Со страхом темноты я познакомилась давно, еще в детстве, когда по нелепой случайности оказалась заперта в крошечной каморке, где хранились щетки и прочие хозяйственные принадлежности, и просидела там несколько часов, пока меня наконец не нашли. Когда выяснилось, что эта мелкая неприятность имела последствия, меня, конечно, быстро вылечили, казалось — насовсем.

А вот три дня назад, после представления, страх неожиданно вернулся. Я понимала, что держать подобное в себе глупо, нужно рассказать тому же Хале и избавиться от этой досадной неприятности. Но Пустая Клетка приходил в себя после представления, и беспокоить его не хотелось, так что я решила перетерпеть несколько дней. Можно было, конечно, поговорить с кем-то еще, с тем же Ивом или Риной, которая как раз осваивала свой дар лекаря душ, но… Глупо, но я стеснялась. Признаваться в слабостях и страхах Хале было просто: он старый, мудрый и при желании безо всяких признаний видел всех насквозь. Откровенничать же с кем-то еще — значило жаловаться и проявлять слабость, то есть было недостойно кесаря. А во мне и так недостает тех достоинств, которые полагается иметь на этой должности.

Сохранить обряд в тайне никто не пытался, поэтому обитатели Нижнего дворца спешили засвидетельствовать почтение. Не мне — своему новому правителю. Неизменно хмурый Стьёль резкими отрывистыми кивками и равнодушием встречал расшаркивания тех, кто четыре дня назад демонстративно не замечал существования принца-затворника. Лицо его было спокойным, и я пожалела, что не являюсь человеком Искры и не могу понять, о чем он думает и как относится к происходящему.

Нас проводили до покоев и тактично, без лишних слов и глупых напутствий, оставили наедине.

Спиной ощущая, что мужчина бесшумной тенью следует за мной, я решительно прошла прямо в спальню — и в растерянности замерла посреди комнаты. Решимости моей хватило ровно до этого места, а вот что делать дальше, я не имела ни малейшего понятия. Раздеться? Просто сесть на кровать? Или сначала нужно все-таки сходить в ванную?

В смятении я медленно обернулась к мужчине и с надеждой уставилась на него, не понимая, что говорить и стоит ли вообще это делать. Подробностей личной жизни Стьёля я не знала, только всевозможные слухи, но и поведение альмирца, и эти самые сплетни давали понять, что опыта у него заметно больше моего. Сказать-то он мне ничего не способен, но, может, хоть жестами объяснит, что нужно делать?

Командовать мужчина не спешил. Стоял в паре метров от меня, у входа, и глядел задумчиво, испытующе.

— Что теперь? — наконец нарушила я повисшую тишину. Голос прозвучал глухо и нетвердо, я торопливо облизала пересохшие губы.

Стьёль приблизился. Костяшками пальцев медленно очертил мою скулу, спустился к шее. Обеими руками огладил плечи, положил ладони мне на талию. Несколько мгновений стоял неподвижно, потом аккуратно расстегнул пряжку моего пояса.

Я вздрогнула. Он нахмурился. Опять, как в храме, бережно подцепил меня кончиками пальцев за подбородок, коснулся губами губ. Это прикосновение уже было знакомо, тут я знала, чего ожидать, поэтому на поцелуй ответила сразу. Но, почувствовав, как ладони мужчины скользят уже по моей коже под туникой, против воли напряглась и замерла, хотя ощущение не было неприятным, даже наоборот.

Замер и мужчина, прервал поцелуй, опять окинул меня задумчивым взглядом. Глубоко вздохнул, кажется, стиснув зубы.

— Извини, я… — начала я смущенно, но альмирец накрыл мои губы ладонью, призывая к молчанию, и качнул головой, даже пальцем погрозил.

Отстранился, развязал шейный платок, расстегнул темно-зеленый камзол и бросил его на сундук, оставшись в черной рубашке с широкими рукавами на манжетах. Тонкая ткань обрисовывала широкие плечи. Внимательно наблюдая за мной, Стьёль расстегнул манжеты, развязал ворот рубашки, рывком стянул ее через голову, оставшись в одних штанах.

Шрамы у него, как оказалось, имелись не только на лице. Пересекали ребра, грудь, а на плече и вовсе, похоже, был вырван кусок плоти. Все-таки красивый мужчина… был, до встречи с медведем. Кажется, прежде он был брюнетом — судя по черным бровям и ресницам. Наверное, грива его побелела тогда же, когда кожу расчертили шрамы.

Альмирец на мгновение замер, а потом вдруг решительно направился к стене и протянул руку к управляющей панели, явно намереваясь погасить фирские огни, освещавшие комнату.

— Нет! Стой! — воскликнула я, даже сделала шаг в его сторону. Стоило представить, что сейчас комната погрузится во мрак, и признание в собственной слабости показалось совсем не таким страшным. — Пожалуйста, не гаси свет, — попросила я в ответ на вопросительный взгляд мужчины. — Я… боюсь темноты. То есть в детстве боялась, потом меня вылечили, но пару дней назад это опять началось. Я просто не успела обратиться к данам, но завтра обязательно! — затараторила я и облегченно вздохнула, когда Стьёль отвел руку от панели.

Еще несколько мгновений мужчина хмуро разглядывал меня, а потом вдруг лицо его посветлело, губы изогнулись в улыбке, и альмирец широким шагом пересек комнату, направляясь в ванную.

— Ты чего? — растерянно окликнула его, но тот лишь отмахнулся и исчез за дверцей.

Несколько мгновений я стояла посреди комнаты в полной растерянности, не понимая, что случилось и куда мужчина так радостно убежал. Почему-то варианты в голову лезли только смешные, нелепые или обидные.

Правда, долго мучиться неизвестностью мне не пришлось, Стьёль вернулся буквально через несколько секунд со стеклянным фиалом в руке, в каких хранились ароматические масла.

— Это зачем? — проговорила я потрясенно.

Мужчина поставил свою добычу на ближайший сундук, после чего решительно подошел ко мне, быстро и деловито снял с меня одежду, не расстегивая фибулы, потом с тем же спокойным проворством — нижнее белье. Я настолько растерялась от его поведения, что даже забыла смутиться, а мужчина, бросив тунику на другой сундук, взял фиал и легонько подтолкнул меня в сторону кровати, жестами веля лечь. Я послушалась, настороженно глядя на альмирца.

Он тяжело вздохнул, состроил какую-то непонятную гримасу и бесцеремонно принялся укладывать меня так, как ему требовалось. От первого рывка я сдавленно охнула — это было не больно, но уж очень неожиданно. В конце концов меня уложили поперек кровати на живот, потом альмирец снял с меня сандалии и некоторое время чем-то шуршал. Обернувшись через плечо, я обнаружила, что он разувается сам.

Кровать негромко скрипнула, принимая на себя дополнительный немалый вес, и мужчина устроился сбоку от меня на коленях, отсев на пятки. По комнате поплыл нежный запах розового масла, когда его капли упали мне на спину, а потом ладони мужчины скользнули по моей коже, распределяя драгоценную жидкость, и я наконец сообразила, что Стьёль собирается делать.

— А зачем это? — приподнявшись, полюбопытствовала я. Муж состроил недовольную гримасу и молча прижал мою голову к постели — аккуратно, но настойчиво.

Намек был понятен, и я решила полностью довериться альмирцу. В самом деле, ему виднее, что нужно делать, а что — нет.

Прикосновения мужчины были уверенными, ладони — теплыми и сильными, и вскоре я уже полностью расслабилась, прикрыв глаза и наслаждаясь ощущениями. Стьёль аккуратно, уверенно разминал мне плечи и руки, спину, поясницу. Когда ладони его спустились к моим бедрам, я на мгновение напряглась, но быстро успокоилась — это был всего лишь массаж. Легкий, расслабляющий, осторожный. Не знаю, где мой муж этому научился, но получалось у него ничуть не хуже, чем у специально приглашенных для этого профессионалов.

Или даже лучше, потому что все прошлые разы с искусством массажа меня знакомили женщины, прикосновения же мужчины оказались… совсем другими. Кожа его ладоней была грубой, шершавой, я ощущала твердые оружейные мозоли, они немного царапали, но все равно это было приятно. Приятней, чем гладкие ладони опытных массажисток.

Разомлев, я даже не заметила, в какой момент Стьёль, не прерываясь, распустил мою прическу. Сильные пальцы осторожно массировали кожу головы, и я почувствовала, что готова замурлыкать.

Не протестовала я и тогда, когда мои глаза закрыла темная повязка — кажется, шейный платок мужчины. Если он считает, что так правильно, то зачем спорить? Эта, искусственная, темнота совсем не пугала.

Больше того, я вдруг поняла, что она обостряет все ощущения. Казалось бы, те же самые прикосновения, но тело на них реагировало уже иначе. Если до сих пор я просто наслаждалась чувством расслабленности, то теперь оно уступило место чему-то другому. Теперь по коже пробегали мурашки, сердце вдруг начало стучать быстрее, а внизу живота собиралось тянущее приятное тепло.

А впрочем, в повязке ли дело?

Осознание пришло с опозданием, когда осторожные прикосновения пальцев сменились нежными касаниями губ. Стьёль уже не только и не столько массировал, он ласкал. Точно так же неторопливо и обстоятельно, бережно. Он будто знакомился, изучал, наблюдая за моей реакцией — и приучая к своим прикосновениям.

Последняя мысль напугала, захотелось отстраниться и стащить повязку, но я этого не сделала. Приподняться, двинуть рукой — все эти усилия казались сейчас запредельными. Разнежившееся, расслабленное тело не желало повиноваться, и мне не хватило воли заставить его. Слишком хорошо было вот так лежать, млея от ласк. Страхи и тревоги буквально вязли в наполнявшем меня блаженстве и не могли всерьез на что-то повлиять.