Глава пятая

На следующий день рано утром, когда Киса завтракала перед уходом в школу, я тоже села за стол, стукнула по яйцу ложкой и начала очищать скорлупу.

— Так поступают только плохо воспитанные дети, — неожиданно сказала девочка.

Я откусила верхушку яйца и удивилась.

— Ты о чем?

— Вчера в институте первое занятие посвящалось теме «Как едят воспитанные дети», — объяснила Киса. — Там было много заданий. Мы их разбирали. Яйцо нельзя лупить ложкой!

Я заморгала.

— А как его нужно есть?

Киса подняла указательный палец.

— Изложи твои варианты, пожалуйста, все.

— Постучать яйцом по столу или покатать по нему, — начала я, — и… больше ничего в голову не приходит.

Киса нахмурилась.

— В каждом приличном доме должен быть колщик яиц.

Я с трудом сдержала смех.

— Солнышко, где мы его поселим? Конечно, квартира у нас большая, есть пара свободных комнат. Но я не уверена, что Макс придет в восторг, если здесь поселится человек, в чью обязанность входит разбивание по утрам скорлупы яиц. И чаще всего мы едим глазунью.

Киса закатила глаза.

— Мрак и туман! Колщик не мужчина, а предмет. Им обрушивают дом.

— Какой дом? — не поняла я.

— Мрак и туман! Скорлупа — дом, яйцо в нем живет. Колщик рушит дом красиво, по-дворянски. Бить им о стол это… э… сейчас… слово забыла… фо… фо… фотопопа!

Я чуть не подавилась куском сыра.

— Фотопопа?

— Да, — кивнула малышка, — хорошо воспитанные дети никогда не делают фотопопу. А верхушку скусывают только крокодилы, но их в приличный дом не пустят.

— И как положено есть яйцо? — поинтересовалась я.

— В каждом интеллигентном доме есть резчик, он снимает верхушечку, — пояснила Киса.

— Всем привет, — сказал Макс, входя в столовую. — Кисуня, чего такая грустная?

— Не успела поприветствовать тебя так, как следует воспитанной девочке, — пригорюнилась малышка.

— Хочешь, я еще раз войду? — предложил Вульф.

— Это будет весьма мило с твоей стороны, — сказала Киса.

Макс, старательно удерживая на лице серьезное выражение, вышел в коридор и крикнул:

— Сообщи, когда будешь готова.

— Конечно, любимый папочка, — ответила Кисуля и зашептала: — Хочешь, я тебя научу, как правильно приветствовать главу дома?

Я забыла про яйцо.

— Давай!

— Эта штука называется… — начала малышка, — ну… э… ну… каниксан! Смотри очень внимательно. Одна нога впереди, другая сзади, передняя медленно сгибается, задняя опирается на носок. Пятка первой ноги находится на одной линии с носком второй. Спина прямая, голова опущена. Но не висит на груди. Руки изящно согнуты в локтях. Мы приседаем и хором произносим: «Гутен морген тебе, дорогой наш пэр!»

— Вы готовы? — крикнул Макс. — Кушать хочется.

— Да, — ответила Киса и присела в реверансе. — Лампа, ну же.

Я поставила правую ногу перед левой.

— Продвинь сгибательную ногу вперед, — зашептала малышка. — Мрак и туман! Лампа, не молчи. Наш дорогой…

— Пэр! — выкрикнула я и свалилась на пол.

— Это мое самое лучшее утро, — расхохотался Макс, — хочу, чтобы каждый день было так! Лампуша, сама можешь встать? Или тебя поднять?

— Сама поднимусь, — прокряхтела я.

Вульф, ухмыляясь, сел за стол.

— Хорошо воспитанная девочка никогда не падает в каниксане, — заявила Киса.

— Книксен! — осенило меня. — Реверанс.

— Ну да, — кивнула Киса, — я так и говорю, каниксан. Папа, гречневую кашу не едят ложкой. Хорошо воспитанная девочка так не делает.

— Я мальчик, — возразил Вульф. — А чем гречку положено есть?

— Гречевниками, — заявила малышка. — Вот у нас дома какие столовые приборы?

— Обычные, — ответила я, — вилки, ножи, ложки.

— А габели? — спросила Киса.

— Габели, — хмыкнул Макс, — мудреное словечко.

— В интеллигентном доме вилок нет. В нем есть габели. Вилками пользуются в тех семьях, где грызут семечки, — отрезала Киса. — Габелей более ста видов. А у нас их сколько?

— Два, — робко ответила я, — большие, маленькие, ну, еще твои детские, старые. Не выбрасываю их из ностальгических воспоминаний.

— Это размеры, — поморщилась малышка, — а я про виды! Есть рыбогабели, мясогабели, тортогабели. Лампа, нам надо съездить в магазин «Товары для настоящих дворян» и хоть что-нибудь там купить. А то гости придут, а мы правильно стол не накроем.

— Киса, ты готова? — закричала из прихожей Краузе. — Я уже пришла.

— Ой! Чуть не опоздала в школу! — подпрыгнула малышка, кинулась к двери, но притормозила у порога, обернулась, сделала книксен и пропела:

— Гран мерси, маман и папан, за чудесный завтрак. Вот. Едва не ушла без интеллигентного «спасибо» родителям. Прямо фотопопа назревала!

— Что это было? — оторопел Макс.

— Киса вчера сходила на пробный урок в институт хороших манер юных княгинь… — начала я.

И тут в комнату опять влетела Киса.

— Маман и папан, ауф… э… э… забыла! Слово забыла! Сегодня опять на занятия пойду. Меня приняли в пенсионерки! Княгиня берет только пять девочек. Маман и папан… ауф… ауф… Ну почему я забыла? Это жуткая фотопопа. Как прощаться интеллигентно? Ауф… вер…

— Ауфвидерзеен, — подсказал Вульф.

— Ой, точно, — обрадовалась малышка, — мерси, папан!

Когда Киса умчалась в прихожую, Макс стал давиться смехом.

— Немедленно прекрати, — зашипела я, — ребенок обидится.

— Папан в шоке, — простонал Вульф, — сейчас скончаюсь. Ваши реверансы выглядели восхитительно. Лампа, ты так интеллигентно-воспитанно шлепнулась на пол. Падение поразило меня своей грациозностью! Слушай, почему Кисуля говорит: «Мрак и туман»?

— Не знаю, — ответила я, — выясню сегодня вечером. Меня еще интересует, что такое фотопопа?

Макс рухнул головой в тарелку.

— Умираю! Воды! Институт хороших манер юных княгинь! Магазин «Товары для настоящих дворян». Ее приняли в пенсионерки. Сейчас скончаюсь.

— Мне и в голову не могло прийти, что Кисе там так понравится, — недоумевала я, — она изо всех сил старается применить на практике полученные на уроке знания. Ну, перепутала девочка слова «пансионерка» и «пенсионерка», ничего страшного.

— Попрошу Николашу проверить это учебное заведение и его владелицу, — пообещал Макс, — если там все чисто, то пусть Киса ходит, скоро ей надоест реверансы делать. Съездите в этот магазин, купите ей пару нужных габелей. Ненадолго сия история. Я пока ничего плохого в этом не вижу. Научится есть ножом и вилкой, уже хорошо. Короче, папан собрался в офис. А маман?

— Едет к академику Решеткину, отцу Сергея, — отрапортовала я.

Глава шестая

— Вы не похожи на детектива, — сказал Николай Викторович.

— А как, по-вашему, должна выглядеть женщина-сыщик? — спросила я.

— Никак, — вздохнул Решеткин, — некоторые профессии нужно оставить мужчинам.

— Если я не ошибаюсь, то первой женщиной, которой разрешили учиться на врача, стала в тысяча восемьсот шестьдесят шестом году Надежда Суслова, — напомнила я, — до нее в эту профессию принимали только мужчин.

Николай Викторович поднял руки.

— Туше́ [Туше́ (toucher, фр.) — в фехтовании колющий удар, нанесенный в соответствии с правилами.]. Что привело вас ко мне? При беглом внешнем осмотре никаких неврологических проблем у вас я не заметил. Кто болен? Муж? Отец?

— Супруг здоров, папа давно умер, — ответила я, — мой визит связан с вашим сыном.

— С Сережей? — изумился академик. — Что случилось?

Я рассказала о визите Джейн, лицо Николая стало хмурым.

— Да, у Сережи нет мизинца. Но он не помнит, где, когда и как его потерял. Если рану мальчику зашил врач, то голову ему надо оторвать. Следовало сделать операцию, исправить безобразие, но… Хорошо, давайте по порядку. Вы угощайтесь кофейком, у нас его вкусно варят.

Я взяла чашку, а Николай Викторович завел рассказ…

Более двадцати лет назад Решеткин организовал комиссию по проверке детских домов, куда отправляли детей с психиатрическими проблемами. Сподвигло его на это письмо воспитательницы такого интерната. Она сообщила об ужасных условиях, в которых живут несчастные ребята, о том, как над ними издеваются взрослые, о краже продуктов, постельного белья, о карцере…

Возмущенный до глубины души Николай, тогда уже академик, свалился на не ожидавшую ничего подобного заведующую. Поскольку ее не предупредили о визите комиссии, в интернате не успели создать «потемкинскую деревню», и проверяющие убедились в правдивости доклада воспитательницы.

Разозленный до предела Решеткин пригрозил заведующей тюремным сроком, а ее прихлебателям — розгами на Красной площади. Потом он решил сам осмотреть каждого воспитанника, отделить детей с настоящими психиатрическими проблемами от тех, у кого были нарушения поведения, связанные со стрессом, травмами, педагогической запущенностью. Николай несколько дней приезжал в проклятое место со своими сотрудниками. Последним пациентом стал мальчик, который его заинтересовал.

— Как тебя зовут? — спросил академик.

— Я сам думал над этим вопросом, — ответил подросток, — вроде Сережей. Про фамилию не спрашивайте. Она затерялась в омуте незнания. Я словно Фродо, бреду в тумане, только кольца нет.

— Ты читал книги Джона Толкиена? — удивился Решеткин.

— Да, — оживился мальчик. — А вы?