Дарья Кулыгина
Остров перевертышей. Рождение Мары
Пролог
Швеция, Линдхольм
— Ларс, что за срочность? — Молодая женщина с увесистой стопкой бумаг появилась в дверях кабинета.
Профессор Эдлунд, сунув руки в карманы джинсов, стоял у окна и смотрел, как бьются о подножие маяка грязно-бурые волны. Ветер трепал верхушку старой липы, которая росла внизу, у главного входа. Штормило второй день кряду, собиралась гроза. Где уж тут насладиться майскими белыми ночами.
— Они прислали статью, Мила. — Профессор обернулся, потер русую щетину. — Посмотри в моем планшете.
Мила оставила документы на массивном дубовом столе, одернула полы твидового пиджака и поверх очков взглянула на экран.
— Девочка из российского провинциального интерната стала призером олимпиады по английскому… — Мила рассеянно пробежала глазами по тексту. — Не понимаю, при чем здесь мы.
— Фамилия, — Эдлунд вздохнул.
— Корсакова, — прочитала Мила и пожала плечами: — Для России не такая уж редкая фамилия… Я понимаю, о чем ты думаешь. Успехи в английском у ребенка из глубинки…
— Они запросили данные, — севшим голосом перебил он. — Посмотри документы. Никаких сомнений. Это ее дочь. Мы должны действовать.
— Но, Ларс, это какая-то бессмыслица! Они обе погибли двенадцать лет назад…
— Там все написано черным по белому! Значит, произошла ошибка. Или кто-то намеренно хотел скрыть ребенка, — он стиснул зубы, на скулах зашевелились желваки. — Идиот! Как я мог ничего не проверить? Нет, ты только подумай! Ей даже не изменили имя!
— Прошло столько лет… И вместо отца — прочерк, — Мила листала изображения. — Даже если это ее дочь, не факт, что способность есть. Я бы не стала рисковать.
— Прояви человечность, — он подошел к собеседнице, мягко сжал ее плечо. — Мы должны помочь ей немедленно. Времени до начала трансформаций все меньше. Хотя бы из уважения к последней воле ее матери.
Миле пришлось поднять голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Она поджала губы, нахмурилась, отчего аккуратные очки без оправы съехали на кончик носа. Мила водворила их на место и отвернулась: испытующий взгляд профессора Эдлунда всегда заставлял ее нервничать. Придется поверить ему. В который раз.
— Ладно, я поеду за ней, — пробормотала она.
— Тебе понадобится помощник? — Профессор довольно усмехнулся, наблюдая, как она сердито поправляет свой безупречный каштановый пучок на затылке.
— Я сама.
— Хорошо. Управься за месяц, хочу, чтобы к солнцестоянию она была здесь.
— Да, профессор Эдлунд, — теперь Мила даже не смотрела в его сторону.
— Не сердись, мисс Вукович, — передразнил он. — Это последняя командировка в этом году. И пансион не рухнет без твоей железной руки.
— Пойду к себе, ознакомлюсь с деталями, — она прижала планшет к груди.
— Постой. Можешь работать здесь. Хочу размяться, пока нет дождя. Проверю территорию.
— Уверен? — Ее бровь скептически дернулась вверх. — На ногах не безопаснее в такую погоду?
Профессор Эдлунд снял старинные наручные часы с барометром, положил на стол. На мгновение задержался взглядом на небольшой фотографии в рамке, грустно улыбнулся, погладил стекло. И резко отошел. Стянул ботинки, старый серый свитер, распахнул окно. Порывом холодного ветра со стола сдуло бумаги.
— Именно в такую погоду я люблю летать, — он улыбнулся и перемахнул через подоконник.
Глава 1
Девочка с ожогом
Россия, Тверская область
Тома выскочила с лестницы на второй этаж: у младших был тихий час, коридор пустовал. Аккуратно, стараясь не скрипеть кедами, она перебежками добралась до противоположного конца — оттуда вели ступеньки в учительское крыло. Там Кирилл не посмеет ее доставать.
Она обернулась: обидчик уже стоял в дверях главной лестницы и озирался. Заметил ее и замахал в воздухе шарфом. Рука Томы потянулась к горлу, коснулась следа от ожога, изуродовавшего шею от ключицы до правого уха. Кирилл снова украл шарф, под которым она пыталась спрятать шрамы. Сейчас он наверняка мечтал выкрикнуть очередную гадость. Ей тоже хотелось обозвать его, послать забористо. Что-что, а ругаться детдомовская девчонка к четырнадцати годам умела почище боцмана.
Но оба молчали. Нарушишь тихий час, разбудишь хотя бы одного из мелких — и оторвешь воспиталку от сериала. А это каралось страшно — как минимум, чисткой мальчишечьих туалетов клочком тряпки.
Тома ринулась наверх, к спасительной хлипкой дверце. Кирилл ни в жизни там ее не найдет. Достала из заднего кармана ключ — стащила у пьяного трудовика, — торопливо шагнула внутрь и едва успела запереться, как услышала снаружи шаги. Наивный! Пусть попробует теперь ее отыскать! За два года никому в голову не пришло полезть в подсобку, где хранился допотопный столярный инструмент. И сам Михалыч туда заглядывал редко, что уж говорить о других.
От старых поделок пахло древесиной. Тома залезла в дальний угол — в нижнем ящике с отвертками у нее была заначка на такой случай. Пакет с леденцами, альбом и карандаши. Она закинула в рот любимую лимонную стекляшку, взъерошила и без того растрепанные короткие волосы и принялась рисовать.
Грифель яростно царапал бумагу, в отрывистых линиях уже угадывалось лицо Кирилла. Оттопыренные уши торчали еще сильнее, чем в жизни, на лице застыло тупое выражение. Голова, превращенная Тамарой в шкатулку, была открыта сверху. Над тем, что она нарисовала внутри, кружили мухи.
Девочка выдрала лист и отбросила в сторону. Что толку в этих картинках? Все равно никто не станет его дразнить. Вокруг Кирилла разрослась целая банда, он верховодил ею, как лев своим прайдом. Никто слова не говорил поперек. Конечно, кому охота было стать его новой мишенью?
Это ее, Тому, избрали прокаженной. Хотя была и Катя с шестью пальцами на правой руке, и Алишер, у которого брови срослись на переносице, и Витя с заячьей губой. Обезображенная шея — не самое страшное, что видели стены детского дома. Самого пожара, убившего ее маму, Тамара не помнила, ей было года два, когда она попала в ожоговое отделение, а оттуда — в детский дом. Страх огня намертво укрепился в ней, как и боязнь отрастить длинные волосы. Едва ее черные кудряшки начинали касаться шеи, она брала ножницы и сама их отрезала.
Тома прикрывала обгоревшую кожу от чужих глаз, хотя самих ожогов не стыдилась. Это было напоминание о том, что она выжила, а мама — нет. Даже крошечных обрывков информации о пожаре девочке хватило, чтобы понять: там что-то нечисто. Не мог двухэтажный кирпичный дом сгореть в одно мгновение. И почему ее нашли на улице живой, а мама осталась внутри? И отчего именно шея? Тома перелопатила кучу книг: чаще всего от огня страдали руки и лицо… Но шея? Однажды она все собиралась выяснить, а до тех пор — сжать зубы и терпеть подлую травлю.
Законы детского дома просты: либо травишь ты, либо тебя. А Тома никого унижать не хотела. Какие только клички не прицеплялись к Томе! Заморыш, Кощей, Черномазая, Рубанок, Швабра. Одна из последних — Висельник. Учителя плевать хотели на детские разборки, а другие воспитанники… Как-то на ее защиту встала соседка по комнате, Лиза Тимохина. С того самого дня заступницу стали звать Скунсом. Больше желающих впасть в немилость у Кирилла и его дружков не находилось.
Вот и сегодня выдался тяжкий день. Закончился учебный год, Тому выставили на районный конкурс чтецов по английскому. Язык давался девочке на удивление легко, новые слова впечатывались в память сами собой, от скуки она в одиночку прошла учебники на несколько лет вперед.
Первое место за отрывок из «Сна в летнюю ночь» заставил скрежетать зубами не только конкурсантов из престижных гимназий. Директрисе хватило глупости поздравить Тому перед всем детским домом, вручить новенький шарф и томик Уайльда в оригинале. Ей, уродливой пацанке. Прямо на глазах Кирилла Осипова, который выше тройки с минусом по английскому ничего не получал. Который на последнем уроке прочитал слово carriage [Карета (англ.).] как «кариаге», за что ему и влепили в журнал очередную «корягу».
Превосходства над собой Осипов не терпел. Разодранные сказки Уайльда уже засоряли канализацию в женской уборной, и на Тому собирался обрушиться завхоз. Виктор Палыч не ведал логики. Чья вещь — тот и виноват. Задуматься, зачем Тамаре уничтожать собственный приз, было бы слишком сложно.
Вдобавок Кирилл носился по корпусу с ее шарфом, изображая висельника, и вслед за ним радостно улюлюкали другие. Такие, как он, ненавидели два типа людей: непохожих на других и отличников. Тамару угораздило попасть в обе категории. Что ж, по крайней мере, труда не будет ближайшие три месяца, а значит, подсобка останется безопасной. И раньше ужина Тома не собиралась ее покидать.
Девочка порисовала немного. Эльфов, орков, всякую сказочную дребедень. Потом взобралась на шершавую косую табуретку: узкое окошко располагалось почти под потолком. Во дворе цвели каштаны, сумерки окрашивали воздух мягкой лавандовой дымкой. За забором виднелся бетонный козырек автобусной остановки и синеватая темень хвойного леса. Там, далеко на северо-востоке, ее ждал Питер. Вот бы выросли крылья — и улететь прямо сейчас! В последние ночи она только это и видела во сне: ветер, простор, внизу крошечные человечки… Но ничего, еще немножко, три года с хвостиком, и она вырвется отсюда. Поступит на переводчика, заработает денег, наймет частного сыщика — самого лучшего, — и он непременно выяснит, кто убил маму.
