добавив больше пламени к облакам пепла.

Мефистон снова нырнул вниз, занеся Витаруса над головой.

Клинки столкнулись с грохотом перекрывающих друг друга варп-полей, и колдун упал, не выдержав силы удара Мефистона. Он врезался в храм, и его меч выскочил из хватки.

Мефистон шагнул вперед, поднимая Витаруса для решающего удара. Клубы пепла рассеялись, и воин увидел не чернокнижника Хаоса, а брата-библиария — Кровавого Ангела в синих латах. Тот снял шлем, и взору предстало знакомое лицо со смуглой обветренной кожей и короткой белой бородой.

— Рацел? — удивился Мефистон.

— Калистарий, — обратился Ангел, качая головой и поднимая руку, чтобы отразить следующий удар.

Мефистон опустил Витаруса и оглядел пылающий город, внезапно очнувшись от лихорадочного сна. Он едва помнил, как оказался здесь.

— Калистарий мертв, — уверенно заявил Ангел.

Рацел поднялся на ноги, разглядывая искаженную варпом броню Мефистона и его мрачное бледное лицо, а затем схватил свой меч, валявшийся среди булыжников.

— Тогда кто же ты?

Новое имя было выжжено в его душе. Именно оно питало и поддерживало Ангела под руинами улья Гадес. Оно вывело из темноты. Оно разожгло в нем огонь.

— Я Мефистон.

— А Мефистон убивает своих друзей?

Гнев вспыхнул внутри Мефистона и так же быстро погас. Астартес покачал головой и опустил меч.

Рацел пристально уставился на него, и Мефистон попробовал представить, какое, должно быть, сложилось впечатление о нем: его доспехи дымились и пропитались кровью, и он только что разрушил десятки зданий, не задумываясь о том, кто может прятаться в руинах. Когда братья встречались в последний раз, Мефистон был поглощен «черной яростью», а теперь пребывал в здравом уме, исцеленный чудом, природу которого объяснить не мог. Рацел непременно попытается выяснить, не пал ли его боевой брат жертвой Губительных Сил: ведь точно так же поступил бы сам Мефистон, поменяйся они местами.

Порожденная гневом потусторонняя мощь покинула тело Мефистона, и у него закрались сомнения. Неужели Ангел просто заменил одно проклятие другим?

— Нет, — сказал он. — Я не убиваю своих друзей. Я… — Мефистон замолчал, не зная, что он такое.

Рацел сжал рукоять меча, не сводя с него глаз.

Мефистон ожидал разоблачения или нападения, но библиарий вложил меч в ножны и покачал головой.

— Калистарий не умер, — заявил Рацел. — Я вижу его. Он все еще в тебе, даже если ты этого не осознаешь. Кем бы ты ни был сейчас, в тебе присутствует отголосок того человека, которым ты был прежде. — Он подошел ближе и посмотрел Мефистону прямо в глаза. — Так и должно быть. Я не понимаю, что означает это преображение, и не представляю, что с тобой случилось, но чувствую: ты запутался. Но ты должен помнить, кем ты был, Калистарий. — Рацел обвел взглядом пустырь вокруг. — Ты вышел за пределы способностей школ либрариума. Я вижу это. Ты — нечто новое. — Кровавый Ангел нахмурился. — Нечто промежуточное. Я вижу твою душу и в то же время не вижу.