Давид Фонкинос

Шарлотта

Тому, кто при жизни не стремится покончить с жизнью, нужна хотя бы одна рука, чтобы отвести от себя отчаяние, внушаемое ему неотвратимой судьбой.

Кафка. Дневники, 19 октября 1921 г.

На этот роман меня вдохновила жизнь Шарлотты Саломон.

Юной немки, убитой в возрасте двадцати шести лет, когда она была беременна.

Моим основным источником стала ее автобиографическая книга «Жизнь? Или Театр?».

Часть первая

1

Шарлотта научилась читать свое имя на могильной плите.

То есть она не первая Шарлотта в семье, —

Первая — тетка, сестра ее матери.

Сестры были очень дружны, вплоть до ноябрьской ночи

тринадцатого года.

Франциска с Шарлоттой вместе пели и танцевали, вместе смеялись,

И в этом не было ничего вульгарного.

В их лучезарной живости таилась доля стыдливости.

Может быть, так повлияла на них личность отца,

Сухого педанта, любителя древностей и искусства.

В его глазах, интереса были достойны одни лишь седые руины.

Их мать отличалась более мягким нравом,

Но в нем затаилась глубокая скорбь:

Ее жизнь была сплошной чередой трагедий.

Позже мы скажем о них.

Пока же вернемся к Шарлотте,

К первой Шарлотте — Шарлотте прекрасной,

С длинными волосами, темными, как ее обещанья.

Все началось с замедления.

Она постепенно все делала дольше — ела, ходила, читала.

Что-то замедлилось в ней,

Словно ее отравила неодолимая меланхолия,

Роковая болезнь, от которой нет избавленья.

Счастье стало далеким, недостижимым, как остров,

оставшийся в прошлом.

Никто не подметил в Шарлотте начала распада.

Со стороны это было почти незаметно.

Если сравнить двух сестер,

Старшая просто была улыбчивей, чем другая,

Разве что эта, другая, все чаще уходила в раздумья.

А ею тем временем завладевала ночь —

Ночь, которой нужно дождаться, которая станет последней.

И вот наступил холодный ноябрьский вечер.

Весь дом безмятежно спал. А Шарлотта встала с постели,

Собрала какие-то вещи, словно в дорогу.

Город недвижно застыл, съежившись в ранней зиме.

Девушке только исполнилось восемнадцать.

Она торопливо пошла к намеченной цели.

Мост.

Мост, который она обожала,

Тайный приют ее мрака,

Станет последним мостом — Шарлотта давно это знала.

В черной безлюдной ночи

Она не колеблясь бросилась вниз,

В омут воды ледяной, превратив свою гибель в мученье.

Тело нашли поутру на речном берегу,

Посиневшее тело.

Родителей и сестру разбудила страшная весть.

Отец замкнулся в скорбном молчании,

Сестра безутешно плакала,

Мать исходила воплями горя.

Назавтра в газетах рассказали о девушке,

По неизвестной причине покончившей с жизнью.

Вот это ужасней всего:

Не просто жестокость — двойная жестокость.

Как же такое случилось?

Для старшей сестры эта смерть — оскорбление дружбы,

Но главное — чувство вины.

Она ничего не заметила, не поняла этой странной медлительности

И теперь укоряла себя в бессердечии.

2

Ни мать, ни отец, ни сестра не пришли на похороны.

Убитые горем, родители прятались от посторонних.

Их тоже, как и сестру, верно, мучил беспомощный стыд,

И любопытные взгляды им были невыносимы.

Так прошло несколько месяцев

В затворничестве, в нежелании выйти на люди —

Долгий период молчанья.

Ибо заговорить означало вспомнить Шарлотту.

Она бы незримо стояла за каждым сказанным словом,

И лишь молчание помогало жить дальше тем, кто остался в живых.

Но однажды Франциска села к роялю, коснулась пальцами клавиш,

Стала наигрывать мелодию и напевать вполголоса.

К ней подошли родители,

Невольно согретые этим лучиком жизни.

Страна вступила в войну. Быть может, так оно лучше:

Хаос — весьма подходящий фон для горя этой семьи.

Это первый всемирный конфликт.

Сараево вмиг разрушило все империи прошлого.

Людей миллионами гнали на верную смерть.

В длинных траншеях, изранивших землю, вершились судьбы мира.

А Франциска задумала стать сестрой милосердия,

Выхаживать раненых и больных, вытаскивать их с того света.

Главное, чувствовать, что приносишь пользу.

А сейчас ее постоянно мучила собственная ненужность.

Мать ужаснуло решение дочери,

В семье начались пререкания, ссоры.

Идет мировая война, а тут разразилась семейная битва.

Однако Франциска поставила на своем.

Уехала на фронт и сразу же попала на передовую.

Люди считали Франциску отважной,

А девушку попросту уже не страшила смерть.

В самой гуще сражений она повстречала Альберта.

Альберт Саломон — военный хирург,

Молодой, очень рослый и энергичный.

Кажется, даже стоя на месте, он все время куда-то спешил.

Альберт возглавлял полевой лазарет

Здесь, на фронте, во Франции.

Его родители умерли, медицина заменила семью.

Он поглощен своей миссией, остальное ему безразлично,

И женщины в том числе.

Так, он едва заметил новую медсестру,

Тогда как она непрестанно посылала ему улыбки.

К счастью, в ход этой истории вмешалась случайность.

В самый разгар операции Альберт внезапно чихнул.

Из носу потекло, срочно нужен платок,

Но в эту минуту хирург копался в кишках раненого солдата.

Франциска, достав платок, вытерла Альберту нос,

Вот тут он ее и увидел.

Прошел целый год, и Альберт наконец-то, взяв себя в руки,

В бесстрашные руки хирурга,

Явился с визитом к родителям своей нареченной.

Те приняли гостя так холодно, что он просто оторопел.

Зачем он пожаловал?

Ах да… просить руки… их дочери…

Просить чего? — сердито буркнул отец.

Чтобы этот тощий верзила ходил у него в зятьях?

Да разве же он достоин высокородной фройляйн Грюнвальд?!

Однако Франциска упорствовала,

Говоря, что безумно в него влюблена.

Трудно проверить, правда ли это,

Но она была не из тех, кто действует по капризу.

После смерти сестры жизнь свелась для нее к главным ценностям.

И в конечном счете родители уступили.

Заставили себя уступить, изголодавшись по радости,

По музыке и улыбкам.

Больше того, даже начали покупать цветы.

В их гостиной давно уже не было ярких красок,

А цветочные лепестки — символ возврата к жизни.

Впрочем, на свадьбе они сидели с похоронным видом.

3

С первых же дней Франциска осталась в доме одна.

Так почему же брак называют жизнью вдвоем?

Муж снова уехал на фронт,

Война затянулась и кажется вечной,

Нескончаемой бойней в траншеях.

Ох, только бы он уцелел!

Франциска боялась остаться вдовой,

Она ведь и так…

А собственно, как называют ту, что лишилась сестры?

Похоже, этого слова никто еще не придумал.

Порой словари стыдливо молчат,

Словно страшатся горя.

Юная новобрачная бродила по огромной квартире

На втором этаже доходного дома

В Шарлоттенбурге — квартале Шарлотты.

Это дом № 15 по Виландштрассе, близ Савиньиплац.

Я часто гулял в тех местах

И влюбился в них еще до того, как узнал о Шарлотте.

В 2004 году я задумал роман под названием «Савиньиплац».

Это слово рождало во мне какие-то странные чувства,

Волновало меня — сам не знаю, чем именно.

Через квартиру тянулся длинный коридор,

Чем-то напоминавший Франциске родительский дом.

Она часто присаживалась там и читала,

Но сегодня почти сразу захлопнула книгу.

Борясь с дурнотой, кинулась в ванную,

Плеснула в лицо холодной водой

И тут поняла, что с ней происходит.

Альберт оперировал раненого, как вдруг принесли письмо.

Санитар перепугался, увидев, как побледнел хирург.

Моя жена беременна, выдохнул тот наконец.

Теперь Альберт стал куда чаще наведываться в Берлин,

Но остальное время Франциска проводила дома одна,

со своим животом.

Гуляла по коридору, беседуя с будущим чадом, —

Так ей было легче коротать одиночество.

Роды пришлись на 16 апреля 1917 года:

Вот он — день появления нашей героини.

Но пока что она лишь младенец, плачущий без умолку,

Словно он недоволен своим появленьем на свет.

Франциска решила назвать дочь Шарлоттой,

в память погибшей сестры,

Но Альберт восстал: девочка не должна носить имя покойной,

И тем более имя самоубийцы!

Франциска спорила, плакала и сердилась:

Ей казалось, сестра возродится в ребенке.

Альберт заклинал жену быть благоразумной.

Увы, он знал, что она далеко не благоразумна,

Но любил в ней даже это невинное сумасбродство,

Эту способность всегда быть разной —

То смиренной, то своенравной, то робкой, а то жизнерадостной.

Он понял, что спорить с ней бесполезно,

Да и кому приятны домашние войны во время войны?

И девочку нарекли Шарлоттой.