Не отрывая взгляда от девочки, мисс Тейт обошла стол и села за компьютер. Не дыша, Поппи смотрела, как директор пробивает по Сети Ларкспур Хаус.

— Не очень-то обнадеживает. Только с десяток списков недвижимости по всей стране. И я ничего не могу найти о Дельфинии Ларкспур.

Поппи похолодела:

— И это все?

— Я знаю, что последнее время девочки тебя обижают. — Мисс Тейт откинулась на спинку стула и примирительно посмотрела на Поппи. — Думаю, тебе придется смириться с тем, что это всего лишь розыгрыш. А сейчас тебе стоит подумать о своем поведении. То, как ты поступила сегодня с Эшли… так вести себя недопустимо.

Поппи по-прежнему была в опале.


Позже вечером, когда Поппи подошла к зеркалу над раковиной в туалете, она не увидела там Девочки.

Раньше такого не случалось.

Ночью, когда Поппи уже лежала под одеялом, глядя, как лучи фар проезжающих машин скользят по потолку, и слушая сопение Эшли на нижнем ярусе кровати, она подумала: «Может быть, теперь, когда есть надежда поехать в Ларкспур к тетушке Дельфинии, Девочка мне больше не нужна?»

Как же Поппи ошибалась…

Глава 2

ПО-ВИДИМОМУ, ТОЛЬКО МАРКУС ГЕЛЛЕР слышал музыку, доносящуюся из соседней комнаты, о существовании которой знал только он.

Этой музыке невозможно было противостоять. Нельзя было отрешиться от нее.

Поэтому каждый раз, когда выпадала такая возможность, Маркус старался подыграть.

Но стоило Маркусу сесть на стул в углу кухни, поставить виолончель между коленей и поднять смычок, как мама позвала его:

— Маркус! Можешь подойти сюда, пожалуйста?

Ее голос звучал тонко и отдаленно, и он знал, что она примостилась за компьютером в спальне наверху, — ее обычное место, где она прячется от внешнего мира.

Маркус ощутил, как внутри зашевелилось неприятное бугристое чувство. Он еще не играл сегодня, а мама уже ставит палки в колеса. Он сжал кулаки и медленно разжал их, прежде чем ответить:

— Подожди минутку!

Он провел смычком по струнам — комнату наполнил низкий вибрирующий гул, и этот звук поглотил все тревоги и даже мамин ответ.

Дома всегда было непросто репетировать. Найти уединенное место, когда ты живешь под одной крышей с тремя старшими братьями, — примерно то же, что обнаружить под кроватью спящего единорога, а с недавнего времени ситуация усложнилась еще больше.

Музыка Маркуса странным образом действовала на маму.

Мамин младший брат, Шейн, тоже играл на виолончели. Вся семья считала, что он самый что ни на есть отличный музыкант. Что у него впереди большое будущее…

А потом случилось нечто ужасное.

Маркус не знал подробностей о смерти дяди. Об этом предпочитали не говорить.

Он знал только, что на момент смерти Шейну было двенадцать лет.

Столько же, сколько Маркусу сейчас.

Может быть, все дело именно в возрасте? Или в том, что Маркус начал делать успехи? Ясно одно: мама боится — и поэтому специально отвлекает его от занятий музыкой.

А это нечестно.

Ведь Маркус не может не играть. Если он забросит виолончель, эта музыка, которую, по-видимому, никто больше не слышит, поглотит его без остатка.

Для Маркуса звуки струн, труб и флейт были такими яркими и вибрирующими, а ритмы музыки такими яростными и необузданными, что он не мог поверить в то, что он единственный, для кого они звучат. Словно маленький ребенок, он непрестанно твердил об этой музыке, пропевая мелодии вслух, чтобы окружающие ему поверили.

В конце концов родители отвели его к врачу, который прописал препараты от галлюцинаций. После чего Маркус заключил, что музыка, по-видимому, должна стать его тайной. Он не хотел, чтобы она прекращалась, даже если она и правда играет только у него в голове.

К тому времени он стал брать инструменты из тех, что были в школе, в кабинете музыки, и дома, из старой дядиной коллекции, и пытался воспроизвести невероятные мелодии, которые окружали его повсюду.

Это был отличный ход: перестать говорить о музыке и начать ее творить. Эта перемена приглушила страхи родителей и к тому же привлекла внимание учителей и других взрослых, которые пришли в восторг от неожиданного таланта Маркуса.

Но несмотря на то что Маркусу нравилось такое внимание, он не был уверен, что заслужил его. Где-то в глубине души он чувствовал себя обманщиком: в конце концов, он же не сам сочинял эту музыку.

Она приходила к нему откуда-то извне, не из этого мира.

— Маркус!

Он оторвал смычок от струн и открыл глаза. Мама стояла в дверях кухни, в руке она держала листок бумаги. Маркус не заметил, как растворился в музыке, каким тихим и мирным вдруг стал день.

— Прости, мам, — сказал он. — Я отвлекся.

К его удивлению, она улыбнулась.

— Все в порядке. — Она протянула ему листок. — Я только что получила это письмо. Подумала, проще будет распечатать его и отнести тебе.

— Что за письмо?

— Прочитай и узнаешь.


Уважаемая миссис Геллер,

Меня зовут Л. Дельфиниум, и я являюсь директором Ларкспурской академии сценических искусств в штате Нью-Йорк. Мои агенты работают по всему миру, и недавно одна из них присутствовала на концерте в городе Оберлин, штат Огайо, где играл Ваш сын, — его яркое выступление буквально заворожило ее. Мы были бы чрезвычайно рады, если бы Маркус стал одним из наших студентов.

В Ларкспуре у Маркуса будет возможность учиться у ведущих преподавателей Нью-Йорка. К этому письму мы прикрепляем файл с буклетом, где Вы можете найти подробную информацию о нашем учебном плане и программах.

Мы понимаем, что немного запоздали с этим приглашением, но в любом случае наш главный принцип — искать многообещающие молодые таланты, и мы бы не простили себе, если бы не попытались заинтересовать Вас. Для такого ученика, как Маркус, мы готовы оплатить все расходы на обучение, питание и дорогу. От Вас не потребуется никаких вложений.

Пожалуйста, ответьте нам, как только сможете.

...
С наилучшими пожеланиями, Л. Дельфиниум, директор, Ларкспурская академия

— Это розыгрыш? — спросил Маркус.

— Не думаю.

— Это же безумие! На концерте в Оберлине был какой-то агент?

— Ты талантливый мальчик, Маркус, — сказала мама. — Не делай такой удивленный вид.

— И ты не будешь против, если я поеду?

— Я буду счастлива, если ты поедешь.

Она скрестила руки и улыбнулась. Вид у нее был чуточку слишком счастливый.

Не успел Маркус ответить, как у него в ушах загремела музыка: такая какофония звуков, что он не мог даже различить в этом хаосе отдельные инструменты. Это совсем не походило на прежние мелодии — скорее на вопль. Маркус вздрогнул, но, взглянув на маму, попытался сделать вид, что так его взволновала новость о предстоящей поездке в школу.

Мама совсем ничего не услышала.

Глава 3

ВО СНЕ, КОТОРЫЙ ЕЕ ТЕРЗАЛ, Азуми Эндо шла босиком по лесу за домом тети в префектуре Яманаси. Из-за слоев вулканической породы, давным-давно сошедшей с вершины Фудзиямы, земля, прикрытая толстой лесной подстилкой и переплетающимися корнями деревьев, была ступенчатой и неровной. Азуми не обращала внимания на пересекавшие чащу вытоптанные тропинки и часто спотыкалась и падала на колени, пачкая ночную рубашку, но каждый раз поднималась и шла дальше. Азуми знала, что, если остановится хотя бы на мгновение, чья-то рука ляжет ей на плечо, а если обернется… в общем, она предпочитала не думать о том, что может подстерегать за спиной.

Сегодня она прошла дальше, чем обычно, и оказалась у оврага, склон которого отвесно уходил вниз. В ночном мраке и тумане дна не было видно. Еще один шаг — и она нырнет в пропасть с острыми ветвями, смертельную ловушку, готовую поглотить ее. Дорогу Азуми указывала длинная лента, одна из тех, что были привязаны к деревьям у входа в парк и вели в глубь леса.

Именно там были спрятаны тела.

Во сне ее кожа блестела от холодного пота, а мысли путались, пока она пыталась найти верный путь. Она не может спуститься вниз. Прыгать в овраг слишком опасно. И не похоже, чтобы Морико была там. Иначе разве она не отозвалась бы на ее крик? Азуми вдруг поняла, что не может вспомнить, звала ли она Морико, но она знала, что именно так и поступила бы. Разве не поэтому она очутилась здесь?

Она хочет найти сестру. Она обязана.

Сейчас…

Именно в такие моменты — когда Азуми пыталась понять, как она вообще оказалась одна в чаще леса, — она понимала, что это снова сон. Этот сумрачный лесной мир существует только в ее воображении. По большей части, во всяком случае. У сна была еще одна особенность, о которой она всегда вспоминала слишком поздно.

Потому что каждый раз, когда Азуми снился лес, она ходила и наяву тоже.

Азуми открыла глаза и обнаружила, что стоит в чаще леса, во тьме, за домом родителей в пригороде Сиэтла, и это уже третий раз за месяц.

Сейчас между ней и зловещим лесом в Японии находится океан, но разум настойчиво пытается пересечь его, вновь и вновь возвращая ее туда, где она потеряла сестру.

Она стоит босыми ногами на замшелой, холодной и мокрой земле в округе Вашингтон и вдыхает прохладный, влажный летний воздух. В темноте ей едва удается хоть что-нибудь различить, и она не знает, являлся ли страшный овраг лишь сном или она действительно была в шаге от катастрофы.