Дебора Леви

Заплыв домой

Сэйди и Лейле,

столь дорогим мне — навсегда

По утрам в каждой семье мужчины, женщины и дети, если у них не находится других дел, рассказывают друг другу свои сны. Мы все пребываем во власти сна, и наш долг перед собой — распространить эту власть и на мир бодрствующих.

«Сюрреалистическая революция», № 1, декабрь 1924.

Приморские Альпы, Франция

Июль 1994

На горной дороге. В полночь

Когда Китти Финч убрала руку с руля и сказала, что любит его, он уже не понимал, что происходит: она ему угрожает или просто поддерживает разговор. Когда она горбилась над рулем, шелковое платье сползало с плеч. На дорогу выскочил кролик, машина вильнула. Он услышал свой голос словно издалека:

— Почему бы тебе не поехать в Пакистан? Ты же хотела увидеть тамошние маковые поля.

— Да, — сказала она.

Он чувствовал запах бензина. Ее руки, парившие над рулем, напоминали чаек, которых они считали из окна номера в отеле «Негреско» два часа назад.

Она попросила его открыть окно у пассажирского сиденья, чтобы ей было слышно, как в лесу перекликаются насекомые. Он опустил стекло и очень ласково попросил ее смотреть на дорогу.

— Да, — повторила она, все-таки сосредоточившись на шоссе.

Потом она сказала, что на Лазурном Берегу ночи всегда «нежные». А дни жесткие и пахнут деньгами.

Он высунул голову в окно, и холодный горный воздух обжег его губы. Когда-то в этом лесу, что теперь стал дорогой, жили древние люди. Они знали прошлое, обитавшее в камнях и деревьях. Они знали, что их желания сводят с ума, смущают, придают им загадочности и все портят.

Близость с Китти Финч была для него наслаждением и болью, потрясением, экспериментом, но прежде всего — ошибкой. Он опять попросил ее ехать помедленнее и доставить его домой в целости и сохранности. Домой, где его ждали жена и дочка.

— Да, — сказала она. — Жизнь стоит того, чтобы жить, лишь потому, что мы надеемся, что когда-нибудь все наладится и мы вернемся домой целыми и невредимыми.

Суббота

Дикий зверь

Бассейн на территории туристической виллы больше напоминал пруд, чем томные голубые бассейны из рекламных буклетов. Пруд в форме прямоугольника, вырезанный из камня семейством итальянских каменотесов, поселившихся в Антибе. Тело плавало на глубокой стороне бассейна, где в густой тени сосен вода всегда оставалась прохладной.

— Там медведь?

Джо Джейкобс вяло махнул рукой в сторону бассейна. Он чувствовал, как солнце печет сквозь рубашку, которую его личный портной-индус сшил из отреза натурального шелка. Спина горела. На июльской жаре плавился даже асфальт на дорогах.

Его дочь Нина Джейкобс четырнадцати лет от роду стояла на краю бассейна в новом раздельном купальнике с вишнями и с тревогой поглядывала на мать. Изабель Джейкобс снимала джинсы, словно собиралась нырнуть. Краем глаза Нина видела, как Лора и Митчелл, давние друзья Джейкобсов, отдыхавшие с ними на вилле, отставили чашки с чаем и подошли к каменным ступенькам на мелкой стороне. Лора, стройная великанша ростом в шесть футов и три дюйма, сбросила босоножки и вошла в воду по колено. Старый желтый надувной матрас ударился о мшистый бортик, раскидав пчел, плававших в воде на разной стадии умирания.

— Что там, Изабель?

С того места, где стояла Нина, было видно, что это женщина. Голая женщина плавает под водой. Ее руки раскинуты, как лучи морской звезды, длинные волосы колышутся, словно водоросли.

— Йозеф считает, что это медведь, — ответила Изабель Джейкобс бесстрастным голосом военного корреспондента.

— Если это медведь, я его подстрелю.

Митчелл буквально на днях приобрел два антикварных персидских ружья на блошином рынке в Ницце и только и думал, кого бы подстрелить.

Вчера они все обсуждали газетную статью о девяносточетырехкилограммовой медведице, спустившейся с гор близ Лос-Анджелеса и искупавшейся в бассейне одного голливудского актера. По данным лос-анджелесской Службы охраны животных, медведица была в течке. Актер вызвал спасателей. В животное выстрелили из ружья с транквилизатором и выпустили на волю в ближайших горах. Джо Джейкобс принялся рассуждать вслух, каково было зверюге плестись домой под дозой транквилизатора. Добралась ли она до дома? Может быть, она стала забывчивой и рассеянной? Не кружилась ли у нее голова, не начались ли галлюцинации? Возможно, из-за барбитуратов, содержащихся в шприце так называемого химического захвата, у медведицы тряслись лапы? Или транквилизатор помог ей справиться с затянувшимся стрессом, успокоил ее взбаламученный разум, и теперь она будет ходить по лесам и клянчить у егерей мелкую добычу, накачанную барбитуратовым сиропом? Джо замолчал только тогда, когда Митчелл наступил ему на ногу. Митчелл знал, что заставить паскуду-поэта (для читателей — ДГД, для всех остальных, кроме жены, — Джо) заткнуться очень и очень непросто.

Нина наблюдала, как ее мать нырнула в мутно-зеленую воду и подплыла к женщине. Наверное, маме было не привыкать извлекать из воды распухшие тела. Когда в эфир выходили ее репортажи, рейтинги новостных программ всегда поднимались. Мама исчезала в Северной Ирландии, Ливане или Кувейте, а потом возвращалась домой как ни в чем не бывало, словно выходила за молоком в магазин за углом. Рука Изабель Джейкобс уже потянулась к лодыжке женщины, плававшей под водой в их бассейне. Резкий яростный всплеск испугал Нину. Она подбежала к отцу. Он схватил за обгоревшее на солнце плечо, и она громко вскрикнула. Когда из воды вынырнула голова, шумно хватая ртом воздух, на один жуткий миг Нине показалось, что эта голова ревет, как медведь.

Женщина с мокрыми волосами до пояса выбралась из бассейна и побежала к пластиковым шезлонгам. Совсем молодая, лет двадцати, может, чуть больше, но сложно было сказать наверняка, потому что она металась, как сумасшедшая, от одного шезлонга к другому в поисках платья. Платье упало на землю, но никто не подсказал: все таращились на ее голое тело. На лютой жаре у Нины кружилась голова. Она задыхалась от горько-сладкого аромата лаванды, сгущавшегося в неподвижном воздухе. Хриплое дыхание странной женщины сливалось с жужжанием пчел в поникших цветах. Нина подумала, что, наверное, у нее солнечный удар. Казалось, она сейчас грохнется в обморок. Сквозь застилавшую глаза пелену она разглядела, что грудь у женщины на удивление пышная и большая для такой хрупкой фигуры. Кости таза выпирали из-под кожи, и поэтому казалось, что длинные ноги незнакомки держатся на шарнирах, как у куклы. Единственное, что представлялось реальным в этой «кукольной» женщине, — треугольник золотистых волос между ног, блестевших на солнце. При виде их Нина сгорбилась и скрестила руки на груди, чтобы ее собственное тело сделалось как можно меньше, а лучше бы и вовсе исчезло.

— Вот ваше платье.

Джо Джейкобс указал пальцем на кучку смятого синего хлопка под одним из шезлонгов. Они все так долго таращились на нее, что это было уже неприлично. Женщина схватила платье и быстро надела через голову.

— Спасибо. Кстати, меня зовут Китти Финч.

На самом деле она сказала: «Меня зовут Кы-Кы-Кы», — и заикалась, наверное, минуты три, пока не дошла до «Китти Финч». Все с нетерпением ждали, когда она договорит.

Нина вдруг поняла, что ее мама по-прежнему сидит в бассейне. Когда она все-таки выбралась из воды, ее мокрый купальник был облеплен серебристыми сосновыми иглами.

— Меня зовут Изабель. Мой муж думал, что вы медведь.

Джо Джейкобс скривил губы, чтобы не рассмеяться.

— Ничего я такого не думал.

Глаза Китти Финч были серыми, как тонированные стекла «мерседеса», взятого Митчеллом в прокате и теперь припаркованного перед виллой.

— Надеюсь, вы не сердитесь, что я искупалась в бассейне. Я только приехала, а сегодня так жарко. Случилась накладка со сроком аренды.

— Какая накладка? — Лора смотрела на молодую женщину с такой неприязнью, словно та вручила ей штрафной талон за парковку в неположенном месте.

— Ну, я думала, что буду жить здесь две недели начиная с этой субботы. Но здешний смотритель…

— Если можно назвать смотрителем этого вечно укуренного лентяя Юргена, — скривился Митчелл. Произнося это имя, он аж вспотел от отвращения.

— Да. Юрген говорит, я перепутала даты и теперь мне придется распотрошить депозит. Я потеряю проценты.

Юрген, хиппи из Германии, вечно все путал и никогда ничего не знал наверняка. Он называл себя «дитя природы» и не расставался с «Сиддхартхой» Германа Гессе.

Митчелл воздел вверх указательный палец:

— Есть вещи страшнее, чем потеря процентов по депозиту. Мы собирались вас усыпить и оттащить в горы.

Китти Финч подняла левую ногу и медленно вытащила занозу из пятки. Она посмотрела на Нину, которая все еще пряталась за спиной у отца, и улыбнулась:

— Красивый купальник. — У Китти были кривые передние зубы, наезжавшие друг на друга. Ее волосы, высыхая, закручивались медно-рыжими кудрями. — Как тебя зовут?