— Не говори такие слова, — сказала Лайли. — Леди не говорят таких слов, как «чер…».

Миссис Маклахлан закрыла рукой рот ребенка и вздохнула. Подняв голову, она не смогла удержать слез при виде трех маленьких фигурок — это осиротевшие дети Титуса бежали по кладбищу вслед за своей матерью, Мерседес Стрега-Борджиа. Очаровательная вдова Титуса, решительно шагая прямо по траве, приближалась к склепу, вся в жемчугах и летящих мехах. От нее веяло агрессией и истерикой поровну.

Вдова обняла сыновей и с вызовом поглядела на собравшихся. Глаза Мерседес были подозрительно сухи. Более того, похоже, в данную минуту ее волновали вопросы скорее материального, нежели духовного порядка. Во всяком случае, так следовало из ее слов.

— …если вы, стервятницы, думаете, что увидите хоть пенни из имущества моего мужа, то глубоко ошибаетесь. — И в подтверждение своих слов Мерседес энергично погрозила унизанным бриллиантами пальцем.

— О, пожжжалуйсста, — прошипела Дэмп. — Едва ли сейчас уместно говорить о деньгах Титуса.

Синьор и синьора Стрега-Борджиа молчали. Лица этих людей, погруженных в траур, свидетельствовали о том, что они глубоко переживают невосполнимую утрату. Здесь, на унылом шотландском кладбище, родители провожали в последний путь единственного сына. Закутанная в черную органзу, синьора Стрега-Борджиа судорожно сжимала руку мужа. Лайли и Роза, смутно сознавая, что сегодня не Самый Счастливый День, принялись плакать.

Серый дождик начал моросить в тот самый момент, когда из гробницы появился самый маленький член клана. Тарантелла, экстраординарная паучиха, помедлив на каменной ступеньке, достала из какой-то потайной части своей анатомии микроскопическую губную помаду и обвела все семейство испепеляющим взглядом.

— Ну же, — сказала она. — Приободритесь. Это еще не конец света… — Она умолкла, накрасила губы и помахала парой ног в направлении свинцового неба. — Да, я понимаю, идет, дождь, и это довольно мерзко, но что касается его… — она быстро сбежала по ступенькам, взобралась по ноге одного из могильщиков и прыгнула на крышку Титусова гроба, — то он не останется в одиночестве. Там, в склепе, его поджидают пять с лишним сотен моих детей, они позаботятся о том, чтобы ему было уютно… — И Тарантелла указала мохнатой ногой на склеп, весь интерьер которого казался живым от множества смешливых паучков, раскачивающихся на паутине.

— Но, но… — выдохнула Пандора. — Титус ненавидел…

Изображение на экране застыло, сотни паучков зависли в воздухе, лицо Пандоры осталось увековеченным с открытым ртом, а динамик лэптопа продолжал бубнить, словно заезженная пластинка: «…ненавидел, ненавидел, ненавидел…» Это настойчивое повторение, казалось, лишало слово всякого смысла, так что когда Титус и Пандора одновременно встали и вышли из картографической комнаты, в ушах их звучало: «…предвидел, предвидел, предвидел».

ПОГОДНЫЕ УСЛОВИЯ

Синьора Стрега-Борджиа выключила воду и завернулась в полотенце. Стерев пар, сконденсировавшийся на зеркале, она критически оглядела свое отражение и, взяв расческу, начала ритуал подготовки к встрече с утром. Когда синьора Бачи почти оделась, ее скрутил настолько сильный приступ тошноты, что она едва успела наклониться над раковиной.

— О господи, — прошептала она, открывая холодную воду и распахивая окно в ванной, чтобы выветрился кислый запах рвоты. — Господи, господи, господи…

«Лучано прав, — подумала она, — хранение помета грызунов в банке из-под кофе было полным идиотизмом, жутким нарушением санитарных норм и, возможно, именно это является причиной недомогания». Немного придя в себя, она натянула через голову черное льняное платье и сунула ноги в розовые, как фуксия, шлепанцы. Идя по коридору к лестнице, она задумалась, а стоит ли сегодня завтракать, принимая во внимание плачевное состояние желудка. Когда она спускалась по главной лестнице, до нее донесся слабый аромат жареного бекона, и синьора Стрега-Борджиа лихорадочно прикрыла ладонью рот.

Надеясь спокойно перемолвиться словечком с синьорой Стрега-Борджиа и выразить свою глубокую озабоченность по поводу странного отношения Фьяммы д’Инфер к Дэмп, миссис Маклахлан приоткрыла дверь кухни и стала прислушиваться к отчетливому перестуку шлепанцев своей хозяйки, спускавшейся по лестнице. Вдруг стало тихо. Выглянув в коридор, она увидела, что хозяйка стоит посреди лестницы, судорожно вцепившись в перила. Няня озадаченно наблюдала, как синьора Стрега-Борджиа осторожно спустилась на первый этаж, а затем со всей возможной скоростью, которую позволяли развить шлепанцы, пулей вылетела из парадной двери на крыльцо, где ее и вырвало прямо на каменного грифона, украшавшего лестницу.

— О боже, — пробормотала синьора Стрега-Борджиа, прислонившись к каменной колонне. Сквозь дурноту она смутно различила привычный звук двигателя семейной машины, а посмотрев поверх заляпанной статуи, увидела, как ее муж выезжает на дорожку из розового кварца, машет ей рукой и неслышно что-то кричит. Еще один приступ тошноты заставил ее вновь переключить внимание на каменного грифона, и когда синьора Бачи в следующий раз открыла глаза, то увидела склонившегося над ней в тревоге Лучано.

— Cara mia, — бормотал он, бережно обнимая ее за плечи и извлекая из кармана чистый льняной платок. — Тебе нездоровится, — констатировал он, что было излишне, поскольку синьора Стрега-Борджиа вновь склонилась над грифоном и явила миру избыточное свидетельство того, что в словах мужа заключалась истинная правда. На крыльце появилась миссис Маклахлан в сопровождении Дэмп и Нестора, державшихся за ее юбку.

— Ох, бедняжечка. — Няня успокаивающе поцокала языком и погладила хозяйку по спине. — Пойдемте-ка домой, я приготовлю вам чашечку мятного чая, чтобы успокоить желудок. — Она была так озабочена состоянием захворавшей хозяйки, что не заметила, как Дэмп вытянула из стойки большой зонт и начала целенаправленно размахивать им. Только когда синьор Стрега-Борджиа подхватил супругу на руки и понес ее в дом, миссис Маклахлан обратила внимание на Дэмп — как раз вовремя, чтобы увидеть, как девочка машет зонтиком в направлении кладовки, где хранилась старая обувь.

— НЕТ! ДЭМП! СТОЙ…

Раздался треск, за которым последовал легкоузнаваемый звук бьющегося стекла. Няня застонала и заглянула в кладовку. Там, где секунду назад высилась коллекция старинных резиновых сапог, садовых ботинок, ржавеющих коньков, грязных футбольных бутс, теннисных туфель, рваных тапок, церемониальных сапог на высоких каблуках и доживающих свой век походных ботинок, теперь поблескивали ряды хрустальных башмачков всех размеров, от детских до взрослых. Битое стекло усыпало пол там, где гора обуви обрушилась, подчиняясь законам гравитации.

Плотно закрыв дверь кладовки, миссис Маклахлан забрала у Дэмп злополучный зонт и поцокала языком.

— Это моя вина, дорогая. Мне не следовало оставлять тебя без присмотра. Больше никаких зонтиков и палок…

Подхватив Дэмп на руки и окликнув Нестора, она направилась на кухню, чтобы приготовить синьоре Стрега-Борджиа мятный чай.

В другой кладовой крысы Мультитьюдина и Терминусочка решали, как можно помочь Тарантелле, недавно потерявшей конечность. Паучиха лежала между ними на безупречно чистом полотенце, закрыв глаза и не подавая признаков жизни, а склонившиеся над ней крысы обсуждали ее состояние.

— Ты раздобыла паутину? — Терминусочка подняла глаза от старинного экземпляра «Аллопатии для паукообразных», открытого на разделе «Рассуждение о природе ампутации и водолечении».

— Щас, — пробурчала Мультитьюдина, погружая передние лапы в чашку украденной жидкости для мытья посуды. Ее конечности стали зелеными и скользкими. Слегка поморщившись, крыса начала тереть лапы о ворс зубной щетки (тоже украденной).

— Что, черт возьми, ты делаешь? — Терминусочка выглянула из-за края книги и чихнула от тысяч мельчайших мыльных пузырей, полетевших по кладовой.

— Мою лапы, — закашлялась Мультитьюдина, ее голова скрылась в облачке пены. — Я буду хирургом, а ты можешь стать анестезиологом…

Терминусочка вернулась к своим изысканиям, перескочив от «Ампутации» к «Анестезии», что потребовало от нее определенных усилий, поскольку страницы оказались склеенными высохшей кровью. Несколько минут спустя она в тревоге взирала на Мультитьюдину, которая в одной лапе держала зажженную спичку, а в другой — гигантскую иглу. Вокруг Тарантеллы плясали дьявольские тени.

— А теперь-то ты что делаешь?! — взвизгнула Терминусочка.

— Один из первых принципов хирургии, — пробурчала Мультитьюдина, сосредоточенно прищуриваясь, — заключается в том, что все должно быть чистым до скрипа. Я стерилизую иглу на огне…

— Ну что ж, тогда я сгоняю в подвал за обезболивающим, — сказала Терминусочка. — Постарайся не сжечь дом до того, как я вернусь…

Через полчаса Тарантелла пришла в себя и обнаружила, что умерла, но попала не прямо на небеса, как рассчитывала, а в какое-то темное кошмарное место. В свете оплывшей свечи она разглядела двух склонившихся над ней крыс, одна из которых держала в лапе огромную иглу с длинной розовой нитью, свисающей из ушка, а другая предлагала паучихе выпить что-то из наперстка.