Пока они спорили, Фролов размышлял о том, что коробка шоколадных конфет пришлась бы кстати. Получив такой подарок, Танечка отнеслась бы к его просьбам снисходительнее. А там, глядишь, и дело бы пошло на лад. Опыт общения с Егоровым подсказывал Фролову, что ничто так не способствует успеху предприятия, как любезность, вовремя оказанная нужным людям.

Валера и Ебелкин решились и убежали в гастроном, не дожидаясь конца смены. На часах еще и четырех не было. Втайне презирая Валеру за безалаберность, а Ебелкина — за податливость, Фролов зашел в каморку к начальнику и попросил разрешения уйти ровно в четыре. Начальник, дородный мужик, которого все звали просто Петровичем, бормотнул что-то утвердительное, не поднимая головы от бумаг.

Толкучки в трамвае еще не было — обычно час пик начинался в пять, зато на подходе к гастроному людское море сгущалось. Очередь гигантской змеей ползла по улице. Топчась на месте, люди спрашивали, кто куда стоит — оказалось, кроме конфет, в гастрономе выкинули еще и колбасу.

— Гражданочка, вы за кем? — разорался плюгавенький мужичок далеко впереди Фролова. — Голову мне не морочьте, я здесь второй час стою.

Продвигаясь ближе к двери гастронома, Фролов выглядывал вперед. Он встал на цыпочки и вытянул шею, надеясь увидеть прилавки в торговом зале. До прилавков было еще далеко. В обзор попадали только людские головы — лысые и волосатые, русые и рыжие, в кепках и шляпах. Толпа, двигаясь по шажочку, по-пингвиньи покачивалась из стороны в сторону.

Фролова окликнули:

— Владмрпалыч!

Он огляделся.

— Владмрпалыч, это я!

Фролов заметил какое-то шевеление в недрах очереди. Впереди кто-то протискивался сквозь толпу. Еще секунда, и из гастронома вынырнул Юдин — как всегда кудрявый, растрепанный и энергичный. Он налетел на Фролова вихрем и потряс руку с таким воодушевлением, будто на свете не было более захватывающего занятия.

— Вы какими судьбами?

— Я? За конфетами.

— О! И я за конфетами. Идемте вперед, я там очередь занял.

Он снова занырнул в толпу и утянул за собой Фролова. Внутри гастронома толпа была кучнее и гомонила громче. Краснолицая женщина в синем ситцевом платье громко рявкнула на Фролова, но Юдин тут же перебил:

— Он со мной. А я занимал перед вами.

— Ну, знаете, — обиделась женщина.

Фролов встал рядом с Юдиным, маясь одновременно приятным и неловким чувством, что ему сделали одолжение.

— А я и не знал, что вы здесь живете, — сказал Юдин непринужденным тоном. Можно было подумать, что они встретились на дворянском балу, а не в очереди к прилавку.

— Не то чтобы живу. Просто еду с работы.

— А! Вы, значит, с завода? Смотрю, сегодня в очереди столько заводских.

— Да, я сверщик, — сказал Фролов.

— Сварщик? — переспросил Юдин.

— Нет-нет, сверщик. Сверяю план и факт продукции.

И тут же сам удивился: зачем сказал? Какая Юдину разница, сверщик я или рогатый черт? Лишь бы вовремя платил за занятия.

— А, сверщик! Это, наверное, очень интересно, — предположил Юдин.

— Да не особенно. Одни бумажки.

— Ну, не скажите.

Глаза Юдина весело блеснули. Фролов смутился и отвел взгляд, но все же не выдержал и снова взглянул на Юдина. Что-то в этом человеке его притягивало.

— Однажды, — вдохновенно сказал Юдин, — я переводил заводские документы. Англичане привезли какие-то хитрые станки для шлифования, к станкам прилагались инструкции, и никто не мог с ними разобраться. Наш профессор на кафедре подрабатывал переводами и мог бы взяться, но в тот месяц защищались кандидаты, и он заседал в совете. Так что он послал на завод нас, молодых и зеленых лингвистов с четвертого курса. Мы ужасно боялись сплоховать и, разумеется, наломали дров по всем фронтам. Вы вот знали, что англичане помешаны на чае не меньше нашего?

— Неужели?

— Клянусь, хлещут чай как не в себя. Один мой сокурсник называл англичан «наши чаевники». Ну, и еще кое-что добавлял для крепкого словца. Думал, они по-нашему ни бе ни ме, и смело обзывал их, пока не выяснилось, что один англичанин из делегации говорит по-русски. Такой скандал был! Я думал, нас всех попрут из института.

— И что, поперли?

— Нет, ну что вы. Мы загладили недоразумение. И знаете что? Оказалось, что лучший английский чай — это армянский коньяк.

Фролов закашлялся от смеха. Толпа ожила и немного продвинулась вперед. Краснолицая женщина нашла собеседника — прямо за ней стоял мужик в кепке и деятельно возмущался работой магазина.

— Что ж все так медленно! Скоро закрываться будут, а еще столько людей.

— Безобразие, — согласилась краснолицая.

— Хоть бы повесили объявление, за чем стоят, — встряла в разговор старушка в шляпке.

— Говорят, грильяж дают, — сказал мужик.

— А я слышала, что вишню в шоколаде, — возразила краснолицая.

Пока соседи по очереди выясняли, что дают, Фролов продолжал украдкой разглядывать Юдина.

— А вы конфеты берете на праздник? — брякнул он, желая еще что-нибудь спросить.

— А, нет. Это для мамы Розы. Она жутко любит шоколад… А вы?..

— Да так, подарок коллеге.

— Что, старое доброе взяточничество?

— Почему же сразу взяточничество. Хочу отплатить кое-кому за услугу.

— Так это оно и есть. Взяточничество в чистом виде. У нас, знаете, на кафедре висел хороший плакат на эту тему. Что-то в том духе, что взятка разлагает общество.

— А вы, когда англичанам коньяк дарили, разве не разлагали общество?

— Ой, ну бросьте, это ж англичане! У них классовое сознание. Как известно, оно разлагается само.

Тут из подсобки вынырнул заведующий и закричал на весь зал:

— Граждане! Гастроном закрывается через полчаса! Не занимайте очередь.

По толпе пронесся разочарованный стон, сменившийся волной гнева. Мужик в кепке успокаивал краснолицую женщину: «Вы не волнуйтесь, мы успеем». Толпа бурлила и напирала вперед. В какой-то момент Фролова прижало к Юдину; из деликатности он отвернул голову так, чтобы не столкнуться с ним щекой. Перед прилавком места было чуть больше — продавщица рявкала на всех, кто наваливался на витрину, и люди волей-неволей расступались. Юдин отлип от Фролова и схватил две разрешенные коробки грильяжа. Фролов попросил одну, и продавщица удивленно напомнила:

— Можем дать две в одни руки.

— Точно, — спохватился Фролов. — Тогда две.

Вместе с Юдиным они вышли из гастронома и двинулись по дороге через сквер. Дорожка расходилась: Фролову нужно было на трамвайную остановку, а Юдин засобирался домой. Он остановился в нерешительности, сунул конфеты в авоську и пожал Фролову руку.

— Ну, всего доброго. Приятно было увидеться.

Повинуясь порыву, Фролов протянул Юдину одну из своих коробок.

— Вот, возьмите. Это для Розы Эдмундовны.

Юдин округлил глаза.

— Вы чего? Не нужно.

— Нет-нет, берите. Мне все равно нужна только одна коробка.

— А как же ваша жена? Подарите ей вторую.

Что он заладил: жена да жена. Перед глазами у Фролова опять встало бледное лицо Лены; он отмахнулся от этого видения и, сам не понимая, зачем это делает, сердито повторил:

— Возьмите.

После некоторых колебаний Юдин взял коробку и рассеянно поблагодарил:

— Спасибо.

— Не за что. Я пойду.

Когда он уже сделал несколько шагов к остановке, вслед полетел оклик:

— Владмрпалыч! Будете рядом — заходите в гости.

Уже возвращаясь домой, Фролов вспомнил, что ничего не спросил об успехах Вани, не обсудил уроки, не уточнил, когда зайти в следующий раз. Он не то чтобы думал о Юдине, но в груди поселилось непривычное чувство, что случилось что-то важное; чувство свернулось в груди клубком, как кошка, и грело его.

В понедельник Фролов проснулся с ощущением, что неделя будет необыкновенно хорошая. И неделя и вправду оказалась лучше прежней. Танечка получила коробку конфет, оттаяла и пообещала скоро раздобыть списки. Соседи привезли из деревни мясо и по доброте душевной продали пару кило. Из половины мяса Фролов накрутил фарш на пельмени, остаток пошел на суп и рагу, на которых так настаивала Тамара Лаврентьевна. Он озвучил эту мысль Лене: думал подбодрить ее — мол, видишь, живем по заветам твоей матери, пусть порадуется. Лена тускло улыбнулась и отвернулась, не сказав ни слова.

Конец ознакомительного фрагмента