Когда через несколько минут сюда примчались поднятые системой герои из Уголька, они увидели обычную для этих краев картину — герои умело отбиваются от злобных и голодных зомбаков. Швырнув нескольких тварей, я переместил их за изгиб стены, и мы попали в поле зрения ближайшего к поселению столбу со стальным грибом. Теперь нас видела и система.

Бой с вышедшими из-под контроля Кевина зомби закончился быстро. Стряхнув с выдвижного клинка кровь, я повел стволом модифицированного игстрела и прострелил башку грызущего мою ногу гнилого ушлепка. И неспешно зашагал к городу.

— Лид! А еще потрахаться можно? А то я прямо не досыта. — заторопился за мной Рэк, закидывая за спину дробовик.

— Через час всем быть на Шлюхе. — ответил я.

— Мне хватит! Каппа! Идем? Перехватим чуток счастья!

— Счастья? — повторил Каппа и скорбно покачал головой внутри стального шлема экза. — Ты ищешь моллюсков на сухом поле.

— Чего? Я че-то тебя не понял, раскосый… Опять умничаешь?

— Крохотен огонек в большом фонаре…

— Пошел нахер!

— Через час. — повторил я, устало ворочая шеей.

— На базу, командир?

— На базу.

— А оттуда… да?

— Да. — кивнул я. — Да…

Зашипел передатчик:

— Командир?

— Слушаю тебя, Рокс.

— Ждем в условленном месте. Верно?

— Да.

— Гости пялятся на океан и плачут. Просят самогона. Дать?

— Дать.

— А тот… тот забрал жареную курицу и медленно ее жрет… по крохотному кусочку смакует с хрустом… аж дрожь берет.

— Не мешайте.

— Принято. Ждем вас. И прихватите с собой еще пару жареных куриц…

Глава третья

От побережья Шлюхе пришлось отойти подальше.

Причина? Она проста — никто из наших пассажиров не захотел покидать палубы.

Бывшие сурверы вытянулись во весь рост на нескольких одеялах. Их вражда была забыта — по крайней мере, сейчас. Они даже не разговаривали. Просто лежали с подоткнутыми под голову подушками, пили кофе, щедро заправленный сахаром, молоком, наркотой и бурбоном. И не отрывали глаз от проплывающего мимо далекого берега, от пенистых серых волн, от редких островков, обжитых тюленями и чайками. Старики не дышали воздухом — они им затягивались глубоко-глубоко, будто пытаясь всосать в себя весь морской соленый запах. А затянувшись, долго не выпускали из себя воздух свободы.

Кевин… этот обосновался на корме. Он не снял с себя кучи железа, но оно его, насколько я понял, нисколько не отягощало. Десятки килограмм брони он таскал с потрясающей легкостью. Прижавшись спиной к железной стене, он замер. Жили только его руки, челюсти и глаза. Глаза медленно переползали с островов на берег, затем на волны, потом повторяли этот маршрут. А руки и челюсти были заняты жареными курицами. Рокс не ошибся, когда попросил прихватить еще несколько зажаренных на сковороде птиц. Кевин знал в них толк. И сожрал все пять из тех, что повара в лучшем баре Платформы сумели приготовить за отведенный им час.

Процесс поглощения курятины был одним и тем же. Сначала аккуратно снимался каждый лоскуток жареной кожи — снимался мастерски, бережно. Затем от курицы отделялась ее жирная мясистая жопа — этот торчащий огузок — что отправлялся к отложенной коже. Потом тушка расчленялась. И начиналось поглощение — всегда с грудки. Так Кевин двигался от самой сухой куриной части к самым ее сочным кускам. В финале наступала очередь отложенной жопы и кожи. Сначала съедалась жопа — очень медленно… потому в его рту исчезала жареная похрустывающая кожа, пропитанная жиром и специями. После этого наступала пауза в несколько минут… и стальной зомбак брался за следующую курицу. Жрать их он, похоже, был готов бесконечно.

Может, в правильном пожирании жареной курицы есть какая-то особая философия? Или так его научил папа Элвис? Хрен его знает. Жрет и жрет.

Рядом с ним стоял его стальной ящик — и он знал, что с ним делать в случае чего. Металл толстый, надежный, должен неплохо экранировать. Такие же стояли рядом с сурверами.

Они уже успели побывать внутри этих ящиков — для этого я их и велел прихватить из Зомбилэнда, для этого матерые зомбаки и перли их по прислоненным к стене бревнам и отходящим от них примитивным штурмовым лестницам. Едва погрузившись на багги, еще не добравшись до Тропы, стонущих от боли сурверов и молчаливого рыцаря-зомби запаковали в ящики, прикрыли сверху кучей оружия и всякого барахла, окружили живыми бойцами и таким вот сэндвичем прогнали под всеми сенсорами до условленного места.

На подходах к базе им снова придется повторить этот фокус.

Не знаю, что сделает система, если обнаружит на музейной базе дуэт старперов-сурверов. Может, и оставит их там доживать свой век. Я лично так и собирался поступить. И им там самое место — они же, считай, музейные экспонаты. Пусть себе хранятся в пыли заброшенных музейных залов — может, и порядок там наведут, когда смятые тазовые кости снова позволят им двигаться.

А вот Кевин… тут, сука, все очень сложно и непонятно.

Он был нужен мне, чтобы быстро смыться из Зомбилэнда.

Что дальше?

А хрен его знает. У него два варианта — либо уйти и попытать счастья в этом мире в одиночку… либо остаться и последовать за мной. До тех пор, пока он жрет куриц, а не гоблинов — у него есть шанс. Жить на базе я его точно не оставлю. Слишком уж непредсказуемый этот Кевин. И слишком живучий. А еще он чем-то похож на меня…

Вернувшись на мостик, я уселся на продавленный диван рядом с припавшим к полу экзом. Скрутив крышку с бутылки, в два приема выпил почти литр компота. Поморщился — кисловато. Но вкусно. Глянув на незнакомого мне молодого совсем парнишку, льнущего к старому капитану Сквалыге, что пытался играть в шахматы с Роксом, на этот раз решившим загнать багги на корабль, а не переть долгим опасными тропами, я велел юнцу:

— Отнеси по бутылке компота старикам и штуки три таких тому, кто сидит на корме и жрет куриц.

— Тому, кто сидит на корме? — парнишка испуганно округлил глаза и губы, заломил запястья, прижал их к груди. — Он стра-а-ашный…

— Захлопни пасть, щенок! — торопливо встрял Сквалыга, ткнув парнишку кулаком в плечо. — И с героем Оди таким голосом больше не разговаривай! Вообще ничего не говори — просто делай! Понял?

— А… ага…

— Так давай на камбуз за компотом, раз понял!

Когда разносчик, не глядя на меня, побежал выполнять задание, я устало прикрыл глаза и безразлично поинтересовался:

— Новенький?

— Кто-то должен греть постель…

— Не тем ты постель греешь, моряк, — крякнул Рокс и двинул вперед ладью. — Шах тебе.

— Ох ты ж… ща вывернемся из этой ситуевины…

— Оди… сыграть не хочешь партийку?

— Не. — ответил я, не открывая глаз. — Как там Кассандра?

— Спит в каюте. Та девчонка с расписной рукой там же. Йорка вроде бы?

— Ага.

— Эта Йорка сначала все пыталась о чем-то с Баском поговорить. Пощечину ему залепила. М-да… а Баск ее выслушал, развернулся и ушел. Она разревелась и к Кассандре… А ты что скажешь, Оди?

— А мне насрать, Рокс, — уже проваливаясь в сон, ответил я. — Мне насрать.

— Любовь земная тебе чужда?

— Когда мир гниет и умирает на наших глазах… какая, нахер, любовь? Это как в горящем здании устроить дискотеку.

— Ну… та официанточка на пирсе к тебе так и льнула, провожая. Да и ты вроде бы с ней был не против последние полчаса провести перед отходом… Молод ты еще, Оди. Молод. Может, просто не созрел? Ведь говорили вроде бы когда-то — любовь спасет мир.

— Бред! — фыркнул Сквалыга и хлебнул из граненого стакана водки. — Аж бред! Ладно юность упругая может такое говорить… ты-то куда, старпер?

— Так я в философском смысле…

— В философском? Да бред! Любви не существует.

— Да как же! Без любви и семьи не построишь!

— Семьи? Какая к черту семья? Тут бабы не рожают! А семья — это дети. Если же только двое — он да она… то, где тут семья?

— Да причем тут дети? Я к тому, что любовь — это в первую очередь уважение! Если ты бабу свою не уважаешь — тебе с ней долго не прожить. А если она тебя ни во что не ставит? Тоже все к хренам покатится!

— Криво ты как-то поясняешь. Вот я тебя уважаю. И что? У нас, типа, семья?

— Ты дерьмо с повидлом не путай, голубок с якорями!..

Дальше я эту ленивую пустую беседу уже не слушал, позволив себе провалиться в неспокойный сон…

* * *

Под водой я устроился с удобством, запарковав жопу на торчащей из дна наклонной стальной балке. Метрах в пяти надо мной колыхалась водная поверхность, нет-нет да проплывали на удивление крупные беглые рыбины, плескались с визгом женщины, дети и старики, взбивая смуглыми пятками теплую воду. Некогда это место было вершиной среднего по величине холма. И уже, наверное, как тысячу лет, этот холм был изрезан рукотворными террасами, на которых выращивалась всякая овощная хрень. А может, здесь растили рис. Или высаживали чайные кусты.

Сейчас, во время, когда мир медленно тонет, когда подступающий озлобленный океан жадно глотает сушу километр за километром, пытаясь догнать и уничтожить проворно отступающих муравьишек-людишек, от холма осталось немного.

Над водой возвышалось метров двадцать вершины. Может, чуть больше. Может, чуть меньше. Это мне похрен, а тем невольным почти робинзонам, что пытаются тут выжить, это очень даже важно — они готовы целовать каждый оставшийся грамм плодородной почвы. Подобных относительно недавно возникших островков, поднимающихся над затопленной и некогда богатой холмистой долиной ровно семнадцать. Это настоящие острова. А есть и понтонные, состоящие из ржавых цистерн и огромного количества сетчатых мешков, набитых тысячами наполненных воздухом пластиковых бутылок. Конструкция у них примерно одна и та же — плавучая основа стянута сетками и тонкими тросами, сверху постлано немалое количество слоев пластиковых же полотнищ и тонкой жести. По периметру надставлены примерно метровой высоты борта. Получившийся бассейн заполнен еще могущей плодоносить почвой и густо усажен растениями. Климат здесь тропический, урожай собирается круглый год. Штормов в этой окруженной хребтами и горами долине не бывает. Частично эти острова закрыты навесами — не все растения любят прямой солнечный свет. На этих навесах и на привязанных к основному мелких плавучих островках и лодках живет население подобного плавучего «рая». Вода здесь солоноватая, растениям не подходит, но спасают опреснители, а солнечные батареи дарят энергию стареньким моторам, что таскают эти убожища по всей долине — ведь нельзя же сожрать все выращенное. Часть урожая надо выменять на что-то полезное. Именно выменять — деньги здесь давно не в ходу. Натуральный обмен рулит, а курс арахиса к баклажанам зависит исключительно от голосовых данных и силы убеждения торгующихся.