Опыт преодоления такой невидимой преграды у ста с небольшим молодых людей — вроде бы совсем не великое событие в масштабах большой страны, но из деятельности «Тихого пикета» становится понятно, что это вообще возможно: вступить в коммуникацию с другими людьми о том, что тебя беспокоит больше всего, при всей рискованности такого разговора в нынешней России.

«— Знаете, я заметил, что сейчас вообще мало люди с разными взглядами разговаривают.

— Ну так да, об этом и проект! У меня нет задачи вас в чем-то убедить, у меня задача сделать проблему видимой, а потом человек пусть сам решает, как к ней относиться».

«Чем дольше я в акции, тем сложнее осуждать людей».

Самый поверхностный — но и необходимый — смысловой уровень «Тихого пикета» состоит в том, что это персонализированная и гуманистическая (основанная на нуждах и интересах каждого конкретного человека) форма просветительства. Плакаты, воспроизведенные в этой книге, часто содержат не только указание на ту или иную общественно значимую проблему, но и гиперссылки и даже списки литературы — например, какие популярные книги о сексуальности можно давать для чтения подросткам. С одной стороны, это напоминает библиографии в научно-популярных и онлайн- и оффлайн-изданиях. С другой — весь формат пикета предполагает, что предлагаемый текст станет поводом для диалога между участниками, чьи общие интересы будут обнаружены путем дискуссии. Здесь Серенко опирается на идею искусства как пространства для беседы, выработанного московскими концептуалистами. Можно вспомнить, например, о том, как Д.А. Пригов в середине 1980-х вывешивал на фонарных столбах или стенах домов в Москве абсурдистские «обращения к гражданам» и давал в 1990-е огромное количество уже совершенно серьезных интервью, объясняя свои эстетические позиции. По-видимому, Пригов одним из первых почувствовал необходимость позиции художника-как-собеседника в переломные, или как минимум исторически переходные периоды.

Однако если отойти от сугубо информационного уровня, от плаката перейти к человеку-с-плакатом (инициаторка акции назвала себя как-то «девушка-с-плакатом» [Почти так же — «Девушка с плакатом», просто без дефиса — назывался первый медийный текст, посвященный «Тихому пикету» — передача Дмитрия Волчека на Радио Свобода от 5 мая 2016 г. (https://www.svoboda.org/a/27717761.html).]), то становится понятно, что главное в «Тихом пикете» — это создание, пользуясь компьютерной метафорой, новых протоколов коммуникации или, в другой терминологии, новых способов разговора о ценностях. Средства для такого разговора приходится вырабатывать на ходу, создавая практически из ничего. Социологи и антропологи пишут, что для российского общества характерен «синдром публичной немоты» — отсутствие средств и ресурсов для «публичного обсуждения насущных проблем» [Вахтин Н., Фирсов Б. Предисловие // «Синдром публичной немоты»: история и современные практики публичных дебатов в России / Отв. ред. Н.Б. Вахтин, Б.М. Фирсов. М.: Новое литературное обозрение, 2017. С. 7.]. «Тихий пикет» — способ преодоления этой немоты неожиданным способом: вместо привычных пространств публичности (особенно медийной публичности), где собеседники кричат друг на друга, зачастую физически смотря на телекамеру, а не друг на друга, и не слыша доводов оппонента — телестудии или зала в административном здании, где проходят «общественные слушания», — такое пространство публичности создается заново в диалоге двух или нескольких людей.

В одном из обсуждений в паблике, перепечатанных в этой книге, Серенко пишет:

«На мой взгляд, тихийпикет помимо «просветительской» функции выполняет другую, не менее важную: показать ИНОЙ способ говорить. Иную риторику. Не высокомерную, не враждебную, рефлексирующую, самокритичную, пристальную, открытую, внимательную. И не в ответ на такую же риторику, а как раз в ответ на прямо противоположную».

И в другом месте повторяет:

«У нас нет конкретной цели переубедить. Есть цель транслировать другую риторику».

Именно такое переизобретение публичного пространства позволяет собеседникам «пикетчиков» принять саму возможность разговора о том, что представляется дискомфортным и пугающим, — например, о том, что сегодня рядом с нами в тюрьмах и колониях содержатся люди по политическим обвинениям. В книге процитирован разговор Серенко с охранником магазина одежды:

«— Знаете, вот я живу и ничего не вижу, ничего. Все как будто в тумане. Я даже не знаю, что есть политические заключенные. Мы с вами как будто в двух мирах. Я ничего не вижу. Стою, а вокруг все время одежда, одежда, туман, туман. Хочется хоть что-то увидеть, реальность какую-то».

В современной России распространение информации о кризисных процессах наталкивается на существенные ограничения. Многие просто не знают о масштабах домашнего насилия, полицейского произвола или экологических катастроф. Но есть и другая проблема. Общественная жизнь устроена так, что наиболее проблемные или конфликтные ее зоны не могут быть поняты с одной, замкнутой на себя точки зрения — нужны несколько взглядов, чтобы возникла объемная, «стереоскопическая» картина и стали видны возможные стратегии выхода их тупика. «Тихий пикет» необходим для открытия такой картины — как коммуникативное пространство.

Начиная с XIX века в больших европейских городах стали формироваться новые типы повседневного существования. Один из них — жизнь одиночки в толпе, когда человек лишь изредка обращает внимание на других и лучше понимает, что ему говорят товары в витринах, чем лица встречных. Типичного горожанина-созерцателя, ставшего, по Бодлеру, героем современности, историки культуры называют фланером [Беньямин В. Шарль Бодлер. Поэт в эпоху зрелого капитализма. Перевод с нем. С. Ромашко // Беньямин В. Маски времени: Эссе о культуре и литературе / Пер. с нем. и фр. Сост., предисл. и примеч. А. Белобратова. СПб: Symposium, 2004. С. 47–234, особ. с. 82–95, 98–108.]. Другой тип — человек в составе митинга или организованной демонстрации, в которых теряется личность [Впрочем, жизнь в мегаполисах ХХ века приводила к деперсонализации не только в публичных пространствах, но часто — и в процессах труда и даже отдыха. См. об этом, например, в работах немецкого теоретика культуры Зигфрида Кракауэра: Кракауэр З. Орнамент массы: Веймарские эссе / Пер. с нем. М.: Ад Маргинем Пресс, Музей современного искусства «Гараж», 2019. Лишь со временем начали появляться способы борьбы с унификацией человека, в том числе — связанные с современной партиципаторной культурой.]. В обоих случаях не возникает необходимости говорить с теми, у кого другие взгляды, чем у тебя, или с теми, кто потенциально может быть твоим оппонентом. Участницы/участники «Тихого пикета» — это антифланеры: они не закрываются от единообразной толпы, а, путешествуя по городу, открываются навстречу отдельным людям, чтобы поговорить о том, что важно для многих — но тет-а-тет и в пространстве не «встречи идеологий», а «встречи сознаний».

4

«Тихих пикетчиков/пикетчиц» беспокоит разное: одного — исламофобия, других — стигматизация душевнобольных, третьих — употребление в пищу животных. Темы плакатов очень разнообразны, но в целом их можно свести к нескольким «смысловым узлам». Незамечаемое повседневное насилие: от привычного, бесконечного рукоприкладства в семье до пыток в колониях. Обвинения в адрес жертв в их собственных несчастьях: то, что сейчас в социальных сетях называют взятым из английского словом «виктимблейминг» — например, утверждения о том, что бедные или нищие заведомо виновны в своем положении или что жертвы домашнего насилия наверняка намеренно или бессознательно провоцировали своих мучителей. И наконец, страх перед теми, кто не похож на «обычных» людей: перед сексуальными меньшинствами, феминистками или инакомыслящими.

(Часть опубликованных в этой книге текстов написана веганами [Веганы — наиболее строгие вегетарианцы, которые не употребляют в пищу не только мясо, но также молоко и молочные продукты и вещества растительного происхождения — например, желатин.]. Автор этих строк не разделяет их взглядов, но я думаю, что участие веганов в «Тихом пикете» важно и для тех, кто ест мясо: обсуждение веганских призывов тоже «работает» на то, чтобы понять степень терпимости к насилию в обществе — и понизить уровень этой терпимости и готовности принять ее как должное.)

За всеми этими «узлами» стоит одна общая идея: оспаривание моральной правоты воображаемого большинства. Воображаемого — того, о котором мы знаем только из телепередач и из результатов социологических опросов. Очень удобно мысленно примкнуть к такому большинству и при неприятных новостях думать, что «со мной такого случиться не может». С этой мыслью, если повезет, можно прожить много десятилетий. Но из плакатов и «коммуникаций» «Тихого пикета» становятся ясными совершенная иллюзорность и лицемерие коллективной моральной правоты, которые зиждятся прежде всего на стереотипах, привычных суждениях. Освободиться от этих стереотипов, как становится понятно из этой книги, значит открыть для себя более трудный и непредсказуемый, но одновременно и более богатый и интересный мир, чем тот, который привычен для носителей «мысли о правоте». «Прокручивая в голове стереотипы, связанные с женским (нежность, эмоциональность, несамостоятельность, безответность и др.) и мужским (сила, агрессия, доминирование, «никогда не плачут» и т. д.), можно только поразиться, насколько эти догмы нас ограничивают».

Участники проекта открыли для себя, что именно чувство заведомой правоты подпитывает ксенофобскую риторику. Очень важно, что Серенко в интернет-комментариях старается оспорить претензии на такую правоту и в среде самих «пикетчиков/пикетчиц»:

«Мне очень больно, когда в комментариях появляется взаимная риторика ненависти. «Вот, я ей/ему все объяснил, а он/она меня не слушает», «всем плевать на мой плакат, мы живем в мире быдла и серой массы», «сам такой, тебя надо лечить» и пр. ДРУЗЬЯ, С ЧЕГО МЫ ВООБЩЕ ВЗЯЛИ, ЧТО ЧЕМ-ТО КРУЧЕ?) ты можешь быть просвещен_а по вопросу гомосексуальности, но при этом проявлять невежество в вопросах эйблизма и т. д. Чек е привиледж, как говорится» [«Check your privilege» — американский Интернет-мем, первоначально возникший из названия статьи феминистки и гендерной исследовательницы Пегги Макинтош 1988 года. Макинтош привела примеры 46 случаев фоновых, «по умолчанию», представлений, которые существуют у белых мужчин, но могут отсутствовать у представителей других групп населения, например: «Меня никогда не просят высказаться от лица всех людей моей расовой группы», или «Я могу быть вполне уверен, что, если я прошу [в каком-нибудь учреждении] поговорить с начальником, я встречу человека той же расовой принадлежности, что и я». В том смысле, в котором говорит Серенко, под «привилегией» понимается не расовый или социальный статус, а самоуверенность сознания, не замечающего «слепых пятен» своего взгляда на мир.].

Собеседники «тихих пикетчиков/пикетчиц» — и это очень хорошо видно из отчетов — часто не знают, как реагировать на их плакаты и беседы с ними. Серенко замечает: «…иногда разговоры с людьми так трудно пересказывать, что мои отчеты больше похожи на некие анализы речи». Такая проходящая в социальных сетях аналитическая работа — почему со мной разговаривали именно так — не менее важная часть «Тихого пикета», чем собственно поездки с плакатами и «коммуникации» [В этой аналитичности — как и в общей «текстоцентричности» и в стремлении к последовательной критике стереотипов обыденного сознания — Серенко тоже оказывается наследницей московского концептуализма.].