Отец смотрит, не моргая. И выглядит это жутко.

— Спускаемся. Водитель ждет. В институте я договорился. Как приедешь из Питера, вернешься к учебе, — через паузу говорит.

Киваю и молча обуваюсь.

Лифт едет медленно, отец тоже вышагивает, словно мы уже никуда не опаздываем.

На улице головой кручу в разные стороны. Потеряшку свою ищу.

В машине коротко приветствую водителя и забиваюсь в угол. Нам ехать шесть часов, а я даже не проверил уровень зарядки в телефоне. И не подумал.

Отец не любит самолеты. Точнее, боится, но никогда в этом не признается.

— Кстати, прокурорская девка не от тебя выбегала?

Ощущение резкого торможения охватывает все тело до кончиков волос. Я нервно дергаюсь, будто пропускаю мощный и запрещенный удар.

Он не должен был ее видеть!

— С чего ты взял?

— Отца не дури, — грубо отвечает.

Его аура пропитана кислотой. Иначе никак не могу объяснить, почему левую сторону лица пощипывает.

— Не путайся с ней, сын. Это может плохо кончиться.

— Я не путаюсь.

— Вот и хорошо.

Это, наверное, и вправду хорошо. Что все закончилось. Я для лисицы прежний избалованный и циничный мажор. Без чувств, без морали, без принципов.

Когда она вдоволь нареветься в подушку, поймет, что ненавидит. Влюбленность улетучится как водород, и все встанет на прежние места.

Да и справился я раньше обозначенного с Рамилем срока. Как бы можно и гордится. Наверное…

Живот скрутило от картинки, где лисица нежно обнимает Рама. Настолько сильно скрутило, что горькая блевотная волна цепко горло сжала. До потери способности сделать вдох.

— Узнаю, что ты потрахиваешь прокурорскую девчонку, пеняй на себя, Стас.

Взгляд упирается в черный подголовник напротив меня. Смотрю в одну точку, пока температура моего тела достигает пика.

Сердце штормит внутри и сильно ударяется о ребра, как корабль об скалы. Бьется и трескается, бьется и трескается.

Уже потрахал, пап. И мне понравилось. Чертовски понравилось. Руки не хочу мыть после того, как касался ее. В паху до сих пор горячо. Передо мной ее слегка розоватая кожа, когда я чувствовал, как она сжимает меня внутри. Тесно, влажно, блядь, охуенно.

— Ты меня понял? — давит интонацией.

— Понял.

— Вот и хорошо. Сосредоточься на том, что я тебе говорил по поводу работы.

Глава 21. Саша

Ты влюбишься в меня, Стас Аверин! Влю-бишь-ся!

Саша.

Моя влюбленность в Аверина как яд, дерущий изнутри. От него нет спасения. Даже лекарства, которое бы облегчило мои муки, нет.

Из квартиры, которую папа мне снял в начале года, не могу вылезти на улицу и хоть хлеба купить. Мама звонила несколько раз и жаловалась, что я не приходила на ужин уже три дня подряд.

А мне плохо, мама.

Я помню все его поцелуи, все его слова, движения, толчки, а потом… «Я вызвал тебе такси».

Качает в разные стороны до тошноты. Мне и глаза ему выцарапать хочется, наказать, и в объятия кинуться, чтобы успокоил и сказал, что все это недоразумение.

В институте не появлялась неделю. Аленка, которой я так ничего и не решилась рассказать, сообщила, что Аверин только вчера пришел на занятия.

В его профиле пусто. Последняя выложенная фотография сделана месяц назад. Его машина и яркий луч солнца, который слепит даже через экран. Типа романтично.

Ха!

Романтик из него тот еще.

Утром, когда я точно решила выбираться из своей хандры, на меня в зеркале смотрит человек с мешками под глазами, опухшими веками и тусклым цветом лица.

Да уж. Так я Аверина собралась в себя влюблять?

Навожу худо-бедно какой-то макияж. Пальцы трясутся, когда я крашу ресницы. Первый раз за долгое время наношу блеск для губ вместо обычного бальзама.

К институту подъезжаю опоздав. Пара у старшекурсников на втором этаже, уточнила по расписанию. Теперь переживаю, как бы все успеть, перед тем, как они зайдут в аудиторию.

Вбегаю и тут же направляюсь на второй этаж по широкой лестнице. Иду по узкому коридору, наполненный студентами, и все расступаются передо мной.

Забавное зрелище.

Взгляд цепляет знакомую фигуру.

Ноги несут меня туда, где стоит Стас Аверин в своей излюбленной позе — облокотившись на стену.

Сердце сбивается с темпа. Я вся пропитана разными чувствами. От ненависти и обиды до невероятной тоски по нему.

— Лис…

— Замолчи! — приподнимаюсь на носочки и шиплю ему сквозь сомкнутые зубы.

Сейчас никто из окружающих меня не смущает. Есть только я и мажор.

— Уходи. Тебе же лучше, — жестко произносит.

— Только после того, когда…

— Влюблюсь? — Аверин запрокидывает голову и начинает смеяться. Звонко. Пронизывая каждую нервную клетку и прокручивая ее внутри меня.

Сложно пока поверить, что Стас… такой. И правда, не отличить от Аверина-старшего. Разве только симпатичней.

— Я. Тебя. Никогда. Не…

Острое желание проходит сквозь меня как призрак. Внутри все холодеет, покрывается корочкой льда и сразу обжигается и тлеет от злости.

Прикасаюсь к его губам. Немного сухим, твердым, сомкнутым.

Еле всхлип сдерживаю.

Мне хочется, чтобы он ответил, не отталкивал!

Вокруг нас тишина, которой сейчас не придаешь значение. Ну и пусть все смотрят, пусть все знают, что дочь прокурора целует сына адвоката Аверина

Руки дрожат, когда я робко кладу их на плечи Стаса, и телом льну. Тепла ищу, защиты.

Кажется, проходит вечность.

Перед тем как Аверин в сильном захвате прижимает меня к себе. Воздух выталкивает из легких.

И целует. Жадно, безумно, настырно. Голодно. Руками спину сжимает и в волосы зарывается.

В живот опускается огненный шар, когда наши языки сплетаются, а губы настойчиво царапают. До потери сознания.

— Мне было больно, Стас. Очень-очень, — запыхавшись, говорю, как только отсоединяемся.

Аверин молчит. Его взгляд мутный, зрачки расширены. Смотрит гипнотически.

Хотя я, наверное, не лучше.

Сумасшедшая лисица, мажор оказался прав.

Только спустя время я понимаю, что мы в коридоре одни. Аверин опять прогуливает, я, как бы, тоже.

Перевожу дыхание. Сложная задачка.

— Что тебе от меня надо, лисица? — довольно грубо спрашивает. Словно еще минуту назад мы не целовались.

Сглатываю и увожу взгляд.

Сердце грохочет в груди от волнения и его близости. Румянец поднимается от шеи к щекам, и начинаю нервничать. Не надо было подходить к нему, целовать. Глупая была затея понять, что он все-таки чувствует.

— Больше никогда так не делай. Поняла?! — переходит на крик. В глазах гнетущая чернота и отчаяние.

Дурнота накатывает волнами.

— А что? Боишься снова не сдержаться?

Мы стоим так близко, не продохнуть. А когда делаешь вдох, аромат Аверина как паровое облако окружает. Ни о чем невозможно думать, кроме как о нем.

— Хм… это вызов такой?

Наглый мажор!

Стас наклоняется и останавливается в миллиметре от моих губ. Рефлекторно уже приоткрываю губы. Теплая дрожь огибает позвоночник со всех сторон и опускается в ноги. Слабость подкашивает.

Мое безволие начинает выбешивать.

— Можно подумать, выстоишь? М, мажор? Какая-то лисица, а вызов бросает. Я тебе не зайка, — гневный шепот повышает давление в крови.

Аверин облизывает губы, чуть не задев языком. Зрачки увеличиваются, ноздри гневно раздуваются. Цепляет это что-то внутри и хочется провоцировать и провоцировать.

— Бешеная лисица.

— Сам такой сделал.

— Ты не представляешь, куда впутываешься, — с горькой усмешкой отвечает.

Тихий звук раздраженного несогласия срывается с губ. Возомнил о себе невесть что!

— Три месяца, мажор, и будешь валяться в моих ногах. Влюбленным и сломленным.

— Два.

— Два с половиной.

— Идет!

Пауза затягивается. Мы смотрим друг на друга не вправе прервать взгляды. Дурацкая сделка, которая пришла мне в голову, а Аверин согласился. Господи, что я и правда творю?

— С одним условием, — хрипло добавляю.

— Начинается…

— Ты исполняешь мои просьбы. Все, — уверенно говорю.

— Нет. У тебя будет только две просьбы.

— Пять.

— Три.

— Идет!

Ну вот, вчера я еще помышляла о его убийстве, а сегодня поспорила. Боюсь вообразить, что будет дальше. Эти игры до хорошего точно не доведут нас. Кто-то пострадает. Серьезно.

— Закрепим сделку? — наглое мажорское лицо расплывается в циничной улыбке.

Аверин только касается моих губ, а сердце выпрыгивает из грудной клетки.

Сложно придется.

Отталкиваю его со всей силы, сама чуть ли не на метр отхожу. Колени словно вырвали из тела, так и хочется согнуться, а лучше упасть.

Темные глаза напротив обжигают и заставляют отступить еще на шаг назад.

— Больше никаких поцелуев, Аверин. Никогда!

Стас больше ничего не говорит. Открывает дверь аудитории и с хлопком ее закрывает. Дергаюсь и, наконец, оседаю по стеночке.

Ненормальная я лисица.