— Это вовсе не пластиковая фигня, — обиделась Киса.

Я удивилась.

— Что, дорогая?

— Ты сказала: «Почему за пластиковую фигню столько требуют?» — повторила малышка. — Ну… хорошо… давай ее не покупать… я попрошу, чтобы меня исключили из чаепительного списка.

Я опешила, надо же, я выразила свое недоумение вслух, но теперь у меня новая проблема.

— Прости, милая, не понимаю. Чаепительный список?

— У нас вскоре состоится выездной урок, — зачастила Кисуля, — сейчас в институте занимаются три молодые княгини. Себя я не считаю. Мы будем тянуть жребий. И все пойдут на чаепитие к тому, кто выиграет. Сначала угостимся, потом разберем ошибки, которые совершили. Это пракатическое занятие.

— Практическое, — поправила я.

— Практическое, — прошептала Киса, — пойдем домой! Я добровольно выйду из чаепительного списка.

Мне стало жалко малышку.

— Послушай, мы забыли про двадцать процентов скидки!

— Точно! — подпрыгнула девочка.

Я нажала на кнопку, «Бэрримор» в ту же секунду возник в комнате.

— Рад, что вы приняли решение.

— Сорок процентов скидки, подарок, и мы берем этот набор, — заявила девочка, тыча пальцем в каталог.

— Ангел мой, это невозможно, — расцвел в улыбке Генри, — двадцать!

— У вас покупателей вообще нет, — вкрадчиво сказала Киса, — мы одни. Если уйдем, вы ничего не продадите. Влетит вам, наверное, от хозяина.

Генри прикусил губу.

— Двадцать два процента.

— Отличное предложение, — обрадовалась я и получила тычок от Кисы, которая продолжила мою фразу:

— Правильно, Лампа, отличное предложение для того, чтобы немедленно уйти. Пошли.

— Двадцать пять, — быстро добавил «Бэрримор».

— Думаю, это… — начала я.

— Настоящая обида для маман, — живо договорила Киса, — уходим! Вы совершили ужасную фотопопу!

— Двадцать шесть, — предложил Генри.

— Пожалуй, мы… — завела было я.

— Поедем в другой магазин, — отчеканила Киса и наступила мне на ногу.

Я поняла, что мне лучше замолчать и просто наблюдать за торгом.

Ушли мы через час, унося коробку с гранднабором для завтрака.

Всю дорогу до дома Кисуля ликовала в машине.

— Пятьдесят процентов! Лампуша! Мы купили роскошный, восхитительный, самый прекрасный, наилучший…

Девочка задохнулась от восторга и замолчала.

— Я понятия не имела, что ты умеешь торговаться, — с запозданием удивилась я.

— Впервые попробовала, — выдохнула Киса, — я видела программу по детскому телевидению. Там один мужчина объяснял, как надо себя вести девочке на рынке, чтобы купить все самое лучшее за полцены. Главное — применить правило Тофика и Фанди. Оно такое: если тебе нужно кого-то переспорить, спорь, пока язык не отвалится! Вот я и старалась.

— Кто такие Тофик и Фанди? — только и смогла спросить я.

— Неужели ты не смотрела мультик «Инопланетная хрень и все ее друзья»? — изумилась Киса.

— Навряд ли воспитанная юная княгиня может произносить слова «инопланетная хрень», — укорила я Кису.

— Это название, — возразила девочка.

Я молча свернула в переулок. Интересно, кому пришло в голову дать анимационной ленте такое название? «Гуси-лебеди», «Красная шапочка», «Али-Баба и сорок разбойников», «Приключения Незнайки»… и вдруг — «Инопланетная хрень и все ее друзья»! Не знаю, как вам, а мне не хочется заводить знакомство с этой хренью.

Глава девятая

Рано утром мы вместе с Мишей Вуколовым съехали со МКАДа и через пару километров свернули на шоссе, которое вело в деревню Горяево. Но когда мы въехали в нее, стало понятно: населенного пункта, в котором жил пропавший мальчик Сережа Кабанов, больше не существует. Жители продали свои избы и разъехались. На месте срубов возникло несколько коттеджных поселков, не самых фешенебельных, но и не дешевых. Дом Джейн стоял особняком у самого леса, который, как ни странно, никто не вырубил.

Припарковавшись у высокого сплошного забора, мы нашли калитку и позвонили в домофон. Никто не ответил. Я замерла. Может, Евгения спит? Вчера вечером Костин договорился с ней, она дала согласие на сдачу анализа ДНК, но сказала:

— Все за ваш счет, у меня нет денег ни на анализ, ни на дорогу в город. Еле до пенсии дотягиваю.

И сейчас перед нами стоит задача взять у Евгении защечный мазок. Миша будет орудовать ватной палочкой, а я должна снять видео процесса.

— Результат анализа, который добыт таким образом, можно легко оспорить, — предупредил нас Макс, — но мы же в суд не пойдем. Просто нам нужна информация. Если Джейн мать Сергея, то это одна история, если нет, то другая. Заодно походите там по местности, вдруг что-то интересное разведаете.

— И куда Кабанова подевалась? — удивился Миша. — Вчера обещала сидеть дома.

— Может, она спит? — предположила я. — Или в магазин отправилась.

— Так у нее денег нет, — хмыкнул Вуколов.

— Все у Джейн есть, — отмахнулась я, — Энтин же объяснил — у нее синдром Гобсека. Смотри, какой большой дом. Если ты живешь на пенсию, тебе даже на оплату электричества в таком особняке не хватит. Давай пройдемся по округе, поговорим с местными.

— Да тут вокруг только заборы, — вздохнул Вуколов, — ворота закрыты, нас охрана не пустит. Аборигенов здесь давно нет. Сомневаюсь, что обитатели коттеджей слышали про Кабанову.

— Вон там дорожка, — не успокаивалась я, — надо посмотреть, куда она ведет.

— Да никуда, — зевнул Миша.

— Если протоптали тропинку, то по ней определенно кто-то ходит, — не сдалась я, — вдруг там магазин? Мы войдем, а у прилавка Джейн стоит.

— Сходи одна, а? — попросил Вуколов. — Умираю, спать хочу. Настена сегодня всю ночь зажигала, у нее зубы режутся. Я ее тряс, тряс, да все впустую. Сбегай одна, пожалуйста! Я пока в машине подремлю. Утро на дворе, светло, тепло, птички поют, солнышко светит. Чудесная погода… Никакой опасности для девушки-красавицы нет.

Я поежилась.

— Да уж. Тепло, прямо жарко, минус два-три, наверное, с неба «крупа» валится. Ветер с ног сбивает. Ладно, посмотрю, что там, и вернусь.

— Спасибо тебе огроменное, — обрадовался Вуколов и полез в джип.

Я натянула капюшон и пошла по тропинке.

Сначала дорожка была узкой, потом расширилась, привела меня на пригорок, резко свернула направо, и я увидела несколько старых домов, в окнах которых горел свет.

Я обрадовалась. Лампа, ты молодец, правильно сообразила! Вот она, часть Горяева, которая дожила до новых времен! Определенно ее жители знают Джейн, возможно, расскажут мне нечто интересное, объяснят, куда она подевалась с утра.

Я приблизилась к первому дому и постучала в дверь. Тишина. Пришлось снова постучать. Снова никакой реакции. Я посмотрела на часы. Уже одиннадцать! Говорят, сельский люд встает с рассветом, и свет в доме горит. Почему никто не откликается на стук? Ладно, пойду попытаю счастья в другом месте.

Я вздохнула, повернулась спиной к двери, хотела уже сделать шаг, и тут раздался голос:

— И кто ко мне пришел? Кто пендельтюр шатает?

Женщина говорила ласково, потом дверь приоткрылась, и из-за нее на меня выплеснули массу ледяной воды.

— Мама! — взвизгнула я.

Дверь распахнулась настежь, я увидела женщину в теплом халате, она держала в руке пустое ведро.

— О господи! — ахнула незнакомка. — Вы человек!

— Ну да, — простонала я и затряслась от холода.

Тетушка бросила бадейку.

— Заходи скорей, сейчас тебе полотенце дам, чаем напою! Уж прости дуру старую! Достала нахалка всех! Ходит, по сараям шарит, яйца у кур тащит, а то и несушку сопрет.

Продолжая причитать, хозяйка втащила меня в сени.

— Снимай куртку, сейчас живо ее высушу. И свитер стаскивай. Не конфузься, я медсестра, всего навидалась, ничему не удивляюсь.

Минут через пятнадцать я, завернутая в огромный байковый халат, сидела на кухне и пила чай, который цветом напоминал отвар сена.

— Прости бабку глупую, — каялась хозяйка, — лиса к нам повадилась. Наглая! Хитрая! Ночью орудует, тащит все, что хочет. Сейчас я услышала стук. Ну кто сюда придет? Наши двери открывают без предупреждения, мы тут всю жизнь провели, то ругаемся с соседями, то обнимаемся. Родственниками стали. А чужие здесь не ходят. Поселки построили, там живут люди с достатком, наши, слава богу, все на работу к ним устроились. Уходят рано. К семи уже на службе, кто у кого чем занят. А я в местной больнице медсестрой работаю, сутки через двое. Вчера отпахала, сегодня балдею. Слышу, значит, стук. И кто колотится? Соседки давно людям полы трут, дороги метут. Что за ирод во дворе шарится? Так лиса же! Зараза! Уже утром пришла. Ну, думаю, сейчас выдам тебе! Получишь душ ледяной. И плесканула на крыльцо. И вон чего вышло! Ты вообще кто?

— Евлампия, — представилась я, — но меня лучше звать Лампой. А что такое пендельтюр? Вы сказали: «Кто пендельтюр шатает».

— Имя у тебя, как у поповны, — ухмыльнулась хозяйка, — а я Олимпиада. Если коротко — Липа. Пендельтюр — дверь, так моя бабушка говорила, она у немцев горничной служила. «Тюр» на ихнем языке — дверь. Ну а пендель понятно что.

— Вы, наверное, знаете Джейн, — продолжала я.

— Кабанову? — поморщилась собеседница. — А как же! Вон оно что! Вот никогда бы тебе не сказала! Не любительница я в чужие дела нос совать и поучать молодых не берусь. Папаша мой говорил: «Скорость звука самая на свете низкая. Мать чего-то в двенадцать лет детям внушала, а слова ее до нас дошли, когда нам уж за сорок перемахнуло». Уж я над ним посмеивалась. А ведь прав отец-то, он мне внушал: «Меньше о других сплетничаешь, крепче спишь, спокойнее живешь». Вот я никому ум в голову не запихиваю, но раз уж водой тебя умыла… посоветую. Уезжай-ка ты домой. Не связывайся с клопихой. Потом долго плакать будешь, да поздно!