Глава 38. Стас

И не бойся упасть с высоты, упадешь — я тебя подниму.

«Океан и звезда»

Кватро

Потираю разбитые костяшки на руке, а потом тру виски. Из-за дождя за окном голова чугунная. Затылок тянет назад. Чертов август со своими перепадами температур.

Соскальзываю с подоконника, благо они в моей квартире широкие, и бросаю взгляд на собранную сумку. Из нее торчат документы и моя форма. Символично.

Грудная клетка ноет до сих пор. Врач твердит об ушибах, а я сваливаю на случившееся месяц назад дерьмо.

Тошно сидеть здесь одному, тошно подчиняться отцу, тошно без лисицы. До ломоты в теле тошно и одиноко. Выть готов.

— Вещи собрал? — только стоило взять трубку, отец повелительным тоном спрашивает.

Слышимость хорошая, и эти два слова врезаются в ушную раковину как острое длинное лезвие.

Проглатываю очередной комок ненависти, даже не давлюсь. И тем не менее прочищаю горло и прочесываю языком зубы.

Ненавижу!

— Собрал.

— Выезжаем завтра в обед, чтобы к вечеру быть в Питере.

Молча киваю, хотя отец и не спрашивает ничего. Констатирует.

— У меня встреча еще важная. Завтра, — без эмоции говорю.

Шумный выдох в трубке раздражает слуховые рецепторы до натянутых жил во всем теле.

— Без сюрпризов, Стас.

Прикрываю веки и затылком стучусь о стену несколько раз. Резкая боль затягивает весь череп, пытаясь расколоть мозг как орех.

Без сюрпризов… Все нутро сопротивляется, а выход найти не получилось.

— Сделай так, чтобы она в твоей жизни больше не появлялась. Никаких звонков, сообщений и встреч. Оттолкни ее и забудь.

Она… ее… Кричать хочется, что у нее есть имя — Саша. Лисица. И я пока представить не могу, чтобы сделать ей больно. Проще язык себе вырвать с корнем.

Немые не говорят и не причиняют зла своими словами.

— Ты же знаешь женщин. День-два, и она будет интересоваться и спрашивать, что случилось. Снова будет маячить в твоей жизни.

— Не будет, — прерываю, скрывая раздражение.

Лисице не позволят. В этом уверен так же, как в моем завтрашнем отъезде.

Без вариантов.

Отец меня прогнул. Жестко. Не вырваться, не поставив под удар ту, ради которой своей свободой и пожертвовал.

Он говорил что-то про мою мать в тот день. Я бы тоже сбежал. Поэтому и нисколько не виню ее. Жалко только, что единственный, кто меня любил — это Саша. Сейчас ненавидит, лисица моя. Может, и к лучшему.

Места себе не находил, пока отец, а потом и Исаев-старший искали Рама. Тот затаился на квартире своего брата, когда люди отца его нашли. Лисицу вытащили оттуда и отвезли к родителям. Больше мне ничего не известно. И как бы ни упрашивал рассказать детали, ответ был один:

— Ты просил ее найти. Я выполнил. Больше Белинская тебя не касается.

Его слова жестко приземлились мне в сознание и укоренились как сорняки.

Но вчера я смог встретиться с Рамом. Хотя не так. Я подкараулил его. Избил. Это же не соревнование по жестким правилам.

Мудак харкал кровью и ржал. Такие вещи мне рассказывал, что я орал, а этот урод все говорил и говорил, пока я дыхалку надрывал, сердце из груди вытаскивал. От непереносимой боли оно, как сухой сук, трескалось.

В день отъезда выхожу на улицу рано. После дождя, который шел всю ночь, все равно парит. Духота жуткая.

Говорят, в Питере такого нет. Хоть один плюс в моем херовом положении.

До парка доезжаю без пробок и паркуюсь вдали от центрального входа, хотя спокойно можно было бы встать ближе.

Зачем? Хочу посмотреть на нее издалека. Не опоздает. Уверен. И точно придет.

Секунды отсчитываю про себя. Они перерастают в минуты, а я все жду. Верный пес, решивший укусить своего хозяина. За это пристреливают.

Лисица появляется спустя час. На ней красивое летящее платье какого-то розового оттенка. По-любому есть название для этого цвета, и Сашка мне бы его назвала. Я бы забыл или подшутил над этим. Белинская бы недолго дулась, а потом смеялась.

Сашин смех вообще очень красивый. Мне нравилось его слушать. Про себя просил ее смеяться больше.

Закрываю глаза, стараясь вспомнить его.

И ничего. Пусто. Опасно глухо, как будто барабанные перепонки выбили.

Я сглатываю, пока наблюдаю, как лисица остановилась у ворот и посмотрела по сторонам. Волнуется. Она ведь еще и злостно опоздала.

Худенькая, лицо бледное. Я вижу это издалека. И руки трясутся, стоило посмотреть на них.

В голове заготовленная речь, после которой ей будет больно. Настолько, что я бы приготовил пластырь, останавливающий кровь из сердца, если бы он существовал. Такого нет. Да и боль эта фантомная, от нее не умирают. К счастью.

С Сашкой все будет хорошо. Она забудет меня, встретит нормального парня, снова влюбится. Он женится на ней, и у них будет двое детей. Мальчишки, а потом лисица родит девочку. И все у них будет замечательно. Я этого очень хочу. Я желаю ей счастья. Искренне.

С заднего сиденья беру бутылку воды и делаю несколько глотков. Тяну время, потому что после того, как поговорю с Белинской, наши пути разойдутся. Навсегда.

В глазах резь. Как дорожная пыль попала.

Снова завожу двигатель и подъезжаю уже к воротам.

Сейчас для нее я снова стану мажором. Последний раз.

Прости меня, Саша.

Глава 39. Саша

— Но ты не такой. Я знаю. Уже знаю, Стас.

Просто не отпускай меня, хорошо?

Саша.

У главных ворот парка никого нет.

Я сильно опоздала, потому что не могла собраться с мыслями. Не каждый же день встречаешься с тем, кого мечтаешь вычеркнуть из своей жизни черным нестираемым маркером, когда еще несколько недель назад он был для тебя целой вселенной.

Влюбленность…

Господи, да я полюбила Стаса Аверина всем сердцем. Открыто, честно, казалось, безоговорочно.

А потом все чувства вспыхнули, как сбрызнутые бензином, и сгорели. Тлеет что-то еще на дне моей души, но в каждом уголке тела лишь мутная ненависть.

Собираясь утром на последнюю встречу, я надела свое лучшее платье. Краситься не стала, лишь выделила губы яркой помадой, которая сильно контрастирует с моей светлой кожей.

Подойдя к нашему месту, сердце замирает. Хоть скорую помощь вызывай с их дефибрилляторами, потому что оно не заводится. Совсем. Остановилось, а я молча смотрю по сторонам в поиске Аверина и чувствую себя неживой.

Не мертвой, нет, просто зависшей где-то между мирами.

Солнечные лучи злые, ни в какую не щадят тонкую и нежную кожу.

Вижу, как Стас паркуется у главных ворот на своем джипе. Ему все равно, что на том месте парковка запрещена. Он медленной, но уверенной походкой идет в мою сторону.

— Спасибо, что спас, — начинаю без приветствия.

Это же он был, с его разрешения. Уверена. Папе о моем похищении сообщили уже практически когда привезли к дому. А больше искать меня было некому.

Но и на том спасибо. Не знаю, чтобы со мной было, если бы люди Аверина-старшего, подразумеваю, не смогли бы ворваться в квартиру к Рамилю.

Счет был на секунды.

При взгляде на самодовольное лицо Стаса хочется побыстрее бы скрыться. Смотреть на Аверина невыносимо больно.

Мажор лапает меня взглядом, становится неуютно. И мерзко.

— Да жалко тебя стало.

— Наигрался? — горло саднит, когда я спрашиваю.

Его улыбка вызывает дрожь во всем теле. На улице дикая жара, а я словно в зиму переместилась.

— Было весело, не находишь?

Облизываю иссушенные знойным ветром губы. В моей памяти все еще живы те часы, когда Рамиль, его друг, творил жестокие вещи. Гнусные.

— Нет. Но зато я уверена, что никогда тебя не любила, Стас Аверин. Никогда. Такого человека, как ты, любить невозможно, противоестественно.

Мажор сглатывает и отводит свой взгляд. Его плечи напрягаются, как и челюсть. Неприятно слышать такое от той, кто бегала за ним как собачонка.

— Молодец, что ты это поняла, лисица!

— Если бы я знала, что ты за человек, и близко бы к тебе не подходила. Ты не достоин ни любви, ни хорошего к себе отношения.

— Все сказала?

В груди рвется и взрывается сердце с каждым больным ударом. Я физически не выношу их силу и мощь. Хочу, чтобы у меня вообще не было этого самого сердца.

— Я думала, что буду тебя ненавидеть после случившегося. Но нет, Аверин, я тебя презираю.

— Да мне плевать, лисица. Презираешь, ненавидишь… любишь. Ровно.

Отхожу от него, словно Стас мне пощечину влепил. Звонкого леща. В ушах гудит, барабанные перепонки вибрируют от удара, а перед глазами плывет.

— Ты была игрой, — добивает с наслаждением.

Взгляд бегает.

Некогда родные глаза пустые. Даже безжизненные.

— А ты моей ошибкой, — говорю по слогам.

Он никогда не узнает о сыне. Теперь я в этом уверена. Да и не захочет. Аверину не будет до этого никакого дела.

В конце концов, пусть лучше все думают, что это сын Рамиля, раз лишь пара людей в курсе произошедшего в той квартире. Неудавшаяся попытка изнасилования. О ней болтать никто не будет.

Стас шагает назад, подняв ладони вверх. Его улыбка коварная. Мажор. Самый настоящий. Какой слепой я была.

Только пальцы его подрагивают. Заметив, как я пялюсь на них, Аверин убирает руки за спину и уходит к своей машине.

От нее до меня несколько метров. Каждый его шаг — мой резкий вдох и такой же выдох.

Но вредная мысль все крутится и крутится в голове: а если бы он начал оправдываться? Объяснил бы свое поведение? Да даже свою глупую игру?

Я бы… поверила?..

Хорошо, что этого ничего не было.

Мажор стартует с места и скрывается за поворотом на мигающий желтый, а я остаюсь стоять на нашем месте.

И если бы только знала, где мы окажемся с Авериным после пяти месяцев встреч, я бы никогда не села в его машину в тот роковой день. Никогда-никогда. Даже если бы мне суждено прожить одной до конца своих дней.

Вру. Села бы. Потому что любила.