Глава четвертая

Подойдя к своему подъезду, я увидела на доске объявлений лист бумаги с текстом: «Милостивые господа и государыни. «Институт хороших манер юных княгинь» объявляет набор учениц, девочек семи-девяти лет, для обучения всему, что должна знать истинная маленькая княгинюшка. Как правильно вести себя за столом, разговаривать со взрослыми, красиво ходить, танцевать, петь, хорошо учиться в гимназии, шить, готовить — всему этому девочки научатся у нас. Внимание. Принимаем только лиц женского пола. Наш адрес…»

Я прочитала объявление, увидела, что сие учебное заведение находится в минуте ходьбы от нашего дома, и предложила Кисе:

— Давай зайдем, посмотрим, вдруг там интересно.

— Ладно, — без особого энтузиазма согласилась малышка.

— Потом куплю тебе мороженое, — пообещала я.

Киса мигом повеселела.

— Супер! Только в «Доггине-Боббине», а не в супермаркете.

Идти в торговый центр мне не хотелось. Да, он расположен недалеко, но надо воспользоваться подземным переходом, чтобы перейти улицу…

— «Доггин-Боббин», — запела Киса и побежала вперед.

— Подожди меня! — крикнула я.

— Догоняй! — завопила Кисуля, в ту же секунду поскользнулась и шлепнулась в грязь.

— Ну вот, теперь останешься без пломбира, — вздохнула я, — пошли домой.

— Почему? — удивилась Киса, вставая.

— Ты вся перепачкалась, — пояснила я, — в таком виде неприлично куда-либо идти.

— Почему? — повторила малышка.

— Грязные колготки, юбка, — перечислила я.

— И что? — заморгала Кисуля.

— Мы хотели посмотреть, что такое институт хороших манер, — напомнила я.

— Так пошли, — скомандовала Киса.

— Но юбка, — повторила я, — она испачкана. Впрочем, остальные вещи тоже.

— И чего? — удивилась девочка. — Я-то в одежде внутри чистая. Глазами о дорогу не стукнулась, все хорошо вижу. И почему в испачканных колготках нельзя зайти в этот институт? Там вообще кто нужен? Девочка или ее чулки?

Я вздохнула. Кисуля вытащила из кармана упаковку бумажных платков и начала растирать ими грязные пятна по своей одежде.

— Смотри, вот и нет ничего. Между прочим, с детьми нельзя так жестоко поступать. Сначала ты пообещала мне мороженое из «Догги», а теперь передумала.

Киса начала шмыгать носом, по ее щекам поползли слезы.

— Ладно, ладно, — сдалась я, — пошли.

Малышка вытерла мордочку рукавом куртки.

— Киса! — возмутилась я. — Разве ты не слышала про носовой платок?

— Я истратила их все, пока юбку чистила, — горестно сказала девочка, — дай свои.

Я порылась в недрах сумки, ничего похожего на бумажные салфетки не нашла и пробормотала:

— Э… э… ну…

— У тебя их нет, — запрыгала Киса и понеслась вперед, распевая: — Догги, Догги, малиновый Поги, сливовый Рогги, вишневый Тоги!

— На такое количество пломбира даже не рассчитывай, — на всякий случай предупредила я.

— Вот наверняка твоя мама давала тебе без разговоров целый мороженый торт! — крикнула Киса.

Я рассмеялась.

— Ох, нет. До семи лет мне вручали творожный сырок в глазури, втыкали в него палочку и говорили: «Это эскимо».

Малышка остановилась.

— И ты верила?

Я кивнула.

— Да, потому что везде ходила с мамой, а она ухитрялась очень быстро пробегать мимо будок с мороженым. Но когда я пошла в школу, то, конечно, узнала правду. Мне стали покупать сливочное с вафлями. Мамуля снимала вафли, давала их мне, отрезала кусок пломбира, укладывала его в кастрюльку и ставила на плиту. Когда белая масса таяла, я получала ее вместе с чайной ложкой.

Киса вытаращила глаза.

— Теплой?

Я кивнула.

— Главное в этом десерте — холод, — тоном гурмана заявила девочка.

— У моей мамы было другое мнение на сей счет, — сказала я.

Киса бросилась мне на шею.

— Лампуша! Какое у тебя ужасное детство! Мне так тебя жалко! Хочешь, когда придем в «Догги», я отдам тебе всю свою порцию?

Я прижала к себе малышку.

— Спасибо, солнышко. В кафе мороженого хватит на всех. Ты ошибаешься, у меня были самые лучшие папа и мама. Мы пришли, нажимай на звонок.

Дверь нам отворил швейцар, самый настоящий, таких я видела только на иллюстрациях в книгах и в кино: человек средних лет в красном длинном пальто с золотыми пуговицами и в странной шляпе.

— Добрый день, — прогудел он густым басом, — по какому поводу вы пришли в институт хороших манер?

— Увидели объявление, — закричала Киса, — захотели посмотреть!

— Разрешите вашу одежду, — улыбнулся страж дверей, — вам налево в актовый зал, экзамен там.

— Экзамен? — хором спросили мы.

— Конечно, — ответил швейцар, — абы кого княгиня Буравенская не возьмет, только лучших из лучших, самых достойных, умных, воспитанных…

— Зачем им в институт хороших манер? — справедливо удивилась Киса. — Они и так уже все знают. Лампа, меня сюда не возьмут, пошли домой.

И тут перед нами словно из-под земли выросла женщина.

— Добрый день, рады вас видеть. Хотите стать нашими ученицами? Маму не возьмем, она взрослая, а девочку с радостью.

— Мы не готовились к экзамену, — призналась я.

— Вы о чем? — спросила дама.

— Нам сказали, что надо идти в актовый зал, там какие-то экзамены, — ответила я.

— Кто поведал вам сию информацию? — изумилась собеседница.

Киса показала пальцем на швейцара.

— Он!

— Поскольку здесь нет никого, кто мог бы нас познакомить, — запела соловьем дама, — я сама представлюсь. Княгиня Агнесса Ильинична Буравенская, основательница института.

— Евлампия Романова, — представилась в свою очередь я.

— Киса, — пропищала малышка.

— Романова, — повторила Буравенская, — царская фамилия.

— Моя семья никак не связана с домом Романовых, — возразила я, — скорей всего, кто-то из предков был у них в крепостных. Крестьян часто записывали по фамилии барина.

— Покажите кисть вашей руки, — попросила Буравенская.

Я удивилась, но выполнила ее просьбу.

— Сейчас можно купить любой титул, — усмехнулась Агнесса Ильинична, — если щедро заплатите, получите родословную от Рюриковичей. Но происхождение выдают руки. Широкая ладонь, толстые пальцы, короткие ногти некрасивой формы, — все это свидетельство того, что предки на протяжении столетий занимались грубой физической работой. А я вижу узкую кисть, «музыкальные» пальчики, длинные ногти овальной формы, тонкую кожу, под которой просвечивают вены. Нет, дорогая, ваши деды играли в шахматы, стреляли дичь, читали книги, а бабушки вышивали, вязали для своего удовольствия, играли на клавесине.

— Я окончила консерваторию по классу арфы, — зачем-то разоткровенничалась я, — мама была певицей.

— Замечательно, — восхитилась княгиня, — руки всегда говорят правду. Оставьте девочку на пробное занятие, возвращайтесь за ней через три часа. Никаких экзаменов у нас нет. Василий Петрович перепутал. Пусть малышка осмотрится, поймет, нравится ей у нас или нет.

— Три часа, — повторила я, — мы хотели после института поесть мороженого.

— «Догги» открыт круглосуточно, — подпрыгнула Кисуля, — я останусь. Из простого человеческого любопытства!

— Вот и хорошо, — одобрила Буравенская.

У меня зазвонил телефон.

— Извините, надо ответить, — сказала я и отошла за гардероб. — Да, Вова, что случилось?

— Сергей Николаевич Решеткин был усыновлен, — ответил Костин, — такие сведения закрыты, но для Николаши преград нет.

— Сейчас приеду, — пообещала я.