Он идет на кухню и пялится в холодильник. Сентябрь открывает дверь ванной. Мы его не брали, говорит она громко, заглушая недовольное ворчание настройщика. Не брали, блин.

Красота, говорит он и смотрит на нас, засунув руки в карманы брюк и выставив вперед подбородок. Просто красота. Ну же. Завязывайте. Интернет вам нужен или как?

Интернет вам нужен или как, говорит Сентябрь. Она подтянулась, пальцы изогнуты точно когти, губы гадко кривятся.

Хватит уже, говорит он.

Хватит уже, говорит Сентябрь.

Он моргает на меня, прося о помощи. Я молчу. Он не понимает. Что он хочет, чтобы я сказала?

Я закончу за десять минут, если дадите. И пойду своей дорогой.

Пойду своей дорогой, говорит Сентябрь.

Боже.

Боже.

Я не могу уйти, пока не сделаю, говорит он и разводит руками.

Сделаю, говорит Сентябрь. Она широко щерится. Меня начинает мутить. Настройщик больше ничего не говорит. Он разводит и сводит руки, словно собираясь что-то сказать, но не говорит. Молчание слишком затягивается. Сентябрь опять уходит в ванную. Я пожимаю плечами, пытаясь извиниться, чтобы Сентябрь этого не видела. Он выходит из дома, и я слышу, как он открывает свой фургончик. Ищет, думаю я, другой кабель.

Сентябрь сидит в пустой ванне, свесив руки по сторонам и закинув голову. Глаза у нее открыты, но зрачков не видно, одни белки.

Зачем ты это сделала? Говорю я.

А что? Говорит она.

Слышно, как настройщик вернулся и ходит по комнате. Я влезаю в пустую ванну, рядом с Сентябрь. Мы слушаем звуки дома и настройщика, проводящего Интернет. Сентябрь иногда шевелится или садится ровнее и осматривается, и я думаю, что она собирается выйти в комнату и снова взяться за него, загнать его в угол, как уже делала раньше. Но она остается в ванне, поигрывая цепочкой с пробкой, улыбаясь мне изредка, словно намекая на общую шутку, и через некоторое время — довольно скоро — мы слышим звук отъезжающего фургончика.

Мне он не понравился, говорит Сентябрь. Не раздувай из мухи слона. Она выскакивает из ванны и идет в гостиную, напевая.

Наконец-то есть вай-фай, и — несмотря на все случившееся — Сентябрь издает радостный грай. Она открывает сразу пять вкладок, и мы слушаем альбом Дарси Льюис и прочесываем на гугл-картах этот район, пытаясь вспомнить, за сколько мы добирались до пляжа, когда были здесь в прошлый раз. Есть маршрут через поле и вниз по склону, прямо к морю.

Думаешь, мы тут будем ходить в школу? Говорю я. Мы лежим голова к голове на ковре и шарим по ворсу, выискивая крошки. У Сентябрь голова костлявая, как у динозавра, а волосы пахнут грязью и дымом. Мы оставили тему с настройщиком, больше мы не будем говорить об этом, потому что Сентябрь не хочет.

Я так не думаю.

А у нас не будет неприятностей?

С кем?

На это я не знаю, что сказать. Мы столько смотрим телевизор, что у меня зудят глаза и начинает болеть голова. Сентябрь массирует мне череп, так сильно, что немного неприятно. Одновременно мы смотрим ноутбук, и голова от этого болит еще сильней. У нас есть страницы на паре сайтов, но фото не наши, из Интернета. Часто мы притворяемся женщинами, хотя мы не женщины, и пишем мужчинам постарше, или они пишут нам; мы закрываем рот ладонями, чтобы мама не слышала, как мы смеемся, читая их словечки, глядя на фотки, что они присылают. Под конец дня мы разоблачаемся, словно фокусницы. Сентябрь говорит, мы малолетки или мы работаем в полиции под прикрытием. Мужчины удаляют свои аккаунты или пишут нам ужасные вещи, и Сентябрь просто обожает это. Она пишет им в ответ такие же гадости, а то и похуже. Она всегда заходит слишком далеко, а я должна притворяться, что смотрю, когда на самом деле думаю о другом. Нам нравится читать Реддит о телепередачах и фильмах, обсуждения героев и сюжетов. Нравится «Википедия», этот склад бесконечных знаний, разбухающий от фактов, ошибок и лжи, скрытых внутри правды. Прошлым летом мы помешались на компьютерных вирусах — извивающихся, гибких созданиях, разрастающихся или расползающихся постепенно, незаметно, месяцами и годами. Ходят слухи среди знающих инсайдеров о новом фильме Январь Харгрейв, и мы читаем их снова и снова, комментируем пару сообщений, прося больше информации.

Выйдем погулять?

Приятно быть весь день дома, говорит Сентябрь и потягивается так, что щелкают костяшки в запястьях. От нее не часто такое услышишь. В Оксфорде она была непоседа, ее вечно тянуло к реке поплавать или она ловила автобус и ехала на природу.

Здесь по-другому, говорит Сентябрь. В чем-то по-другому. Она придвигает лицо к моему и громко втягивает воздух, а потом говорит мне на ухо: «Ты помнишь?»

Что?

Я вспоминаю теннисный корт, размытый дождем, лившим весь день, громко барабаня по стеклянной крыше на биологии, вспоминаю протекавшую крышу спортзала и мертвого барсука, и капюшон ее пальто, двигавшийся через грязный лес впереди меня.

У меня горит лицо в новом доме, воротник платья слишком жмет. Я поднимаю голову от ковра. В дальнем углу комнаты плавает миниатюрная модель дома, открытого, как один из тех безупречных кукольных домиков. Комнаты как органы, чуть дрожащие под напором крови. В одной из спален сидит у стола за работой крохотная копия мамы, с чашкой кофе у локтя. Двухэтажная кровать не заправлена, на ней валяются платья, которые мы примеряли. Кто-то лежит на нижней койке, кто-то с волосами, как у меня. Внизу наполняется ванна, почти переливаясь через край, бурая от грязи. Сентябрь в кухне, стоит у открытого холодильника, на лицо ей падает свет, и Сентябрь также в ванной, и Сентябрь также на диване, ноутбук балансирует на ее крохотных коленках, глаза движутся по экрану, и Сентябрь также ползет по полу, крадучись.

Она придвигает рот к моему уху и что-то говорит, дыша мне в голову.

Что?

Ничего. Где ты была? Говорит Сентябрь.

Когда я моргаю, на веках остается послеобраз дома, как отпечаток затмения. Сколько сейчас времени?

Я не знаю. Четыре часа.

Мы сверяемся с электронными часами на плите. Без десяти восемь. За окном уже темнеет, а мы и не заметили. День утек между пальцев; часы проглочены залпом. Я снова хочу есть, но в кладовке, насколько я вижу, нет ничего аппетитного. Дом как печка, и когда я трогаю батарею, на руке у меня остается жгучая отметина. Мы топаем наверх, проверить бойлер, и видим, что тумблер обогрева повернут до максимума.

Думаешь, это оно? Говорит Сентябрь и принимается нажимать на все кнопки подряд и крутить все ручки, но ничего как будто не меняется. Что теперь делать?

Я качаю головой, и кровь в ней стучит синхронно с жаром, расходящимся по стенам. Мне бы хотелось постучать в мамину дверь, выманить ее, но я этого не предлагаю, пока Сентябрь сама не предложит.

Конец ознакомительного фрагмента.