В другие эпохи, например, в античности, нравы касательно секса и детей разительно отличались от наших [Античностью считается период истории до V века н. э., то есть до падения Римской империи. // Еще раньше Йозеф Шумпетер в своей книге 1943 г. «Капитализм, социализм и демократия» (Capitalism, Socialism and Democracy) обратил внимание на значение инноваций, подчеркнув, что они намного важнее, чем те аспекты, на которых экономисты обычно концентрируют внимание. Однако он не пытался количественно оценить относительную роль инноваций, как это сделал Солоу. (Обсуждение работы Шумпетера и современной теории роста и инноваций см. в моем введении к книге Capitalism, Socialism and Democracy, выпущенной в 2010 г. издательством Routledge.) ]. В древнем Средиземноморье гетеросексуальные и гомосексуальные отношения между взрослыми и детьми считались вполне приемлемой частью культуры. Влияли ли подобные отношения на детей античных культур так же, как на современных детей, у которых был секс со взрослыми? Если да, то как это могло повлиять на развитие общества? Если нет, это тоже интересно: возникает вопрос, почему такого влияния не было.

Даже те родители, которые желали детям только добра и были менее склонны к порке, могли причинить им вред, следуя нормам своего времени, — то есть насилие по отношению к детям было ненамеренным.

На протяжении человеческой истории детям часто давали настойку опиума, чтобы снять боль при прорезывании зубов или просто для того, чтобы ребенок спал. Даже в 1960‑е годы врачи часто прописывали детям снотворное или рекомендовали родителям втирать в десны младенцев виски. Сегодня мы знаем, что это вредно, но были люди, которые осознавали проблему сотни лет назад. В «Истории детства» приводятся слова британского врача Юма. В 1799 году он писал, что тысячи детей умирают, потому что кормилицы «вечно вливают в маленькие горлышки микстуру Годфри, то есть сильный опиат, который в конце концов оказывается столь же смертельным, как и мышьяк».

В свое время считалось, что хорошие родители должны преподавать детям моральные уроки, беря их с собой на публичные казни. Чтобы урок запомнился надолго, родители иногда пороли детей во время страшного зрелища, навечно связывая физическую боль и страшные воспоминания. Практика пороть детей, чтобы они не забыли, объяснялась и другими причинами. Англосаксы иногда пороли детей, чтобы они запомнили какой-то день по юридическим причинам, например при даче показаний в суде: физическое насилие служило своего рода нотариальным заверением или долгосрочным напоминанием.

Сегодня нас волнует контакт детей с симуляцией насилия на телевидении или в видеоиграх. Нам кажется, что это мешает им осознать жестокость реальной жизни. Но в эпохах прошлого существовало реальное, а не разыгранное для телевидения насилие, и это снижало чувствительность детей еще больше. Подумайте о детях, которые могли видеть реальное насилие и пытки в пять, шесть или семь лет, а иногда и сами участвовали в них [В некоторых индейских племенах считалось совершенно нормальным, что женщины и дети участвуют в пытках пленных.].

Если мы услышим о современном ребенке, получившем столь кровавое или жестокое воспитание, то решим, что он вырастет несчастным человеком, нуждающимся в психологической помощи. Но трудно определить, на всех ли детей всех времен и культур подобный опыт влиял точно так же. Вполне возможно, что люди прошлого, которые с детства видели, как забивают животных и убивают детей, не испытывали таких моральных проблем, как люди современные. Сегодня нам кажется, что определенные вещи пагубно сказываются на человеке в любую эпоху, но мы можем и ошибаться. Чтобы серьезно изменить человека, действия вовсе не обязательно должны причинять очевидный вред. Ребенок (современный или из прошлого), который стал свидетелем нескольких очень жестоких публичных казней, будет отличаться от других детей нашего общества. Любому современному ребенку, пережившему нечто подобное, наверняка понадобится психологическая помощь и длительный прием препаратов.

По сравнению с таким тяжелым насилием может показаться, что современное физическое или эмоциональное небрежение в отношении детей — и не проблема вовсе. Но современные специалисты, работающие с детьми, не сомневаются, что долгое отсутствие реального контакта между родителями и детьми негативно влияет на них. Психоисторики считают, что подобные ситуации пагубно сказывались на детях прошлого. На первый взгляд это кажется очевидным, но определить, как все это могло повлиять на ход истории в широком масштабе, практически невозможно.

Во многих обществах прошлого контакты между родителями и детьми были значительно менее тесными, чем те, к которым мы привыкли сегодня [Впрочем, везде все по-разному. Во многих традиционных обществах контакты между матерью и ребенком чрезвычайно тесные и продолжительные по времени. // Конечно, экономические силы никуда не деваются: даже до промышленной революции в Англии была экономика с высокой оплатой труда / низкими затратами энергии, и это помогало пробиваться инновациям, нацеленным на сокращение использования труда/энергии. После эпидемии чумы уровень заработной платы также был сравнительно высоким, однако это не привело к дальнейшему его росту, который начался несколько столетий спустя. Эпоха Просвещения создала контекст, в котором высокий уровень заработной платы / низкие цены на энергию привели к промышленной революции. См.: Robert C. Allen, The British Revolution in Global Perspective (Cambridge: Cambridge University Press, 2009). (В этой книге изложена хорошо проработанная теория «индуцированных» инноваций, зародившаяся в 1960-х гг.) // Существуют, конечно, и другие примеры заметного прогресса в сфере обучения и техники. Так, некоторые историки считают, что первая промышленная революция произошла во Фландрии с началом использования водяных мельниц в 1100-х гг. Отличительной чертой достижений XVIII в. было то, что они не только расширили рынок (как подчеркивает Аллен), но и привели к научному прогрессу, который обеспечил устойчивый рост.]. Нарушались даже связи грудного кормления, когда мать передавала ребенка кормилицам. Тысячи лет во многих обществах и культурах институт кормилиц был чрезвычайно популярен. О кормилицах говорится в Библии и даже на глиняных табличках древнего Вавилона. Римские кормилицы собирались в месте, называемом Columna Lactaria («молочная колонна»), и предлагали свои услуги. Матери, у которых не было молока, нуждались в такой помощи. Необходимы кормилицы были и тем детям, у которых матери умерли в родах. Во многих обществах считалось, что кормить младенцев молоком животных нельзя.

Однако детей часто отправляли из родного дома к кормилице — порой на долгие годы. Такая легкость в расставании с детьми нас поражает. В книгах XVIII–XIX веков о детях говорится как о щенках, а не как о людях. Теща одного джентльмена XIX века писала о младенце, обещанном другой семье: «Да, конечно, младенца отправят, как только его отлучат от груди. Если кому-то еще понадобится младенец, не будете ли вы так любезны сообщить, что у нас есть и другие».

Одним лишь расставанием травма не исчерпывалась. Ребенок проводил несколько лет, привязываясь к кормилице, но затем его возвращали биологическим родителям, отрывая его от единственных родителей, которых он знал до этого момента [Так в конце XIX воспитывали Уинстона Черчилля. У него была кормилица, и именно она дарила ему материнскую любовь.]. Иногда кормилицы были жестоки, и тогда возвращение в родной дом было благословением, но в любом случае ребенку предстояло столкнуться с совершенно чужими людьми. Ллойд Демоз приводит отчет начальника парижской полиции 1780 года: в городе ежегодно появлялось на свет в среднем 21 000 детей, из них лишь 700 вскармливали биологические матери. (Мария-Антуанетта писала матери, что дочь узнала ее в комнате, полной людей. «И с этого времени я люблю ее гораздо сильнее» — из чего следует, что раньше она не любила ее вовсе.)

Зачастую детей считали скорее товаром, нежели членом семьи. Продажа детей была прибыльным бизнесом (в некоторых частях света это практикуется и сегодня). Детей использовали на сельскохозяйственных работах. В Средние века существовал институт учеников: детей в возрасте пяти-шести лет отправляли в соседний замок или общину, где начиналась их трудовая жизнь. Родители не считали это ни наказанием, ни насилием. Детям прививали полезные навыки, необходимые для успеха во взрослой жизни. Крестьянские семьи использовали все руки, имевшиеся в семье, для обработки земли и добычи пропитания [Большинство людей сегодня думают, что в крестьянских семьях детям полезно помогать родителям. Так они осознают ценность тяжелого труда. Но где проходит граница между трудом и тем, что по меркам XXI века считается насилием? Мы не хотим, чтобы десятилетние дети работали на кассе в «Макдональдсе», а когда они собирают урожай для мамы и папы, это кажется нам совершенно нормальным.]. В детях слишком часто видели объект эксплуатации, дешевую рабочую силу. Лишь в конце 1930‑х годов в Соединенных Штатах запретили детский труд на опасных производствах. Противодействие попыткам реформ оказалось сильнее, чем предполагалось. Но сегодня мысль о том, чтобы отправить тринадцатилетнего подростка в шахту или двенадцатилетку на сборочный конвейер, кажется чудовищным насилием, способным пагубно сказаться на его развитии.

Остается только удивляться, почему наши предки (многие из них были исключительно умными людьми) не видели, насколько это вредно и опасно. Однако наше представление о «вреде» отличается от их представления. Они воспитывали детей для жизни в своем мире, а мир этот чужд нам. Кроме того, кто знает, что специалисты будущего по воспитанию детей скажут о наших приемах воспитания? Может быть, лучшие наши приемы они сочтут пагубными по меркам своего времени. В свою защиту скажем лишь одно: мы старались изо всех сил, опираясь на известное нам. Но вполне возможно, что наши предки сказали бы то же самое.

Глава III

Конец света в представлении людей

Идея «прогресса» не так однозначна. Является ли переход от общества охотников‑собирателей к городскому обществу прогрессом? Или мы думаем так только потому, что сами живем сейчас именно так? [Большинство традиционных народов предпочитают жить традиционным образом, а не «более прогрессивным», навязанным им завоевателями. Не является ли это предрассудком с их стороны?] Если грамотное общество порабощается обществом неграмотным, является ли это шагом назад в прогрессе цивилизации? Если экономическая жизнеспособность и богатство общества снижается до чрезвычайно низкого уровня, всегда ли это является «спадом»? [Некоторые полагают, что для создания жизнеспособных современных обществ будущего то, что мы сегодня считаем экономическим прогрессом, будет переоценено. И не станет ли «спад» в одной сфере развития общества частью прогресса в другой?]

Со времен возникновения человеческой цивилизации общества «возвышались» и «падали», «добивались прогресса» и «переживали упадок» — или, по крайней мере, именно так утверждалось в письменной истории. Сегодня историки чаще говорят о «переходе», не используя термины поступательного или ретроградного развития. Кроме того, часто подчеркивается непрерывность, тогда как раньше упор делался на резкие переходы из одной эпохи в другую.


Конец ознакомительного фрагмента

Если книга вам понравилась, вы можете купить полную книгу и продолжить читать.