2. Чума

Вереницей мы шли в окружении птицелюдей. На этот раз нам хватило двух стражей спереди и сзади, также один наворачивал круги над нашими головами, точно стервятник над своей добычей.

В редкие моменты я видел, как среди деревьев, в тенях, мелькают большие блестящие глаза, явно наблюдающие за нами. Во мраке листвы казалось жутким не опасное любопытство местных, а скорее то, что этих местных здесь почти нет. Как только нас быстро увели от их небольшого поселения, я заметил от силы с десяток таких взглядов, и то если мне не показалось. В конце концов, это было не первым, за чем я следил.

Позади страж нёс Миру, перекинув её через плечо. Не дай Создательница он ей что-то сделает… Её взгляд всё ещё затуманен, и я отчаянно хотел поймать его, но на каждый неверный шаг тот самый птиц, похожий на гарпию, цокал на нас громко, будто клювом.

В конце концов мы, похоже, добрались до нужного места. Сперва я подумал, что это будет крупная поляна, но нет: это подножие, корни, огромного дерева. Таких я не видел даже в самых смелых снах! Крона была настолько густой, что местные испещрили её рисунками и прорубили дыры, ведущие к внутренним проходам. Я поднял голову и вспомнил: я уже видел это дерево издалека, там, с острова с изваянием. То самое дерево с разноцветными листьями! И один из них был заплетён в волосы Миры.

— Чего встал? — заставил меня очнуться строгий голос. — Держи!

Я обратился взглядом к недовольному птицелюду-лидеру, и тот буквально втолкнул мне в руки тканевый плащ с капюшоном и высоким воротом.

— Для чего это? — коротко спросил я, пока Гили и Захария уже облачались в новую одежду. Страж накинул плащ на Миру, укутав ей лицо.

— Чтобы местным воздухом не дышать. Надевай, или ты хочешь умереть?

Я не стал уточнять: явно птиц не собирался устраивать со мной дискуссий. Лишь укутался в плащ, причём в довольно толстый — в нём сразу стало душно. В свою очередь, наши проводники просто обернули рот и нос тканью. Зачем это всё? Так тяжело дышать…

Как только с переодеванием расправились, мы двинулись дальше. Дороги слегка петляли, возвышаясь над землёй, но и этого вида хватало, чтобы разглядеть…

Птицелюди, тощие, с торчащими рёбрами и костлявыми конечностями, неестественно развёрнутыми в разные стороны. Лысые и облезлые, как гниющие скелеты, они походили больше на мумий или подъеденные туши, нежели на живых существ.

Но они жили, трепыхались, как на морозе. Лёжа прямо на траве, на каких-то тонких одеялах и пледах, они жались друг к другу и покашливали. Целое поле живых мертвецов.

— Это… лихорадка?.. — слегка испуганно спросил я, прижимая ткань поближе ко рту. В Вондерландии так выглядели те, чьи лёгкие заполнились песком и больше не могли дышать.

— Это чума, мальчишка. И не дыши больше нужного, — слегка мягче, чем раньше, ответил мне птиц. — Подхватишь.

Так всё-таки чума — беда Островов Уса… Кошмар наяву. Пустотный ад на земле. Пепелище от битвы, которой никогда не было.

Когда мы прошли сквозь кору большого дерева, я не удержался и взглянул наверх — на спиральные лестницы, примыкающие к стволу. Они были заполнены ровными рядами подстилок, в которые завернулись птицелюди. Над ними хлопотали сородичи, обёрнутые плащами так, что даже различить их силуэты представлялось сложной задачей.

— Иди сюда, — буркнул птиц и, как только я выполнил его приказ, протянул мне когтистую ногу. — Мы не будем проходить по лазарету. Я сам тебя доставлю.

— Хорошо…

Не став задавать лишних вопросов, я позволил незнакомцу прихватить себя за капюшон. Обернувшись, я заметил, как приготовился лететь пленитель Миры. Третий же птиц, крепкий и поджарый, взял сразу Захарию и Гили, которая крепко прижалась к другу, дрожа не меньше больных лихорадкой.

Толчок. Птицелюд грубо дёрнул меня так, что я чуть не перевернулся, но мне не позволили: он явно знал, что делал. Ниже, спустя пару секунд, взлетели и остальные.

Лазарет проносился перед глазами, пока я в ужасе натыкался на фигуры заболевших, не в силах отвести взгляд. Если снаружи лихорадочные хоть как-то двигались, моргали и переговаривались, то эти будто и вовсе не дышали. Зачем их спасать? Они ведь уже покинули этот свет… Но, кажется, лекари знали лучше меня, как отличить живого от мёртвого.

Наконец-то это мучение окончилось: мы оказались на площадке под кроной дерева. Изнутри мы ступили на хрупкую подстилку, и здесь лепестки отнюдь не отдавали той пышностью, что снаружи.

Листья были оборваны. Изнутри дерево оказалось будто полым, оставив лишь пышный флёр бывшего великолепия, очень хорошо смотрящегося издалека. Дерево оказалось таким голым, что от его наготы хотелось то ли возмутиться, то ли отвернуться.

Над нами виднелось лишь одно отверстие, прорезавшее кроны. Я заметил, что с утра похолодало, а небо побледнело.

— Это Прагана Гасай, святое дерево. Оно объединяло нас и хранило всю историю, — вдруг пояснил птицелюд, сосредоточенно поправляя одежду — прихорашиваясь. — Охраняет и сейчас.

— Из его лепестков делают лекарство? — с деловитым видом поинтересовался Захария, потирая подбородок.

— Лекарства нет, — мрачно отрезал птиц. — Есть только то, с чем легче уйти в мир иной.

По спине пробежался холодок. Захария не сменил безразличного выражения лица. Порой я удивляюсь, как ему удаётся оставаться таким холодным и отрешённым.

— Проводник, значит?.. — проговорил птицелюд. — Тебя буду называть Практик, — кивнул он Захарии.

— Что ж, подходящее имя, — кивнул тот в ответ, даже не отстаивая право выбрать себе псевдоним.

— А это кто? — не самым вежливым тоном спросил незнакомец, смотря на звериц.

— Гили, м-меня зовут Гили! — протараторила она, неловко перепрыгивая с одного копыта на другое.

— Будешь Скакуньей.

Гили открыла было рот, но птиц так на неё посмотрел, что она тут же смолкла. Он обратился к Мире. Я заметил, что та начала приходить в сознание, и собирался броситься к ней, но птицелюд меня остановил:

— Стой. Мы о ней позаботимся.

Как позаботятся?! Страх постепенно сменился искрами гнева. Но я выстоял, когда удерживавший Миру птиц, укутав её, уложил её между ветвей.

— Великая княжна Мира, — нехотя ответил я. — Из Берского Царства.

— Вот оно что… — пробормотал птиц, ехидно ухмыльнувшись. — Княжна, значит. У неё очень интересные предки, не находите?

— Что? Вы о чём? — недоумённо спросил я.

— Да так, давняя история, — отмахнулся он. — Меня можете звать Муракара, я из племени Воронов.

Что ж, и впрямь: его глубоко-чёрное оперение выдавало его племя.

— А там, на Верхних Островах, тоже есть больные? — что-то предвидя, спросил Захария.

— На Ахасе? Точно нет. Там находится свита Спящей… бывшая свита, — поправил себя Муракара. — Сейчас сам увидишь.

Ворон вскинул голову и отошёл в сторону, также отводя меня от отверстия в потолке. Тем временем тот редкий свет Игниса, что озарял Острова Уса, скрылся за пышной фигурой. Она спускалась к нам, раскинув крылья и почти паря ими. Я загляделся, поражаясь зрелищу. Было в этом что-то… божественное.

— Приветствую, Посланник, — поклонился новоприбывшему Муракара и подтолкнул меня, чтобы я сделал то же самое. Остальные повторили за нами. — Мы привели тех самых некрылатых, свидетелей смерти Спящей.

Наконец тень перестала скрывать фигуру птицелюда. Тот оказался пышным, но не таким, как Карунава. Он больше походил на грушу, и его перья окрасились в белый вперемешку с коричневым. Он взглянул на нас маленькими круглыми глазами.

— И я приветствую тебя, — поклонился Посланник, но далеко не так низко, как Ворон. — Сообщаю, что некрылатые оказались правы: мы обнаружили Спящую мёртвой на могиле Нидахасая. Вскоре мы переместим её и похороним…

— Нет! — вдруг вскрикнул я.

Воцарилось молчание. Посланник вскинул брови так, что казалось, они сейчас окажутся у него на затылке.

— О-она… сказала, что хотела бы остаться там, — уже тише сказал я, стараясь не бормотать: момент казался слишком важным, чтобы сдаваться. — Рядом с любимым.

Муракара быстро распушился, будто вот-вот на меня набросится, однако взмахом крыла Посланник его остановил, качая головой.

— Как иронично, что об этом нам сообщаешь ты — не-крылатый, — печально усмехнулся он. — Но это объясняет, почему она именно там. И её воля вполне очевидна.

Муракара вновь взглянул на меня, на этот раз с лёгким недоумением морща брови. Но ничего более, никакой злобы.

— Благодарю, Муракара, что смог побороть гордыню и привести некрылатых сюда, не убив их на месте.

— Я могу быть жесток, но я не дурак, Посланник, — едва не процедил сквозь зубы тот. — Лучше взлетите на Ахасе и сообщите об этом…

— Посланник… почему ты так тяжело дышишь? Всё в порядке?

Я заглянул за спину птицелюду и замер: Мира проснулась. Едва она открыла глаза, как приподнялась и уставилась на Посланника, слегка склонив голову и повернув в его сторону ухо. А ведь она не слышала о чуме…

Глаза Посланника расширились, из маленьких кругляш-ков они превратились в настоящие блюдца. Голова его повернулась точно в обратную сторону, и так не мог поворачивать голову никто, кого я знал. Уж не знаю, как он взглянул на Миру, но от него веяло злобой.